Ниточки

Я открыл глаза и увидел ниточки. Бледные, тоненькие, блестящие, как паутина в солнечный осенний день. Они протянулись ко мне со всех сторон, звеня и подрагивая от невидимых прикосновений; цепкие каналы связи между мной и всякой сущностью в окружающей меня вечерней неоновой темноте.
Я снова зажмурился, позволив зрительным ощущениям отойти на второй план, шумно выдохнул и увидел себя сидящим на водительском месте. В переплетённых пальцах вытянутых рук хрустнули суставы. Нити были здесь, все до единой. Напряжение улицы передавалось по ним, словно по парашютным стропам, живо откликающимся на вездесущие колебания воздуха требовательными толчками. Серебристые, живые, они тянулись отовсюду, пронзая пространство беззвучно звенящими струнами. Бесконечная паутина, искрясь, вздыхая и дрожа, стягивалась в единый центр, и центром этим был я. Каждым милиметром кожи, пульсирующим в тревожном ожидании, я напряжённо замирал в каком-то коротком мгновении предчувствием сигнала – испуга ли, радости ли, удивления, досады, восторга, обиды, разочарования...
Всё также не открывая глаз, я мог бы теперь, надавив на педаль газа, влиться в поток, пересекая вечерний город, ведомый одним лишь чувством удивительного тонкого равновесия сквозь перманентный транспортный хаос . Но вместо этого я открыл глаза и вышел в холодный безлюдный двор, бережно неся мою серебристую сеть, мою настороженную оболочку. Вот они, связи меня со всем – улица, двор, мой дом, освещённые окна соседей, бездомная кошка, дребезжащий на проспекте трамвай, цветущий миндаль под моим балконом. И дальше – антенны крыш, вечерние новости, планы на лето, люди... люди.
Я стоял посреди двора, раскинув руки и подставив лицо Луне. Широко раскрытыми глазами я глядел в небо, но видел лишь мириады нитей и пространство, настороженно гудящее на манер линии электро-передач. Мои информационно-интуитивные каналы, ретрансляторы и сторожевые башни, непрестанно видоизменяющиеся, приспосабливающиеся к новым условиям – день за днём, месяц за месяцем; час за часом, из года в год скручивающие меня в кокон, в гудящий пульт управления.
Луна заблудилась в тонких свисающих с неба силуэтах голых ещё ветвей. Запуталась и брела сквозь чащу, оттеняя на фоне ослепительного диска чёрную сетку трещин. Я протянул Луне одну из своих многочисленных нитей и теперь крутил головой из стороны в сторону, заставляя её мотаться в вышине на подобие крепко привязанного к земле воздушного змея. Луна повиновалась мне, оставаясь безнадёжно далёкой и бесконечно безразличной к моим упражнениям. И в этот момент я почувствовал, что время пришло. Пришло давным-давно и, с поистине лунным терпением, стоит в сторонке, наблюдая за моими странными манипуляциями.
Я должен стать, как Луна – спокойный и равнодушный. И я знаю, как это сделать.
Всё ещё стоя посреди двора с запрокинутой головой я снова закрыл глаза и замер, производя ревизию моим ниточкам – все должны быть на месте, чрезвычайно важно не пропустить ни одной. Вот они, мириады световых волокон, откликаются на прикосновение еле заметным сдвигом спектра. Словно невидимый обруч опускается вокруг меня, разделяя мой кокон на «до» и «после». Ещё одно мысленное усилие, и я готов. Момент, и вся эта сверкающая паутина исчезла, отрезанная, будто разорванная точно расчитанным зарядом. Мир рассыпался, осел серой распавшейся мозаикой и замер. Прекратилось навязчивое пение тончайших струн. Осторожно шевеля пальцами, я опустил голову. Затем переступил с ноги на ногу и огляделся – ничего не происходило. Ничего не должно было происходить. Мне не было абсолютно никакого дело до того, что ничего не происходит.
Я стоял в непроглядной тьме, не зная, ночь теперь или уже утро. Серая кошка вынырнула из помойного бака и замерла, глядя на меня настороженным оценивающим взглядом. Потом она ушла, а ветер перекатывал по асфальту пустой полиэтиленовый пакет. Я попытался вспомнить что-то важное, связанное должно быть с кошкой. Или с Луной. Не решаясь сделать шаг, я без интереса  разглядывал окружающие меня предметы. Под балконом первого этажа возился со своими инструментами садовник. Стало быть уже утро. В ватной тишине, как круги по воде, разошёлся и замер трамвайный звонок.