Тринадцать

Поэма


Утро.
Солнце яркое светит.
Тринадцатое марта,
Две тысячи тринадцатый год.
Небо землю весной марафетит,
Солнце топчет вчерашний лёд.

Нанесла весна на щёчки румяна,
Растрепала косы свои
И льётся масленицей пряной,
Ведёт кулачные бои.
А Москва поёт и пляшет,
И печёт себе блины,
И Кремля нет в мире краше
Для красавицы страны.

Солнце скрылось.
Снег повалил.
Холод вступает в права,
Одеялом пушистым
 Москву укрыл.
И кружится птицей моя голова.

Иду по Москве.
Тверской бульвар в снегу.
Есенина памятник из бронзы
Оглядываю на бегу.
У ног его алые розы.
И голову поэта кудрявую
Белою шапкой
Укрыл снегопад.
За спиной держит он
Руку правую,
Словно прохожему
Вовсе не рад.

Спешу на
Большую Никитскую дом 50.
В Союзе писателей ждут.
Гляжу, Бэнтли да Майбахи в ряд
У дома 13 повсюду снуют.
Ресторан «Недальний Восток».
Из машины выходит пузатый с мобилой,
А рядом с ним девочка
 Шестнадцати лет.
Позади идёт телохранитель-верзила,
Сопровождает девчушку
На званый обед,
А пузатый гнёт пальцы веером,
По мобиле трещит, не унять.
Он же, вроде король,
Раз из Майбаха вышел
И всю свою крутость спешит показать.
Так скользко,
Идти тяжело.
Пыжится пузатый,
А неразумная девчонка,
Словно судьбе своей назло,
Плетётся за ним послушной собачонкой.
Глупая, глупая, девочка!
Что же ты делаешь, что же?
Ты же ещё припевочка,
А уже куплена на распродаже!
Оглянись ты на мир, милая,
Для чего старика обнимаешь?!
От того ли такая унылая,
Что себя ты не уважаешь?
Для пузатого ты лишь игрушка,
Неужели не понимаешь?
Как прикормленная зверушка,
Ты на клетку себя обрекаешь.
Я то знаю, зачем он тебе…
Ты с Ростова от местной братвы
Убежала назло судьбе
И добралась до светской Москвы.
Школа кончилась.
Взрослая жизнь
Началась реализмом суровым.
От того ли в глазах цинизм
Затянулся шрамом багровым?
А старик
Своей сальной, измятой душой
Сердце юное пользует смело,
И гордится своей незабвенной судьбой,
Восхищаясь собой то и дело.
А мимо бабулька
Плетётся с клюкой,
И сетку дырявую с буханкой хлеба,
Держит морщинистой рукой,
И смотрит под ноги,
Не веруя в небо.
А на встречу пузатый
С девчонкой циничной,
Преградив ей дорогу,
Стоит у дверей.
А лицо заметает
Метелью столичной,
И бьёт по щекам
Стальных москвичей.
Верзила старушке преграждает дорогу,
Пропуская девчонку с пузатым вперёд,
Доведя аккуратненько их
Прямо к порогу,
А старушка…
Старушка, скорее всего, подождёт.

Да, дожились!
Прекрасное нынче время!
Мужики совсем посходили с ума,
Бросив в жизнь бескультурья семя,
Покупая людей как дома!

Иду дальше.
Сидят на ограде
Два довольно нелепых бомжа.
Затаились оба, словно в засаде,
Нахохлились, как два чижа.
А с виду весёлые персонажи!
Картонку с надписью
Держат в руках:
"Подайте двум нехристям
без рабочего стажа,
На бухло и закусь!
Мы всю жизнь в отпусках".

Да, забавно... Центр столицы…
Тверской бульвар украшают бомжи.
Безрадостных прохожих
Несётся вереница.
На любую масть типажи!

Всё еще на Тверском. Слышу грохот:
БМВ зацепил Мерседес голубой.
Со стороны звучит прохожих злой хохот:
"Так и надо тебе, чувак борзой!

Из Мерса выходит крепкий мужик,
И биту в руках сжимает.
По виду понятно,
Что будет Блитцкриг.
Русские, знать, наступают.
А в Бэхе той
Чеченов штук пять.
И все, как один, на подбор.
Мужик ничего не может понять,
Кому здесь давать отпор.
"Ты что, озверел?
Ты мне бампер разбил!"
«........», - идёт нецензурная речь.
"Я тебя сейчас прибью,
За то, что машину мою искалечил!"
Русский мужик оторопел здесь слегка:
«Ты что, ты же сам на меня налетел!
Что ж ты творишь, нерусская башка?
Не жизнь,
А ходячий сплошной беспредел!»
"Слушай, ты,
Еще слово, и ты покойник!
Всю семью твою,
Как баранов, порежем!
Бабло гони, а не то забудешь
 Про жизнь спокойную!
Сопроводим куда надо… кортежем".
На дороге пробки, машин полно,
Но все, как один, едут мимо, мимо...
Такое уж легло на народ наш
 Чёрное пятно.
И это, к сожалению,
Совсем необратимо.

ДПСник спешит…
Мигалку включил, выходя из машины.
Чеченов приметив,
Тут же снова обратно
 В салон заскочил
И уезжает, делая вид,
Что аварию не заметил.
Тяжела жизнь в России сегодня!
Как же так,
Русский - гость в своём доме?!
Вот она, на мой взгляд, преисподняя,
Сокрытая в государственной дрёме!

Впереди памятник
Пушкину с Гончаровой.
Разглядываю бронзовые творения,
А небо сыплет метелью суровой,
Словно расторгло с весной соглашенье.
Храм Вознесения
Вот уже близко.
В нём Пушкин венчался
 С женой молодой.
Здесь сама вечность
Склоняется низко,
В поклоне застыв,
Пред великой судьбой.

Прямо передо мной
Тормозит резко джип.
Дверь распахнулась,
Выходит священник.
В мобилу кричит:
"Ты прикинь, я так влип!
Деньги на храм
Утащил мент-мошенник!"

Пальцы его
В разноцветных перстнях,
А шея золотыми цепями увешана,
Грудь украшает крест
В драгоценных камнях,
А машина иконами уравновешена.
Иду машинально за ним
Посмотреть,
Куда держит путь
«драгоценный» священник.
Может быть,
В церковь захочет свернуть
Этот воистину «Божий отшельник»?
Благо, есть время
Погулять по Москве,
При том, ненароком,
Подглядеть краем глаза
Судьбы, поступки людей в естестве,
Какая в их душах
Сокрыта зараза.
Священник заходит
В «крутой» ресторан,
Я следом за ним.
Интерес взял за ворот.
Там свадьба гуляет.
Жених слишком пьян.
На то у него полно отговорок.
Священника дружно свадьба встречает,
И руки целуют, и падают в ноги,
За стол усадили.
Пускай обвенчает
Довольно несхожие в жизни дороги.

Я рядом за столиком
Тихо присела.
Мне так интересно,
Чем потчевать станут?
Пока наблюдала, пирожное съела.
Когда ж они Бога, в итоге, вспомянут?
Я так незаметно и тихо пью чай.
Никто из толпы
 Не подозревает,
Что кто-то за ними
Так, невзначай,
Спокойненько, мирненько
Наблюдает...
Священник сидит и дорогое вино
Хлещет бокал за бокалом.
Ему, может, это разрешено:
Вино пить,
Есть мясо с звериным оскалом?
Тем временем, учит гостей за столом,
Как нужно всем Бога бояться,
Как правильно стоит
Бороться со злом,
Иконам в церквах поклоняться.
Ну что же ты, батюшка,
Церковь позоришь?!
Как можно так жить в твоём сане?
Ты сам, то и дело,
Сейчас сквернословишь,
Напившись в  простом ресторане.

Плачу за себя. Официант молодой
Мне строит красивые глазки,
И ходит павлином предо мной,
Лепечет лестные сказки.

В стельку напившись,
 Священник встаёт так надменно,
Своей расхлябанной походкой
Ни с кем, не простившись,
Скользит от Тверского Бульвара степенно,
При этом перстами перекрестившись.
Большая Никитская.
Храм Вознесения.
Бегу за священником след в след,
Узнать,
Где попросит он вскоре прощение.
Тем получу на вопрос свой ответ.

Заходит он в храм,
Я за ним…
Присела на первой скамеечке,
Окинув быстренько взглядом своим
Её обтесавшиеся реечки.
Сижу, ногу на ногу положив,
Спокойно сижу,
Никого не трогаю.
Тут батюшка взор на меня навострил
И смотрит, как на убогую.
Не выдержал, видно,
 Идёт ко мне.
Ну, думаю, слежку заметил.
А, может, привет передаст Сатане,
Раз так злобно меня отметил.
И с видом надменным,
Напыщенно важно
Буровит мне,
Как-то совсем не по-доброму:
"Платком покрывать в церкви голову нужно!"
Говорю: «Браво, сану вашему преподобному!»

Слышу опять:
 "В церкви ноги не скрещивай!
Их сам Христос на кресте не скрестил!
И никогда впредь слов моих не забывай!”
Про себя думаю:
“Не забуду, как ты жрал и пил!
А ведь Бог всем велел отказаться от мяса.
Убийство животного страшнейший грех!
Какая-то карнавальная
У Вас выходит ряса.
Бойся, батюшка, бойся,
Своих неразумных потех!”
Поглядев ещё раз на него в упор,
Вроде как-то и спорить
 Не стоит с папашей.
Про себя:
“Боже, что ж ты молчишь? Какой позор!
Я надеюсь, что гнев твой
 Над ним будет страшен!”

Голова загудела немного.
Вижу яркий пронзительный свет.
Голос Бога транслирует строго:
"Ты сама на всё знаешь ответ...
Накажи ты его как захочешь:
Хочешь-словом, а хочешь - плетьми.
Ты ж галактиками ворочаешь!
На Земле не способна
Разобраться с людьми.
Так, решай же скорей, провидец!"
Смеюсь: «Это Вы мне?»
Бог: «Тебе! Ты ж одна-очевидец
Того, что
Дьявол торчит у него в спине.
Какие вы - люди дурные!
Ошибка в геноме у вас.
А в проекте были иные.
Ничего, всему свой час".

Мне решать... Мысль туго даётся.
Не хочу я решать за тех,
У кого из гортани рвётся
Куском нарезанный смех.

Что за день то такой сегодня?!
Город, выпучив фар глаза,
Заявил: «Вот она преисподняя!»
И давай языком всех лизать.
Обслюнявил, испачкал прохожих
Талым снегом и серым дождём,
И измученных странников всё же
Отхлестал своим грязным ремнём!
А потом, посрывался с катушек
И помчался рекой по Тверской,
Потоком задев всяких клушек,
Что глядели с наивной тоской.

«Отойди, паразит напыженный!» -
Кто-то рявкнул в проточном строю, -
«А иначе, малец обиженный,
Я брюхо тебе распорю!»

Что же это такое творится!
По земле идёт человек,
А злость то и дело
В сердце  гноится,
Превращая людей в душевных калек.

Бог, я слышу, конечно ж, я слышу!
Я не в силах перечить тебе…
Может быть, у кого-то в этом мире
 И сносит крышу,
Только судить их,
Дай право не мне, а себе.

Гляжу на священника.
Он совсем протрезвел.
Яркий свет пред собою увидел.
Рыдает…
«О, Господи Боже, я не хотел!»
Так испуганно он завывает.
На колени встаёт.
Кругом никого… Тишина…
Я и он.
Ему говорю: «Что Вы,
Встаньте сейчас же!»
Но слышу в ответ истерический стон.
Знать совесть его теперь на страже.


Довольно, пусть сам разбирается
Со своей душой.
Мне нужно идти.
Сокрывшись от фальши,
Спешу вновь по улице,
Храм за спиной
Скрывается.
Иду дальше и дальше.

Большая Никитская, дом 50.
Дело в том,
Когда-то, на этом вот самом месте,
Стоял небольшой деревянный дом,
Куда Пушкин приехал
К своей невесте,
И Храм Вознесения встретил его
Не очень, тогда в тридцать первом.
О том много разного ходит сего,
Пульсируя измождённым нервом.

……………………………………………..

Уж скоро стемнеет. Пора отдыхать.
В Москве расслабляться не просто.
Не каждый здесь может другого понять.
Здесь зависть огромного роста.

……………………………………………..

Тринадцатое марта,
Тринадцатый год,
Тринадцатый дом Тверского бульвара.
А время стремительно рвётся вперёд,
Вращая округлость земного шара.
Число-то какое!
 Тринадцать, тринадцать...
Ни в этом числе ли Россия сошлась?
Недавно ей, вроде бы, было двенадцать,
Но мир изменился. Страна поддалась.
Рекламы, рекламы,
Сплошные рекламы.
Вся жизнь превратилась
В сплошной шоубиз.
Стальные щиты,
Партийцев программы.
Как жаль, что
Духовность не просят на бис!!!
Тринадцать, тринадцать…
Число загляденье!
Тринадцатый день,
Тринадцатый год.
У нас два пути:
Паденье – прозренье.
Пусть выберет каждый.
Авось, повезёт!