Письмо другу

Понимаешь, друг, она была дика и чудовищна. Она бросалась громкими словами, плевалась от моих прикосновений, когда была не в настроении, искала во всех кого-то другого и смотрела всегда словно сквозь, вскользь и ввысь. Металась из угла в угол, словно от себя бежала, и от всех убежать хотела, но не могла оставить все это, она боялась. Друг, она была невыносима. Она кривлялась неестественно, словно что то нужно, знаешь? Она выбрасывала мои ноты из окна, и их разносило по ветру, а я смеялся от отчаяния, потому что меня разносило вместе с ними, как аморфное легкое тело. Я и был тогда, как пластилин, как глина, как вода. И тогда я начал бояться, опасаться, изнемогать.
Друг мой, представляешь, она была, как монета редкая, как жизнь оборванная, как карнавал бразильский, что ни день, то праздник и новое открытие, и новое событие, и новый я и она, и мы вместе.
Нет, ты послушай, она доходила до таких срывов, что оставалось стены в желтый покрасить и впустить парочку душевнобольных. Быть может, лишь с ними она почувствовала бы себя дома. С кем угодно, только не со мной. Я всегда искал в ней что то новое, и находил. Находил же.
А самое поразительное то, что она заглушила меня, друг, привязала и закрепостила. Она позволяла мне делать все, что хочу, но я всегда делал только то, что хочет она, как невидимое руководство, начальство единственное, внутривенное, беспрекословное. До безумий. Мне приходилось думать только о том, что у нее в голове, в сердце, в душе. Я даже точно не знаю, была ли у нее душа.
Она разрешала мне изменять, и сама была, как кошка, свободная, вольная, изящная, как позвоночник гибкая, строгая, крепкая. Но я ни разу не изменил, друг, ни разу. Она как будто изнутри меня сжигала этими своими дозволениями, а я не знал, что с ними делать, только кряхтел и пыжился от всех этих колких фраз и мыслей трепещущих.
И я сам дошел до этого, сам загнал себя в этот тупик немыслимый, непреодолимый, жалкий и ничтожный.
Она отпускала меня каждый раз и посылала к черту, и просила, чтобы я ушел, умоляла, представляешь, друг, но и тут эго сыграло, и я оставался каждый раз, каждый день, каждый час, как нищий какой-то. Душевно нищий. Как будто она - это все, что у меня было, как будто все эти припадки сумасшествия - это моя пища, мой воздух, я сам.
Она была никчемна и бесподобна. Она была жалкой бабой, красивой лентой, пустой мечтой, но я остался с ней, и знаешь что, друг мой, наверное скоро я буду жить где-то не здесь, где-то не там, где-то, где Господь будет хранить меня, хотя впрочем я точно не знаю, буду ли я жить после, но я за всю свою жизнь ни разу не пожалел, что остался, и там, где бы я ни был, я буду искать ее и спрашивать у каждого ангела, беса, дьявола, как ее найти, чтобы просто, пусть и в аду, прогореть остаток никчемного существования, ощущая запах ее волос.