заботы беспечного

     назвать Гулливера человеком теоретическим – большой комплимент, явное преувеличение, насколько он не был художником, настолько же не был он и теоретическим человеком, никакой преобладающей способности, потому-то он и занимался музыкой, философией, литературой, брел, шатаясь, петлял, словно заяц, перекати-поле, ничего выдающегося, в буквальном и переносном смысле, никакой заметной способности, каким же образом он умудрился стать героем этого жизнеописания? случайность, поверьте, вы, далекие, несуществующие, мающиеся на ледяных берегах за Полярным кругом, я несу вам евангелие Гулливера, научитесь видеть красоту Вселенной и чувствовать, что Вселенная поддерживает человека, а не отталкивает его, человек творит Вселенную и себя, он и есть эта Вселенная, Гулливер так много думал об этом, что ему приснился сон: он парит в космосе и при этом видит себя со стороны, он прозрачен, сквозь него проглядывают звезды, и вот они уже в нем, он весь заполнен звездной субстанцией, звезды, чистота, бесконечность, и сам он – только смутный контур на фоне звезд, идея Прекрасной Вселенной произвела переворот в Гулливере, он разом избавился от всех своих страхов, стал уверенным и беспечным, будущее – и его личное, и человечества, и Вселенной – было обеспечено, человечество не погибнет, все идет к лучшему в этом лучшем из миров, и задача художника состоит в том, чтобы рассказывать о красоте мира, пробуждать чувство бесконечного, Гулливер полюбил это слово – «бесконечное», которое он нашел в романах и статьях немецких романтиков, он писал его с большой буквы, он стал чем-то вроде метафизического натуралиста, разыскивающего в конечном следы бесконечного, закатная бирюза, звездное небо, лучи солнца, скрытого за крышами, облака, холмы, кроны деревьев, его отправляли в командировки, и там, в маленьких городках, деревнях, он мог любоваться ночным небом, закатами и восходами, полями и лесами, облаками и реками, он понял прелесть сельских сцен, художественной идиллии, но первой его задачей было как можно чаще переживать чувство «бесконечного» и изображать это чувство словами, он восхищался «Купальщицей в гамме от светлого к темному» Элюара, «вечер, благородством окрашено небо», это было именно то, что он искал, форма стихотворения в прозе подходила для его цели, но ему хотелось выразить свои мысли и в рассуждении, он придумал себе псевдоним «Светломысл Отшельников» и решил написать «Письма Светломысла Отшельникова Любомудру Псковскому», отшельник Светломысл был похож на князя Вольнолёта, Гулливер понял наконец веселость принца Фогельфрая, «ты поэт? да ты в уме ли? и давно ли ты им стал? – “вы поэт на самом деле”, – дятел с ветки простучал» , он понял и веселость Заратустры, так ему, по крайней мере, казалось, о чем же он хотел рассуждать в письмах Любомудру? о душе и ее здоровье, жизнь души как постоянное разрешение противоречий, здоровье души – в ее развитии, о тщете всех наук, о притягательности прекрасного, о красоте здоровой души, о прекрасном человеке, о необходимости чем-то уравновесить зло в прошлом и будущем, о прекрасном человеке и прекрасной вселенной, о вдохновляющей красоте конечного состояния, все проблемы для Гулливера разрешились, и он в самом деле чувствовал себя Светломыслом, беспечной птахой на колосящихся полях мира, но нет, оставались еще проблемы: восьмичасовой рабочий день и отсутствие уединения, своего жилья, за всю свою жизнь он только несколько месяцев прожил в одиночестве, летом, после окончания университета, он мечтал о свободе и уединении, но у него не было ни того, ни другого, легко ли сохранять светлый образ мыслей в таких обстоятельствах, рост, развитие нашего «я», писал Светломысл Любомудру, поначалу совпадает с интересами общества, но за некоторой чертой этот рост осуществляется уже вопреки общественным интересам, становится «незаконным» делом, и потому – мучительно трудным, интересы общества требуют, чтобы человек в какой-то момент окаменел и перестал развиваться, обществу не нужны перманентно развивающиеся индивиды, Светломысл вспомнил марксову теорию отчуждения, мы работаем, и тратим на это ужасающе много времени и сил, работа отупляет, но мы должны работать, в этом все дело, конечно, работа Гулливера была не такой уж изматывающей, но и отсидеть восемь часов за столом – немалый труд, для развития своего «я» Гулливеру оставались только вечерние часы, из которых половина уходила на то, чтобы избавиться от впечатлений дня, и он мечтал о том, чтобы жить в своей квартире, но не знал, как эту мечту осуществить.