крушение рационализма

     в серии «для научных библиотек» издательством «Наука» (или каким-то другим) издавались переводы философских трудов, написанных авторами с другой планеты,  инопланетянами, ограниченным тиражом, распределялись сразу по библиотекам, минуя магазины, иногда, каким-то чудом, можно было наткнуться на книгу из этой серии в магазине или приобрести ее у перекупщика (в пять раз дороже), один такой томик Гулливеру привез из Софии однокурсник, болгарин, сын академика Болгарской академии наук, только так и можно было получить эту книгу («Структура научных революций» ), о которой Гулливер много слышал, он мог прочесть ее в библиотеке, но ему все было недосуг, находилось чтение поважнее, зато теперь, когда она была в его личной собственности, и он мог открыть ее в любое время дня и ночи, он ее прочел, и она убедила его, что здание науки стоит на сваях, уходящих в болото,  кажется, это метафора из книги другого автора, может быть, Карла Поппера, да, были и другие книги, в которых доказывалось то же самое, а Пол Фейерабенд, например, даже предлагал отделить науку от государства, классический рационализм был потрясен и сокрушен, его место заняли «критический рационализм», «методология исследовательских программ» и другие пост-рационалистические теории, объяснять суть которых было бы утомительно, и даже принцип обстоятельности не заставит меня это сделать, лучше подвести черту, сделать резюме: Гулливер, с его интересом к «мировым загадкам»  и желанием хоть в чем-то обрести абсолютную истину, вновь оказался с пустым неводом, у разбитого корыта, никакой золотой рыбки в океане знания никогда и не водилось, прав Коперник или прав Птолемей, что вокруг чего вращается – это вопрос праздный, другими словами, бессмысленный, истина – вопрос эффективности, прагматического удобства, чтобы ее открыть нужна, конечно, незаурядная изобретательность, настойчивость, герои науки по-прежнему оставались героями, но искать прагматическую истину Гулливеру почему-то не хотелось, для конструирования же формальных систем ему не хватало математической подготовки, широкие горизонты снова сузились, ворота захлопнулись, Гулливер увидел себя на том же месте, он никуда не продвинулся, прошло пять лет, и за это время он так и не научился ничему дельному, он мог, конечно, остаться в столице, преподавать логику, защитить диссертацию, стать доцентом, профессором,  но все это – ради денег: обычный способ тихо провести зрелость, старость и благополучно дотянуть до гроба, но чего же еще он ждал от себя, от жизни? может быть, он хотел сделать что-то выдающееся, оставить свой след в истории? да, что-то вроде этого, недаром же он читал Жюль Верна и других фантастов, гулял среди бюстов в парке перед главным входом, он все еще думал, что жизнь приготовила для него пьедестал, и ему нужно только найти этот постамент и взобраться на него, он все еще верил, что ему дано какое-то задание , что у него в жизни есть какая-то миссия, исполнив ее, он отправится пировать в Валгалле вместе с другими героями, что-то такое вертелось у него в голове или, вернее, таилось, рождая чувство неудовлетворенности тем, что он имел и чего еще мог достичь, если бы не искал ничего другого, а ведь ему уже было сильно за двадцать, почему бы так не сказать, он был ближе к тридцати, чем к двадцати пяти, годы летели, жизнь проходила впустую, никакой добычи, никакого урожая, никакого улова, он получил диплом и поступил в аспирантуру, приятнее было бы сказать: «докторантуру», магистр философии – это звучит красиво, но система научных званий в стране отличалась от традиционной, поэтому он и не стал шахматным мастером, а имел лишь звание кандидата в мастера, даже в этом ему не повезло, как и многим другим, такова была система – десятки тысяч кандидатов в спорте и науке проводили жизнь в этом подвешенном состоянии: не перворазрядники, но и не мастера, не магистры, но и не доктора, в этой стране вся жизнь казалась какой-то нереальной, подвешенной, правильнее сказать, отложенной, все откладывалось на будущее, начиная с построения коммунизма, и еще это напоминало зависшую программу: компьютер гудит, что-то в нем делается, но результата никакого, ничего не меняется, и такое гудение может продолжаться сутки, месяцы, годы, десятилетия, я как будто объясняю свои неудачи недостатками системы, а разве я не прав, в других условиях у меня были бы шансы стать мастером спорта или доктором философии, что я говорю, какое противоречие, разве это нужно было Гулливеру, скрижаль: никаких объяснений, только факты, и не такие мелкие, гладкие, как пляжная галька, а крупные, грубые, как глыбы, вырубленные из скалы.