***

Сгусток облака зелени,
за дырявой стеной,
на стержне продолжений подземных,
что изгибался дугою скрипучей –
освобождая маятником будущий пень
и пейзаж позади —
смешался с синью пресферной и странной, та что
загажена чернотелым полетом
хаотичным, голодным.
В дальность престарелого,
где притаилась в зрачке возня голубиная.
Престарелого,
растянутого в бледно-розовой зевоте на лавочке.
На лавочке, растущей из прошлого.
Из прошлого — той части,
что можно назвать хорошим.
Развернула свои лепестки,
свежеокрашенным цветом,
обняла со спины,
превратив пиджак и штаны
в полосатые шкуры,
добытых на странном сафари,
где вместо львов бродят дворняги
и зебры втоптаны в землю
пешеходным потоком.
Голодные голуби из ладоней
выхватывают последние мгновения.
Лотки, наставленные  чуть поодаль
шелестят вчерашней газетой.
Истекают мороженым
детские лица.
В потоке приторно-красном,
отразят два солнца,
очков запотевшие линзы,
явив миру проспекта
две незримых таблички:
«Поношено»,
«Окрашено».