Проходной дом

Пьеса-притча в 4-х действиях с эпилогом

Моей бабке,
Ивановой Екатерине Тимофеевне,
 посвящается.



ДЕЙСТВУЮЩИЕ  ЛИЦА

Отец
Мать
Сын
Дочь
Гость     - невысокого роста, лысина во весь лоб, врач  по профессии               
Командир  - молодой, одет в белый с золотом мундир
Человек в штатском               
Человек с крестом
Секретарь
Администратор
Судебный исполнитель (женщина)
Полицейский
Гости: мужчины и женщины
Технические работники театра
Рабочие в фирменных спецовках
Солдаты
Беженцы

/На сцене жилая комната. В глубине по центру стены дверной проем с двумя небольшими окнами по бокам. Его, как и большие окна на левой и правой стене, закрывает легкий занавес. Самой двери и оконных рам нет. Сквозь дверной проем виден огород с пугалом. В левом углу комнаты тахта и зеркало. Под зеркалом комод. Над тахтой цветные картинки, календари и проч. Там место Сына. В правом углу печь и закуток, где хозяйство Отца. Рядом посудный шкаф. Посредине комнаты обеденный стол, всегда покрытый белой скатертью. Четыре стула, по два с каждой стороны.
Каждое действие приходится на время года – лето, осень, зиму и весну./


1-е действие

/Занавес на левом окне откинут. Сын, задрав ноги, лежит на тахте с сачком в руке.  На голове наушники плейера. Мать с Отцом вносят ствол миномета./

  Мать – Опять, опять он со своими глупостями! (Отцу) Трубу неси к себе, не в комнату же ее, мебель какую. И займись ею сегодня, слышишь? У нас кончилось масло, завтра есть нечего будет.

/Отец несет ствол миномета за печь, где у него рабочий угол. Начинает возиться с ним./

 (Сыну) Когда же ты будешь заниматься? Ведь экзамены на носу, а я ни разу не видела тебя с учебником. Неужели вам ничего не задают? Как ни спросишь - то уроков нет, то учить некому. Соревнования какие-то и эти…как их? смотры!.. И это перед выпускными экзаменами!

/Сын резким движением сачка ловит что-то из окна. Оборачивается, видит Мать и снимает наушники./


  Сын – (показывая что-то в руке) Вот! Еще одну поймал! Сегодня удачный день – летят и летят. Еще парочку и хватит на другое ожерелье.
  Мать – Перестань, и видеть ничего не хочу! (задергивает занавес) Тебе игрушки, а мне вечное беспокойство. Ты посмотри, что на полу! Господи, когда же этот беспорядок кончится, конца и края ему нет!

/Берет веник, сметает в кучу мусор: обрывки бумаг, тряпки, использованные  бинты и т. п.  Поднимает детский башмачок, осматривает его и, вздохнув, бросает в кучу./

Хоть бы у себя немного прибрал. Сколько мусора! Ведь перед людьми, кто зайдет, стыдно. Вам с отцом все едино, а краснеть-то мне приходится.
Сын – Что зря веником махать! Сегодня уже тоже самое будет. Бесполезно. (Мать продолжает мести) Оставь,  я сам все уберу. Потом. (показывает связку из пуль) Десять долларов, как один цент! Даже есть пулеметные! У нас в классе таких пока ни у кого нет. (надевает на шею)
  Мать – Что за новая мода такая! Перьев тебе петушиных еще не хватает, прости господи! Нет бы, уроки лишний раз поучить. (ссыпает мусор в ведро и относит к двери) Ведь жизнь свою тебе же дальше устраивать, не другому кому. Вон какой вымахал, а ума все нет. В ушах вечная музыка, на шее всякая дрянь нацеплена, а коснись нужного дела – нас нет! Поросенка кормил?
   Сын – Сейчас покормлю (нехотя уходит).
   Мать – А ты бы отец, да не стучи ты! – с тобой говорю, ты хоть на парня повлиял бы как. Совсем от рук отбивается. Ничего, кроме своих глупостей, знать не хочет. Все понукать надо. Ну, по хозяйству ладно, а уроки мне, что ль прикажешь за него учить! Что молчишь? За собой, небось, блох считаешь! Крыша давно течет, вот бы вдвоем взяться и починить. Там работы – всего ничего, а никак не допросишься! Про крыльцо и говорить устала. По сию пору  никак дом  не достроим. Это ж подумать только! А-а! (машет рукой) Курам загородку бы поправить - постоянно в огороде. С весны галжу! Вам-то за ними бегать не приходится. Завтра цыплоки начнут вылупляться, а ты еще клетушку для них не воздвиг. Пасти мне их что ли? Только и слышу – потом да погоди! Кутыркина курица давно уже с выводком ходит.
   Отец – Не клетушки мать, но дворцы должно воздвигать на земле человеку!
   Мать – И дворцы, а как же! Но в них тоже, поди, есть хочется. А вот вчера наша коза опять забралась к соседям, хорошо я вовремя углядела. Ходи, объясняйся, что нормальную веревку никак не удосужимся найти. Смех и грех!
   Отец – В одном лишь грешен я - не смог убедить тебя, что бикфордов шнур держать не будет. Что ж теперь зря смеяться. Надо добывать чего-нибудь покрепче.
   Мать – Бикфордов не бикфордов, другого там не было, а делать что-то надо. Может пока, как-нибудь сплетешь, эти чертовы шнуры, а потом, глядишь, и придумаем чего. Не держать же козу в сарае. Лето только началось, а мы настоящего молока так еще и не пили.
   Отец – Что-то ты, старая, расходилась сегодня, не остановишь. Все, угомонись потихоньку. Нам с тобой  долго еще землю бременить, а такое дело бежит суетности и шума.
   Мать – Ох и не говори, отец! Раструбилась так, что самой впору оглохнуть. Сердце у меня что-то с утра не на месте. Всю ночь такие сны томили – не приведи господь! (смотрит на часы) Время к обеду!.. Я же ничего не приготовила. Вот те раз! Хотя обойдетесь вчерашним супом. Мясо съели, а суп кому, поросенку выливать? Ишь, бары какие! Яичницу еще пожарю, и хватит с вас. Корм до сих пор ведь не привез, кур скоро совсем нечем кормить будет. Я тебе когда толковала об этом? Все отмахиваешься! Кутыркин вон вчера мешок с пшеницей на велосипеде катил!.. (вздыхает) Что-то снова я…  Когда же  студентка наша? Автобус был?
   Отец – (продолжая возиться со стволом) Автобус был, но ей-то еще рано быть.

/Входит Дочь. Она не в настроении./

   Мать – Вот и она сама.  (Дочери) А ты чего мухортая такая? Случилось что? Говори, сразу говори все, я должна знать не медля! Что так рано?
   Дочь – Да нет, нет ничего такого. Просто нас сегодня пораньше отпустили, я и…
   Мать – И чего же? За так и птицу из клетки сейчас не выпустят. Значит, натворили что, не может быть, чтоб ни с того ни с чего!
   Дочь –  (с неохотой)  Натворили, и как еще…Вы что же, не слышали разве, что Анна Ивановна разодрала кондиции? Сама, говорит, буду править!
   Мать – Правильно сделала, давно пора! Развели говорильню – слушать противно!
   Дочь – А ректор наш до этого статью написал, и там…ну… против что-то написал и теперь схватился за голову.
   Мать – А то не схватишься! Бирон шутить не будет – враз отхватит. То-то по радио целый день музыка играет. Смотри, ужо чистить начнут, только пыль от вашего института полетит.
   Дочь – Приходили уже… нас тоже вызывали… по одному, и…я боюсь!
   Мать – И-и, глупая, а мы-то с тобой каким боком? Где ты, а где этот кобель курляндский! И не бойся, и не думай даже. Ишь ты, пугать вздумал! Не таких видели! Так прямо и отвечай, если спросят, мол, я тут причем? Я эту статью никогда не читала, и знать ничего не знаю! И нечего, мол, напраслиной попрекать. С тебя и взятки будут гладки. Так-то вот! Ты мать слушай, я знаю что говорю. А…а хромаешь чего? Ногу натерла? Сказывала тебе утром – надень чулки, так нет! Приложи подорожник что ли…
   Дочь – Надо приложить. А то мне вечером на семинар по информатики идти.

/Входит Сын./

   Сын – О, мамзель приехала! Лучшая двоечница института! А я с обновкой, какой ни у кого еще нет! (показывает ожерелье из пуль)
   Дочь – Погоди ты со своей чепухой! На вот, я привезла тебе справочник по математике.
   Отец – (Дочери) Напрасно отмахиваешься. Еще бы кольцо в нос - и ни одна крепость в юбке  не устоит.
   Дочь –  Где уж ей устоять! (Матери) Я купила масло.
   Мать – Забыла я сказать тебе, что не надо! Отец сегодня сделает пахталку, и мы свое собьем. Я нашла старый рецепт. У нас теперь будет вкусное и полезное (Сыну, который недовольно кривится) козье масло.
   Сын – Которое заменяет и превосходит?
   Мать – И заменяет и превосходит! Самого-то еле от сиськи отняли в три года, а еще туда же, против козьего молока!
   Дочь – Мы есть будем? Или обсуждение достоинств козьего молока у нас сегодня вместо обеда!
   Мать – Сейчас, сейчас, накрываю! Ты бы отец заканчивал там у себя. Без отдыха, что ли, собрался? Давай, мой руки!
   Отец – Подавай пока, за мной дело не станет. Чуток осталось. (Сыну) Иди, отрок декоративный, придержи здесь, я прибью.

/Сын помогает Отцу. Мать с Дочерью накрывают на стол./

   Дочь – А я моделирование автоматом сдала. У меня единственной из всей группы пятерка, теперь буду получать повышенную стипендию.
   Мать – Как хорошо -  то! У нас куры теперь стали нестись и как помногу! С десяток яиц каждый день набираю. Продавать будем, масло свое собьем… как заживем еще! Туфли тебе летние купим, да и парня приоденем. Он у нас всем девкам на зависть, а все приходится дурацкими бусами прикрывать свой потертый воротник. Ну, ничего, продадим еще поросенка, тогда уж совсем разбогатеем. (Отцу с Сыном) Идите есть, работнички. То не заставишь что сделать, теперь никак не остановишь.
 
/Отец и Сын моют руки и садятся за стол. Дочь носит тарелки с супом./

Хлеб сегодня не успела купить, вчерашний поедите. (режет хлеб)

/На окнах вздуваются и распахиваются занавеси. Из правого окна, перелезая через стену, в комнату врываются солдаты, вооруженные автоматами. Ими командует Командир с саблей в руке. Солдаты ведут бой, прячась за стол, стулья, членов семьи. Стреляют в сторону левого окна. Голосов Командира и солдат, а также их топота, не слышно. Только чуть слышны сухие  выстрелы. Семья обедает, не обращая внимания на происходящее./

Нож тупой, поточить, конечно, некому. Нате, режьте сами, раз так! (Сыну) Хоть за столом снял бы свои бирюльки.  Нашел забаву, глаза б не смотрели! (Отцу) А ты, что так вилки изучаешь? Мытые они! Привередливый какой нашелся, не угодишь никак!
   Отец – Дело, мать, не в привередливости, а в муаровом эффекте, который получается, когда двигаешь сугубо чистыми вилками. (Сыну) Давай еще и твою вилку, посмотрим, как оно будет с тремя.
   Мать – Вы бы суп дохлебали что ли, кому опять оставляете? Яичницу ждете?
   Дочь –  Я не хочу яичницу, другого нет ничего?
   Мать – Как нет, есть! Сушки вот купила, а нет, сделай себе бутерброд со сладким чаем. К вечеру я картошечку отварю, капустку квашенную достанем с лучком. С голоду не помрем!

 /Ставит на стол сковородку с яичницей. Отец с Сыном едят. Дочь украдкой оглядывается на Командира, остальные ведут себя так, будто ничего не происходит. Солдаты с боем проходят через комнату и вместе с Командиром скрываются в левом окне. Занавеси обвисают./

А теперь давайте пить чай. С малиновым вареньем! Я его припрятала, было, да уж откроем по случаю.
Открывает банку с вареньем, разливает чай из чайника.
 Во, как у нас! Погодите, я еще самовар раздобуду. Тогда уж почаевничаем!
   Сын – Это с той же свалки, откуда и бикфордов шнур?
   Мать – Поговори мне! Далась тебе эта свалка. Я куплю самовар! Я давно хотела его купить и куплю! А патефон мне подарила соседка.
   Сын – Мало у нас хлама…
   Отец – (медленно, певуче) Глаголы бездумные чую смущенной душой. Нет, не старый ящик, именуемый патефоном, украсит отныне наше скромное жилище, но ковчег, хранящий голоса самого прошлого. А если присовокупить еще его заслуженную деятельность на музыкальном поприще, и, если не почтение, то уж учтивость проявить не мешало б. Но представляется, что наш многоуважаемый патефон сам готов сказать за себя. На сей раз он это сделает голосом Федора Ивановича.

/Ставит патефон на стол, открывает его и запускает пластинку. Шаляпин поет «Песню убого странника». Вздуваются и распахиваются занавеси и, перелезая через левое окно, в комнату проходят беженцы. Усталые, они идут молча и бесшумно, обтекая сидящих за столом серым потоком. С ними дети. Ослабевших ведут под руки. Чемоданы, узлы, детские коляски. Гость появляется из толпы незаметно и, как- то, враз. Он одет в помятый костюм, в руке дорожная сумка. Крайне утомлен. Беженцы уходят через правое окно. Гость обтирает лицо платком./

   Дочь – Ой, мы не одни! К нам гости.
   Мать – (бросается к Гостю, обнимает его) Ой, кто к нам пожаловал! Вы только поглядите! Сколько лет, сколько…Ты бы хоть телеграмму дал что ли, мы бы тебя встретили, все как полагается. А то, так неожиданно! Да что же я? Ты наверно голодный! Идем, скорей с нами за стол. (Сыну) Возьми сумку, чего смотришь!

/Сын берет сумку, относит к тахте. Надевает наушники плейера и устраивается в своем углу./

А я сегодня нож  все роняла. Ну, думаю, непременно мужчина придет. Вот оно и есть!
   Гость – (присаживаясь к столу, усталым голосом) Вот он и пришел…этот мужчина…
   Мать – (немного подождав) И очень хорошо сделал. А то живем как на отшибе, редко кто завернет. Все одни и одни. Да что ж это я? Сами то как, рассказывай, как сами вы там? Жарко у вас, небось, в барханах -то? Жена еще не на пенсии? И как это ты решился так вдруг?
   Гость – (тихо) Решился вот, решил посмотреть…
   Мать – (немного подождав) А смотри, смотри, будет, что своим порассказать. Места у нас красивые, тихие. Соловьи, разве что, в мае под утро разойдутся, да так, что иной раз глаз не сомкнешь -  вот и все наше беспокойство. Да что я говорю, погостишь – сам все увидишь, а понравится, глядишь и обоснуешься здесь. Куда еще дальше-то идти!
   Гость – (тихим безразличным голосом) Дальше идти некуда!.. И сколько можно идти! Я... я посмотреть только... какие здесь места... Как живёте?  Посмотреть только!..
   Мать – А ничего живем – когда хлеб жуем, когда и так живем. Не хуже других. Я на пенсии, второй год уже. Но пенсия небольшая – это стажу, говорят, мало. Отец – тот по хозяйству занимается, а  кто и заканчивает уже институт. Вот как мы! И дом у нас большой, теплый. Правда, ремонта много, но это не главное -  жить можно! 
   Отец – Мать запамятовала, что гостей, как соловьев, баснями не кормят. Ну-ка, что у нас там, в печи – все на стол мечи! А еще кроме варенья ты, случаем, ничего не припрятала? А то натюрморт на столе какой-то скучный.
   Мать – (ставит на стол полупустую бутылку водки) Ишь ты, заскучал! Особо не надейся, это для нашего гостя.

/Дочь подает на стол сковороду с яичницей, мать  режет хлеб./
 
   Дочь – (Гостю) Я писала вашей Ане. Как она там, замуж не вышла? Хоть бы ответила. (Гость, не слушая, кивает головой)
   Отец – (разливая водку) Давай-ка мой друг приложимся к светлейшей. Не грех поставить такую точку в конце долгого пути.

/Выпивают, и Гость начинает быстро есть. Видно, что он сильно голоден. Остальные пьют чай./

Ты на нас не обращай внимания, мы уже насытились. Вот, разве что, еще разок припасть к этому живительному источнику. А? Как ты? (Гость, не слушая, кивает головой, отец разливает водку.)

/Вновь вздуваются и распахиваются занавеси. Из левого окна, пятясь и отстреливаясь, появляются солдаты с Командиром. Он ранен, кровь на лице, но командует. Все беззвучно, только чуть слышны сухие  выстрелы. Гость встает и озирается в полном смятении./

Ибо только в нем, как в реке забвения оставляешь свои печали и воздыхания, а кто усердный не по уму, и самого себя. Но нам с тобой такая участь не грозит:  и  благоразумие превозможет да  и наш источник иссяк. (смотрит вопросительно на Мать)
   Мать – Ну-ну, успокойся! Мне радости мало потом с тобой нянчится.

/Солдаты продолжают стрелять в сторону левого окна. Командир опускается на стул и один из солдат неловко пытается остановить у него кровь. Семья продолжает свое чаепитие. Неожиданно Дочь отрывает полоску от скатерти и быстро перевязывает Командира. Он что-то говорит ей, она коротко отвечает. Солдаты подхватывают Командира и вместе с ним уходят в правое окно./

   Отец – Ну, на нет и спросу нет. Посему закончим! (встает и церемонно благодарит мать)

/С улицы доносится рев танкового мотора  и дуло танка, пронзив левое, что рядом с дверью, окно, появляется в комнате. Гость в ужасе отбегает. Мать, убирая со стола посуду, мимоходом достает из комода занавеску и цепляет ее на танковое дуло. Мотор глохнет./
 
   Мать – (спокойно и обыденно) Вот и ширма у нас появилась! У тебя (Гостю.) теперь будет свой уголок, где очень удобно и спокойно. А ты, отец, окно-то поправь, сам что ли не чувствуешь, как из него дует. Сквозняков нам еще не хватало. (Дочери.) Приготовь белье нашему гостю, а тебе, (Сыну, продолжающему валятся на тахте) да убери ты эту чертову музыку, когда говорю! (Дочь снимает с головы брата наушники.) тебе придется поспать на отцовском верстаке. (Гостю) Ну, ложись, отдыхай!  Устал, поди.

/Гость недоуменно смотрит на зрителей. Семья занимается своими обычными делами./


З А Н А В Е С
Конец 1-го действия




2 – е  действие

/В комнате Отец, Сын, Гость. Отец мастерит что-то за печкой. Сын за столом листает журнал. Гость взбивает масло в минометном стволе. На коленях у него книга, которую он внимательно читает. Окно, из которого торчит танковое дуло с занавеской, забито фанерой. Входит мать с покупками./

   Мать – Ох, насилу добралась! Все  улицы перекрыты и ни одного автобуса. Разгружайте меня скорее, не отдышусь никак. (Сын берет у нее сумки, несет к столу) И угораздило сегодня в центр  ехать. Как приперли меня к стенке, а у меня в сумке яйца, все, наверное, и перебились. Жалко, купила последние. О! И целые есть! Это я догадалась сумку за угол поставить. И надо же, карета государыни как раз на этом углу стала заворачивать, и я прямо вот так (протягивает руку) ее видела. Белая такая, красивая, все улыбалась, и что-то говорила Потемкину. Того-то я толком не разглядела. Заметила, что мрачный и в пол уставился. А народу вокруг! Мать моя! И еще милиция напирает. Один уперся мне своим щитом прямо в живот. Что, говорю, давишь, черт рыжий, не видишь - я с сумками. А он что говорит, гадай, говорит, что у вас в сумках-то? Торчит колбаса, а под ней может, бомбу прячешь. Тут я и села! Да как, говорю, ты своим языком не подавишься за такие слова! Да разве смогу я руку поднять на матушку, кормилицу нашу! А он зубы свои лошадиные скалит, и напирает все, напирает. Хотела я его сумкой по голове треснуть, но поднять не могла, такая тяжелая. А тут карета государыни проехала, и народ схлынул. Я уж себя кое-как в порядок привела и потихоньку, с остановками – домой. Чуть живая доплелась. (Сыну) Селедку в холодильник не клади, все пропахнет. На фабрику ходил?
   Сын – (неохотно) Ходил.
   Мать – И что?
   Сын – А ничего! Наведайся, говорят, через месяц, может, что и будет. А что зря наведываться! Фабричные вон рассказывают, что зарплату полгода с лишком не дают. Последний раз вместо денег сапоги выдали, по одному на брата.
   Мать – Никак одноногие все?
   Сын – Какие одноногие! Просто пара сапог стоят дорого и в одну зарплату не вмещаются. Так, говорят, и получали. Хотели мужики железную дорогу перекрыть, ходили даже…
   Мать – И что же, неужто перекрыли?
   Сын – Какой там! Еще до них один начальник на рельсы лег. Кто говорит – на спор, кто говорит – слово дал. Не поймешь! И ведь лежит до сих пор! Поезда пустили по окружной ветке. А на начальника этого ловкие парни любопытных возят смотреть. Вот где зашибают! От Гиннеса приезжали, интересовались…
   Мать – Ох, какие прыткие! А эти дьяволы кожаные  посовестились бы. За деньги и отца своего продать готовы. Ну ладно, утрясется все. (Отцу) Ты бы пока взял мешки и сходил бы с парнем на поле. Кутыркин с утра уже картошку таскает, а вас не расшевелишь  никак. (Гостю) Ну что масло? Получается? Чуточку соли припусти, вкуснее будет.

/Сын внимательно смотрит в окно, что рядом с дверью. Смеясь, он тихо открывает занавес двери. Видно как Дочь, прощаясь с Командиром, целуется с ним. Сын тихо закрывает занавес. Никто ничего не замечает. Входит Дочь./

   Дочь – (весело) А вот и я! Здравствуйте!
   Мать -- Что-то ты, девонька, припозднилась! Дома работы – вздохнуть некогда, а тебя дожидайся. Давай, перекуси что-нибудь на скорую руку, и начнем закрывать банки. Помидоры я уже помыла.
   Сын – Пусть с нами идет за картошкой. Мы с отцом собирать будем, а она относить. И теория и практика – все в одном мешке!
   Мать – Иди, иди, разболтался не вовремя! Там в поле, поди, уже ничего не осталось. Все разобрали!

/Отец с Сыном, взяв мешки, уходят. Мать кричит им вслед:/

 Курам  ничего не давали? А-а! Пока сама не сделаешь, никто ни о чем не позаботится. (уходит)

/Дочь, напевая про себя, пьет чай. Гость бросает работу, закрывает книгу.  Сидит, склонив голову. Пауза./

   Гость – (отставляет   в сторону ствол, оглядывается на дверь) Я вот хотел спросить кое-что… да как-то даже… даже и не знаю, с чего начать!
   Дочь – А! Вы хотели спросить что?
   Гость – Я хотел спросить… да, спросить... спросить... что нового у вас в институте?
   Дочь – В институте? Особого нет ничего. Если вы о предметах, то они обычные. Правда, сейчас лекции по маркетингу и менеджменту начали читать, а так все по прежнему.
   Гость – Все эти понятия для меня, что китайская грамота. В бытность свою я проходил в мединституте другую политэкономию, но она давно из головы выветрилась. И заодно много чего еще с собой прихватила… Да!.. Это ваша книга? (показывает книгу, которую читал)
   Дочь – Книга? Наша, а что?
   Гость – Откуда она, как она к вам попала?
   Дочь – (с удивлением) Я купила ее в книжном магазине. Но их сейчас везде продают, если вам нужно – я могу еще купить.
   Гость – Не пойму!.. Но ведь она… она же не полная! Здесь нет четвертого Евангелия… ведь их должно быть четыре! И деяния еще!.. Это я хорошо знаю. Вы страницы… не трогали? Прямо такую и покупали, или…
   Дочь – Никто ничего не трогал,  и книга новая. Вот посмотрите – 1990год, московское издательство. Благословение вот, и все другие данные. Здесь читайте!
   Гость – (хмуро) Читал уже и много раз читал!.. Но ведь этого же не может быть! Тут какая-то немыслимая ошибка! (В потерянности еще и еще раз перелистывает книгу)
   Дочь – (улыбается, мягко) Ошибки никакой нет. У дяди Вани такая же была, те же самые стихи. Я хорошо помню. Он меня по ней еще учил читать.
   Гость – (недоуменно) Какой еще дядя  Ваня?..
   Дочь – Федоров, дядя Ваня Федоров! Да вы его тоже должны знать. Ну, тот, который первую книгу напечатал. Ну да, он самый! Он рядом с нами жил. Отец ему тогда доски резал, и они вместе печатали. В этом доме. Дом еще недостроенный стоял и они с отцом,  на скорую руку, в нем мастерскую сделали. Отец вам ничего не рассказывал? Странно! Он любит вспоминать об этом, особенно когда выпьет. У них сначала с краской  не ладилось, ругань такая стояла – на улице было слышно. Дядя Ваня даже отцовскую доску расколотил об стол. Всю ее краской извозили, а отпечаток не получается, хоть плачь. Вот тогда я их первый раз пьяными увидела! Все в саже, черные, страшные, по полу ползают со свечкой, щепки от разбитой доски ищут. Как только дом не сожгли! (Гость испуганными глазами смотрит на Дочь) Я вас наверно отвлекаю!  Нет? Вот что интересно, никто не знает об этом, но хорошую краску им приготовила мать. Смеялись потом долго. Мать их все первопечатниками дразнила. Потом дядя Ваня уехал на Украину, писал оттуда отцу, звал его… Недавно его письмо случайно попалось, еле разобрала. Разучилась уже по старославянскому.
   Гость – (сухо и отчужденно) Да-а… Отчего бы не пошутить. Как это – прикол?  Да? Я не силен в сегодняшнем сленге, мне простительно. Хотя и мать вот… она тоже сегодня говорила… (тоскливо) Что происходит здесь, не могу понять!
   Дочь – (живо) Что она вам говорила?
   Гость – Особенного ничего, но… послушай, даже не знаю!.. но она... как она вообще себя чувствует?
   Дочь – Я не понимаю! Она что, заболела?
   Гость – Если б я сам что понимал! Она сегодня говорила…  что-то тоже говорила…  про Екатерину вторую! Будто видела ее в городе, с ней Потемкин в карете! Как это объяснить?
   Дочь – А-а, так вы про государыню!  Я-то подумала, что… Да, она проезжала сегодня по городу. Я тоже хотела пойти посмотреть, но другие дела были. Но наши девчонки ходили. А что?
   Гость – (почти кричит) Как что! Как что! Ну, хорошо, допустим, что все оно так и есть. Почему бы  ни быть, случаются же чудеса! А потому все допустим! Шутки, юмор, маскарад, шарады, дикое поле, усыпанное ничейной картошкой – все примем, все съедим! Пипл…как это? да! -  схавает!
   Дочь – (смотрит на Гостя с удивлением)  Я наверное что-то не так сказала...  А поле совсем не дикое. Оно колхозное, но брошенное и люди собирают брошенную картошку.
   Гость –  Может, хватит? Это уже не смешно, наконец!
   Дочь –  (немного обиженно) Я и не смеюсь. Если отец принесет что-нибудь оттуда, нам эту зиму будет немного полегче. Жить как-то надо!

/Входит Мать./

   Мать – Курица что-то захромала, видно поросенок наступил. Носится как угорелый! Наказывала еще – не надо выпускать, так и послушали. (Гостю) Что масло, готово?
   Гость – Готово и очень вкусное!
   Мать – Вот- вот, что я говорила! (выкладывает с помощью Гостя кусочек масла на тарелку) Теперь будет с чем чай пить утром. (Дочери) Ты не стой, а разбери все на столе, сейчас начнем. Кутыркина угостила меня огурцами, мы еще и эти огурцы засолим.
   Дочь – Ну мам, у нас же своих много, а ты еще соседские закрывать собираешься.
   Мать – И свои найдем куда приютить. Поросенка чем кормить думаешь? Хорошо если отцу картошка достанется, а то, боюсь, нам до морозов кормов не хватит. А по теплу поросенка резать – себе в убыток. Не успеешь продать – вот и пропали твои труды. (Гостю) Ты нам не поможешь немного, банки с окна забирать некому. По веселее так дело пойдет, а то к вечеру не управимся. На чем это я остановилась… да! Мы однажды так зарезали боровка. Думали, до весны хватит, а тут тепло, хоть и декабрь на дворе. Это сейчас морозильники пошли, слона в них разместить, ничего не стоит. А тогда… тогда и соли-то не было в достатке. Суп, бывало, когда ешь, то каждый  в своей  ложке солит. Вот как было-то!

/Мать накладывает в банки помидоры с огурцами и заливает их рассолом. Дочь с Гостем выставляют банки на подоконник, распахнув для этого занавеси и, подержав немного, закатывают крышками. Гость относит готовые банки в сторону./

Намучились мы тогда, и вспоминать не хочется. А тут еще новая напасть. Вижу я, старик-то мой  что-то заскучал. Да как тут не заскучаешь – поешь без соли месяц, другой… Мужик-то мой и скис. Ехать, говорит, надо. А куда поедешь? Кто нас, где ждет? И не молодые все же,  замуж-то я вышла совсем поздно. Мой все свое жениховство на заставах провел, до женитьбы ему тут. А потом чуть живого с Куликова поля привезли, еле выходили. До сих пор  под сердцем наконечник от стрелы сидит. Недавно делали рентген, врачи прямо так и сказали – повезло, мол, вам, немного бы повыше и… да что тут говорить! Я уж грешным делом думала, что суждено мне вековухой остаться, да бог миловал. Да-а… тогда бог миловал… О чем это я? Да! Старый-то мой, вижу, всерьез наладился ехать. А у нас к тому времени двое малых уже было. Дочь, вот она самая, правда, уже помощницей, и парень – тот еще за юбку цеплялся. С ними только и ехать! Что-то, думаю, здесь неладно. Во дворе сруб стоит, ну этот, где мы сейчас. Заканчивай его и забудь про землянку, а тут куда-то ехать вдруг!  Я к старому своему издалека, тихонечко так, зачем, мол, и почему, уж мне-то можно, говорю, знать – не чужая таки. И что же! Оказывается, собрался отец наш с Ермаком Сибирь покорять. И вербовщик уже не раз захаживал, оказывается. И край-то, говорит, богатый, и соли – ешь, не хочу, а про золото, говорит, и говорить нечего – только ленивый не подбирает! Что-то про новостройки там расписывал. Смотрю, обложил моего старика со всех сторон, он и развесил уши. Хорошо я тут настояла на своем, отговорила его. А то остались бы мы сейчас ни с чем. Вон их, сколько народу назад бегут. Дома бросают и бегут. (Дочери) Ты уксусу добавлять случаем не забываешь? (Гостю.) А ты что стал, складывать некуда?
   Гость – Погодите, что-то я не разберу ничего. В голове, словно туман… новостройки какие-то… Вы… вы что же, банки не кипятите совсем, а так прямо холодные и закрываете? Они же у вас завтра заплесневеют! Овощи ведь прежде стерилизуют, потом только закатывают крышкой.
   Дочь – (весело) А мы их стерилизуем! С чего это вы взяли, что наши огурцы завтра пропадут? Это вы напрасно! Для сохранности нашего урожая мы используем новейшие достижения цивилизации. Беспокоится не надо!
   Мать -  Ты же сам, чудак человек, выставляешь банки  в окно. А это все равно, что полчаса их кипятить. Там же за окном, как ее… радиация! Десять минут и закатывай крышку. Так удобно стало! В прошлом году, правда, и пяти минут хватало держать,  сейчас по более, но все равно хорошо. Газ не расходуешь зря. Но что-то я разговорилась, давайте поживее. Сейчас наши мужики придут голодные, а у нас стол занят.

/Входят Отец с Сыном. Сын несет пол мешка картошки, Отец держит охапку артиллерийских гильз./

   Сын – Ого, здесь целая фабрика по переработке овощей! А вы слышали новость? У Кутыркина во дворе фонтан забил. Чистый спирт. Не вру! Мужики на поле рассказывали.

/Отец с Сыном разгружают свою добычу./

   Мать – То-то он утром развеселый был. Я думала, с чего бы это, вроде  день будний. Ну что ж, повезло, значит, человеку. В прошлую зиму рядом с ним грузовик с толом опрокинулся, ползабора еще снес. Так этим толом он до самой весны топил печь. Все хвалился – лучше угля, говорит, горит. Но ничего, мы тоже не из последних. Вон  у нас маслобойка своя, а сейчас ужинать станем! Огурчики  свежие нарежем, у меня самогоночки немного есть – как еще  запируем! Ну, чем мы хуже? (Отцу) А что картошки так мало принесли? Опять опоздали? Что мне с вами делать! Совсем не думаете, чем завтра жить будем. Эх!
   Отец – Ты, главное, мать не предавайся унынию. Будет день – будет и картошка. А в этой простой истине и наша с тобой живучесть. Сама подумай, что с нами может сделаться? К тому же сейчас, как я понимаю, нас ожидает праздничный ужин. А когда сидишь за таким столом, перед оком твоим умиротворяющее открывается зрелище.
   Дочь – (весело) Это оттого, что меняется угол зрения?
   Отец – Истину речешь, отроковица!

/Все садятся ужинать. Сцена медленно погружается в темноту. Из правого окна появляются беженцы. За столом все сидят молча и неподвижно. Поток беженцев не ослабевает и постепенно вся сцена полностью затемняется./


З А Н А В Е С
Конец  2-го  действия



3-е действие

/Зимние сумерки. На сцене темно. За столом Отец, Мать, Сын, Дочь. Горит свеча. Дочь вяжет, Сын уткнулся в книгу. Остальные пьют чай из самовара./

   Мать – Жена дает ему воды, а он глоток сделает и давится, а сам все пить просит – горит, видно, у него внутри. Она говорила мне, что, как лопнула эта спиртзаводская труба,  с тех, говорит, пор он и повредился на радостях. Говорит, смотреть страшно -  лицо опухшее, все расцарапано, глаза совсем безумные. Каких-то пауков с себя стряхивает, а как им по нему не ползать, это ж надо столько пить бес просыпу.

/Входит Гость. Он одет в какую-то старую доху, на ногах валенки. В руках короткие широкие лыжи. Весь в снегу. Он слышит последние слова./

   Гость – (стряхивая в дверях снег, с иронией) Кого же  это жажда такая замучила?
   Мать – Да Кутыркин, супруга его сказывала, допился до белой горячки, себя не помнит совсем.  И чтоб ему было не допиться! С того дня, как у него во дворе забил фонтан из спирта, он дневал и ночевал рядом. Я как предчувствовала – добром все это не кончится, когда удачи слишком много сразу.
   Отец – (с комической важностью) Ежели железная труба повредилась от содержимого своего, неужто сосуд скудельный может вместить оное без для себя  последствий?
   Гость – (нервически прохаживаясь по комнате) Как все это глупо и скучно! А тут ещё холодно, снег, насквозь пронизывающий ветер, и… темно. Господи, как везде темно! На десятки километров вокруг ни огня, ни жилья, ни живой души нет и в помине! Ничего!  Холод и тьма! Тьма, тьма!.. Какая тьма!.. Как можно жить здесь?
   Дочь – Это на подстанции авария случилась. Дело обычное. Часто сейчас такое.
   Мать - Мы уже привыкли, внимание не  обращаем. Если  по  пустякам...
   Гость – (раздражаясь) Они чересчур уже  частые эти ваши аварийные потемки! Я не читаю газет, не смотрю телевизор! Новости, которые до меня доходят, все дикие и ни с чем не сообразные. Я не могу уже так! Я хочу знать, что происходит в мире реальном, а не в той фантасмагории, которая передо мной разыгрывается!
Мать – Чего уж тут несообразного! Приехала скорая помощь, спеленали его как младенца и…
   Гость – (прерывая) Я не хочу слушать этот бред! Слышите! Это уже мучительство, это давно не шутка уже! Если вам нравится меня разыгрывать, пожалуйста! почему бы ни поразвлечься, ведь должны же быть маленькие радости и в этой снежной  могиле!  Но мне… я не хочу больше играть  дурачка! Не хочу! Ваше издевательство бессовестно  затянулось! Хватит, прошу вас, хватит! Какая Екатерина, какой Ермак? И… и Кутыркин!!! Ведь этого не может быть! Как можно верить такому? Что происходит вокруг? Он что, весь мир ваш в белой горячке? А эти толпы, стрельба… Я не понимаю! Я… я не здоров? Что это?! Да скажите же кто-нибудь правду!!!
   Отец – Это жизнь, а ты вполне здоров. Твое раздражение, которому ты сейчас пытаешься найти объяснение, кстати, весьма своеобразное, тебе как врачу должно быть понятно. Обычный авитаминоз. Скудное питание, бытовые неудобства, недостаток света, тепла – все это кого угодно поставит на грань срыва. Так что ты не первый и, увы, еще не последний попался на эту удочку. Но! Врач – исцелись сам! Я же только хочу сказать тебе, что помощь…

/Правое окно ярко освящается. Все невольно оглядываются в ту сторону. Расходятся занавеси, стена под окном исчезает и, тяжело ступая, в комнату входит Человек с крестом. Он бос, одет в бесформенные лохмотья. Над ним стоит столб света, который с ним перемещается. Человека с крестом сопровождает строй солдат. С ними Командир и Человек в штатском. Все они перелазят через окно, так как после прохода Человека с крестом стена под окном появляется вновь. Человек с крестом доходит до стола и в изнеможении падает на пол. Крест разваливается. Семья испуганно и растерянно смотрит на него./

   Мать – Господи, боже мой, что происходит?

/Человек в шатском что-то почтительно и тихо говорит Командиру, тот делает знак солдатам. Те грубо поднимают Человека с крестом с полу,  сажают его на стул. Затем опять строятся. Мать успевает подвинуть ему стакан с горячим чаем. Человек с крестом жадно, обжигаясь, пьет. Его бьет озноб. Командир вырывает у него стакан и ставит на стол. Над стаканом появляется тонкий, уходящий вверх луч света./

   Командир – (резко) К арестованному не приближаться и ничего не передавать. Не положено!
   Человек в штатском – (мягко) Раз не положено, то поделать ничего нельзя. (Матери.)  Чувство сострадания к заблудшему не должно заслонять чувство ответственности перед гражданским долгом! Но вы, я вижу, знакомы с этим человеком?
   Мать – Это наш сосед, я знаю его! Зачем вы так с ним? Что он вам сделал плохого?
   Командир – (резко) Много чего он сделал такого, чего вам знать не  положено. С ним еще будут разбираться  компетентные органы. А для вас лучше, если вы будете отвечать на вопросы. Правдиво и откровенно! Вы понимаете, как это важно? Что вы можете сказать про этого человека?
   Человек в штатском – (почтительно, мягко) Я полагаю, что наша собеседница сама искренне желает высказаться. Какой либо нажим здесь совершенно неуместен. Но участливо  и заинтересованно прислушаться к мнению простых людей, мы просто обязаны. Более того, мы должны создавать все необходимые условия для свободного гневоизъявления народных масс. (Матери, мягко) Итак, мы вас внимательно слушаем, говорите!
   Мать – Что тут говорить! Я скажу так, а кто скажет другое – всякое можно наговорить. А наш он, местный. Отец его у нас плотничает. Хороший такой,  внимательный, пожилой уже, вот этот стол – он сделал. Ничего плохого про отца сказать не могу. И мать знаю. Приветливая, ласковая ко всем женщина. А если сын, будто что натворил, так это может, лихие люди его оговорили? Не мог он сам ничего плохого никому сделать, я его с малых лет знаю. Чудной он – это правда, но уважительный ко всем. Любить, говорит, надо ближнего своего! Истории разные всегда нам рассказывал,  иной раз, если время есть, и послушаешь.
   Человек с крестом – (тихо) Я возвещал им великую радость, которая будет всем людям.

/Командир резко оборачивается к Человеку с крестом, но видит Дочь и узнает ее. Пытается что-то ей сказать, она отстраняет его руку и отворачивается./

   Человек в штатском – Как интересно! (Матери.) А вы не вспомните о какой  такой радости шла речь? Это вам очень и очень зачтется.
   Мать – Да разве их вспомнишь, истории эти! И память у меня что-то совсем оскудела. Только и помню, как больным помогал. Может, вы его за то и арестовали, что лечил без лицензии -  так за это можно бы и простить! Ведь он действительно помогал и безо всякой платы. Вот прошлым летом у меня вдруг катаракта началась, ну, врачи сразу операцию. Хорошо добрые люди надоумили  к нему обратиться! И что же вы думаете, вылечил так,  что следа не осталось. А взял-то всего пыли щепотку, и смешал со своей слюной – этим и вылечил. Может быть так нельзя лечить, но мне помог, дай ему бог здоровья.
   Человек в штатском – О, как хорошо вы рассказываете! А кому он еще помог? Вы можете вспомнить этих людей? Их фамилии, адреса, место работы?
   Мать – Я, наверное, что-то не так сказала, лишнее что, вы уж простите меня! Ведь по простоте человека оговоришь и не заметишь. Простота ведь воровства хуже!
   Отец – Не та власть – что сила, но та власть – что любовь!
Человек в штатском – А ваш муж к этому человеку не обращался  по какому-нибудь поводу? Книги, какие не брал у него почитать? Может, какие разговоры были между ними? Все-таки, как никак соседи, так по-соседски-то  на лавочке, да по душам! А?  Вы рассказывайте, все рассказывайте и мужа своего не бойтесь. Мы вас ему в обиду не дадим!
   Человек с крестом – (тихо) Не бойся жена убивающих тело. Не могут они ничего более сделать. Говорю тебе – не бойся их! Души убить они не могут!

/Человек в штатском смотрит в сторону Командира. Тот отводит глаза. Человек в штатском проникновенно: О нет, нет, вам незачем беспокоится! Смотрит в сторону солдат. Один из них подбегает к Человеку с крестом и бьет его по лицу. Человек в штатском оборачивается к Матери./

   Человек с крестом - (тихо) Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят.

/Человек в штатском оборачивается к ударившему солдату. Тот испуганно съёживается и, повернувшись к Человеку с крестом,с размаху, что есть силы, бьёт его. Человек в штатском какое-то время смотрит на избиение и вновь оборачивается к Матери./

   Человек в штатском - Я слушаю, слушаю вас.
   Мать – Мой муж нелюдим и говорить ни с кем не охотник. Да и о чем здесь сейчас говорить!
   Человек в штатском – Ну хорошо! Нелюдим так нелюдим. Проверить можно всегда.  Та-ак! А это значит ваши дети. Какая у вас дочь красивая! Она замужем?

/Дочь бледнеет, ей плохо. Она падает на руки брата. Командир бросается к ней, дергает воротник платья, кричит солдатам: воды! бегом!  Солдаты хватают стаканы с чаем, брызгают на Дочь. Мать отбирает ее у Командира. Дочь приходит в себя. Солдаты возвращаются в строй./

   Мать – Какой там замужем! Ей рано еще об этом думать! Пусть по дому лучше помогает, чем  упаси бог, встревать, куда не следует. Научилась читать, писать – чего еще надо? Возись по хозяйству и держи язык за зубами, так-то оно лучше будет! И нам скрывать нечего, люди мы незатейливые, у нас все как на ладони. Вот - гость. Он к нам приехал,  он наш знакомый, муж моей подруги. Уже домой собрался, хотя и пробыл у нас всего ничего. Даже поговорить ни о чем не успели. Да и не разговорчивый он  вовсе.
   Человек  в штатском – Можно полюбопытствовать на документы вашего неразговорчивого гостя?
   Мать – Конечно, конечно, а как же! (Гостю) Неси скорее все, какие есть!

/Гость показывает Человеку в штатском свои бумаги./

   Человек в штатском – Врач значит. Случайно не по глазным болезням? А со своими пациентами вы также неразговорчивы, как с вашими старыми знакомыми? Вам есть, что скрывать за своим молчанием? (Возвращает документы.) Возьмите! (Командиру, почтительно) Время!

/Командир подает знак солдатам. Они грубо поднимают Человека с крестом, наскоро скрепляют крест и взваливают ему на спину. Крест разваливается, брусья со стуком падают на пол./

   Мать – О господи!

/Человек в штатском что-то тихо говорит Командиру. Слышны лишь отдельные слова: властная вертикаль… горизонталь местного самоуправления… жесткое пересечение… /

   Командир – Ну хорошо! Я согласен! (Отворачивается) Принимайте решения в рамках своих полномочий. Только быстро!
   Человек в штатском – (Отцу, мягко) Вы не поможете нам? (смотрит в сторону матери)  Я позабочусь о вашей семье!

/Отец с Сыном сколачивают крест, поднимают и ставят его. Человек в штатском смотрит в сторону солдат. Те, с каким-то испугом, суетясь, взваливают крест на Человека с крестом, который бессильно сгибается. Крест валится на пол. Человек в штатском смотрит в сторону Отца./

   Мать – Отец, помоги! Тут недалеко…

/Отец поднимает крест, наваливает его себе на спину и вся процессия уходит в левое окно. Перед Отцом, несущим крест, и Человеком с крестом, вместе с которым уходит световой столб, стена под окном исчезает.  Но после их прохода   появляется вновь.  Солдаты, Командир и Человек в штатском лезут через окно. Вслед за ними бежит Сын. Над стаканом, из которого пил Человек с крестом, тонкий луч света./

   Мать – Господи, что они с ним сделали! На  нем же места живого нет! За что они так его мучают? Вредитель, говорят! А какой он вредитель? Кому и чем он мог навредить? Тем, что лечил наши болячки, говорил о любви к ближнему, учил жить по справедливости и помнить бога! И за это его распинать? Совсем обессовестились  люди! А мать его, сказывают, вовсе беспамятная сделалась, так убивается бедная. Сказывают, что писала куда-то, да разве кто услышит нас?
   Гость – Что за проповеди он говорил  перед вами?
   Мать – Какие проповеди?
   Гость – А что же тогда, если не проповеди? Ведь как-то говорил же он с вами?
   Мать – Говорил, конечно, говорил. Но это были не проповеди. Это что-то другое, совсем другое…  а ведь это была правда! Да, правда! Как я сразу не догадалась? Господи, он же останавливал зло! Как же так!.. И теперь его убьют! Они же не остановятся ни перед чем! Спаси и помилуй его, сила небесная! Его убьют!
   Гость – Суд был?
   Мать – Был, как же без суда-то! Чрезвычайная тройка его судила. Им некогда разбирать – прав ты или не прав. У них, почитай, каждый суд распятием заканчивается! (плачет)

/Гость лихорадочно запахивается в  свою доху и исчезает за окном. Дочь держит руку на животе, она беременна и это видно. Над стаканом, из которого пил Человек с крестом, тонкий, уходящий вверх луч света./


З А Н А В Е С
Конец  3-го  действия



4-е  действие

/Весеннее утро. Гость, осунувшийся и постаревший, примостившись на уголочке стола, заваленного листами бумаги, быстро пишет. Сын что-то вяло  жует, перед ним раскрытая книга. Отец мастерит у себя за печкой какое-то непонятное сооружение из артиллерийских гильз. У окна самодельный мольберт с доской, вместо холста. Повернут так, что изображения не видно./

   Мать – (вбегая) Отец, отец, беги сюда скорее!

/За ней, в открытом проеме двери, виден огород и пугало в мундире Командира./

Смотри, что у нас в огороде! Господи, как я перепугалась! Даже голова заболела  вдруг. А вышла я козу привязать. Думаю, привяжу пораньше, потом уже в магазин сбегаю, хлеб куплю к чаю. А тут эта страсть трепыхается, ну точно приведение! Я и похолодела вся. Стою, как пришибленная, что делать не знаю. Гляжу, Кутыркина машет мне через забор. Я ей показываю на пугало, а она кричит, что самого-то Командира в овраге нашли, на березе удавился. Тут я и говорю, поделом, говорю, ему – совсем остервенился бессовестный. Люди видели, как он сам гвозди вбивал, когда  соседа нашего распинали. А мундир, говорю, пускай красуется на пугале, там ему самое место. Тут Кутыркина побежала смотреть, как Командира снимать будут, а я, честно сказать, не люблю таких картин – насмотрелась на своем веку. (Отцу) Ну что, пускай полощется костюм этот или снять его от греха подальше?
   Отец – Пусть его, оставь, как есть. Такие монументы в огороде хороши не только воронью в назиданье. Да и тебе не нужно будет беспокоиться наряжать к сезону наше симпатичное чучело. Существенная экономия для семейного бюджета!
   Мать – Еще какая экономия! Тот пиджак, который я хотела примерить к этому соломенному идолу, теперь тебе достанется, чтоб поменьше язвил. Тебе все равно, в чем работать. А вот взял бы ты лучше канистру и сходил бы на свалку. Там вчера какие-то баки от ракет бросили и в них, говорят, есть еще топливо. Не худо бы нацедить сколь – ни будь, а то у нас газ кончился. Я этой горючкой керосинку заправлю -  будет, на чем готовить. Давай, давай,  не стой! Сама я в магазин пока схожу, косточки туда свиные должны завезти. (останавливается в дверях) Что-то  наша мамзель совсем загостилась! Сказала на месяц, а уж четвертый пошел - пора бы ей и приехать. Не время по гостям разъезжать, как бы чего не случилось! Ох, молодые, молодые!.. Ну, я побежала. (Отцу) Смотри, про горючку не забудь! (уходит)

/Отец, взяв канистру, идет за следом. Гость возвращается к своим бумагам. Сын какое-то время сидит за столом, потом вдруг решительно поднимается и почти бежит на улицу. Там снимает с пугала мундир, вносит его в комнату и надевает на себя./

   Сын – (изменившимся голосом) Какие странные ощущения! Такого я еще не испытывал. (водит плечами)  Это не мундир на мне, это само мое тело приняло такую форму и… что так? А-а!  Он стягивает мне горло!  Мне трудно дышать!.. (пытается расстегнуть воротник) Я не могу расстегнуть пуговицу! Да что же это такое?! А-а , чертова тряпка!

 /Рвет на себе воротник. Треск ткани. Гость оглядывается на Сына, тот приходит в себя./

Спокойно, спокойно! Что со мной? Чего это я вдруг так испугался? Даже руки дрожат. Тьфу ты! Какие глупости мне представились! И всего-то, ха! – пуговица зацепилась, а  взвился так, что самому смешно.

/Легко снимает с себя мундир и вертит его в руках. Пожимает плечами.
Что называется – наваждение. Это же надо! Так и свихнуться не долго.
Подходит к зеркалу и надевает мундир вновь. Уверенными движениями приводит себя в порядок. Разглаживает  золотое шитье на рукавах./

Так-то будет лучше. Хватит мистики! Все реально и приятно осязаемо, так и должно быть! Вот комната, это зеркало, а это расшитый золотом мундир на мне. Он, кстати, мне впору! Ну, что здесь странного? То, что в нем я чувствую себя уверенным и сильным? Что теперь в избытке все, чего мне всегда так не хватало? Это ли странно? Да я сейчас могу перевернуть мир, попадись мне в руки тот самый рычаг! Вот главное, вот реальность, вот она -  настоящая жизнь! Все остальное, как непотребное, (смеется) оставим за рамками зеркала! Отныне и присно и, как скажет отец, вовеки веков!

/В возбуждении кружит по комнате. Задевает мольберт, тот вместе с доской падает. Сын ставит на место мольберт, поднимает доску./
 
   Сын – Прошу прощенья, я нечаянно! (рассматривает изображение на доске) О, вы уже закончили! А что, другой фотографии  у нее не нашлось?
   Гость – (бережно берет в руки доску) Только такая, других не сохранилось.  Все забрали при обыске.
   Сын – Какая она молодая здесь и нарядная. Сын маленький на руках… даже не верится! Я ее недавно видел – совсем не узнать: вся в черном, еле ходит.
   Гость – Да, горе… Я собственно художник-любитель, портреты писать мне вообще не приходилось. А тут еще ни холста, ничего – доску даже пришлось приспособить. Очень она просила, больше некому здесь, говорит, если вы откажетесь. Как будто я мог отказаться!..  Она так много рассказывала о своем сыне… чудесного, что в это трудно было бы поверить, если б я сам не видел и не знал еще о нем много другого. (любовно поглаживает портрет) У него необъяснимый взгляд! Что в детстве, что был уже у взрослого – никакой разницы.
   Сын – Вот вам теперь и заработок. Пишите еще, манера у вас самобытная – за покупателями дело не станет. (Гость смотрит на Сына)  Я сказал что-то не так или… или вы только заметили меня в… непривычном виде?
   Гость – Что? А-а!.. Прозодежда власти…

/Гость бережно ставит портрет на мольберт так, что  зрителю его по прежнему не видно. Отходит к столу, садится и разбирает свои бумаги./
 
   Сын – Ого, как вы правильно подметили! Что называется, попали в десятку. А ведь именно в ней,  в этой, с вашей подачи, прозодежде власти мне, а кому еще? мне и предстоит теперь славно поработать, чтобы…(громко) устроить на земле мир и в человеках благоволение! Или как там у вас?

/Гость, перестав писать, с удивлением смотрит на Сына. Тот смеется./

Ну-ну, это просто. Один из ваших листочков случайно попался мне на глаза, ну и… Я вот что вам скажу: все очень любопытно, все,  что вы там у себя написали. И эти нравственные императивы нашего бывшего соседа! С ними можно бы и согласиться. Но! Одно только крохотное но! Если бы путь, который он предлагает нам пройти, не был бы таким утомительно долгим. Мы с вами устанем раньше, чем дойдем даже до середины его. Я не прав?

/Гость медленно, не отрывая удивленных глаз от Сына, встает./

Наконец-то вы услышали меня. Вот и хорошо! Ведь я подхожу к самому главному. Все дело в том, что я знаю, теперь знаю, как нам всем - заметьте, всем, а не только избранным, как всем  нам дойти до этого… благоволения в человеках. Это намного проще, чем вам представляется. Я…

/Вздуваются и расходятся занавеси левого окна и, перелезая через стену, в комнате появляются солдаты. Они в полной боевой выкладке: автоматы,  каски. Увидев Сына в мундире Командира, быстро строятся, отдают честь и замирают в постойке смирно. Один из солдат, чеканя шаг, подходит к сыну и, преклонив колено, вручает ему саблю Командира. Сын с достоинством принимает оружие./

   Сын –  (тихо) Вот он,  мой звездный час!
   Солдаты – Ура! Ура! Ура-а-а!

/Мощный, красивый, рвущийся вверх зов трубы. Сын целует клинок и медленно обводит всех глазами. Все затихло. Сын держит паузу./

   Сын – (голосом имеющего власть)  А вы, дорогой гость, что же вы не приветствуете меня, как эти доблестные воины? Или не ожидали, что законность так быстро персонифицируется? (Улыбается, держит паузу.) Бросайте писать ваши прокламации! Я, я дам вам все, что нужно, (показывает на солдат) и тогда уже вы сможете  обустроить наш жалкий мир согласно каждой строчке вашего писания. (Обращается к солдатам.) Я же хочу, и отныне это закон, чтобы мир стал совершенным сейчас, а не после нас с вами! А вы, друзья мои, должны знать это, нет, мало! вы должны помочь ему стать таким!
   Солдаты – Ура! Ура! Ура-а-а! (зов трубы)
   Сын – (Гостю) Слышите, сама судьба зовет нас! Или вы все еще сомневаетесь?
   Гость – (опустив голову и про себя) Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они… он тогда уже знал!
   Сын – (резко)  Власть, которая на благо людям, не есть соблазн! Тем более она желанна ими!
/Взмах саблей в сторону солдат, продолжающих стоять в постойке смирно. Пауза. Поворачивается к ним./
   Солдаты – Ура-а-а!
   Сын – Вы видите и слышите сами! (жестко) А мне отказаться  от… как вы сказали, –  соблазна?  - значит обмануть, значит предать этих людей! Как там у вас, в листочках ваших – не обмани, но возлюби ближнего своего! Я правильно цитирую, старик?
   Гость – (глухо) Это профанация…
   Сын – Я не горю желанием заучивать наизусть ваши стихи! Оставим их другим охотникам. (кладет руку на плечо Гостя, тихо, глядя в глаза) Но более всего я не намерен гнить… в ожидании движения вод! Это тебе, на память, старик!

/Гость отводит взгляд, склоняется над своими бумагами. Сын резко поворачивается к солдатам и взмахом сабли показывает – в путь! Солдаты, чеканя шаг, строем идут в сторону правого окна и с шумом лезут через стену. Сын оборачивается к Гостю и со словами – прощай, поэт! исчезает за окном. Гость срывается с места, бежит вслед, пытаясь что-то сказать, неловко  переваливается в окне и исчезает вместе со всеми. Во время марша входит Дочь. Увидев брата в мундире Командира и не узнав его, в ужасе вскрикивает, хватается за живот и сползает по стене на пол. Ни Сын, ни Гость не видят и не слышат ее. Дочь через силу перебирается на тахту. У нее родовые схватки./

   Дочь – (мечется) Он же умер!.. Умер! Зачем он здесь?.. Он искал… меня!.. Господи! (Кричит.) А-а-а!

/Ее крик перерастает в вой толпы за сценой. Прорываются отдельные голоса:/

 кучка партократов… А-а!.. застой... тупиковый путь…  А-а!.. Свободный человек... А-а!.. свою судьбу...А-а-а!
   Дочь – (бредит) Не трогай меня!.. убери гвозди… не надо! страшно!.. (кричит) А-а-а!

/Крик переходит в вой толпы, который перекрывает усиленный  динамиками голос брата:/
 
подлинная демократия...А-а!.. интеграция... общечеловеческие ценности... А-а-а!
   Дочь – (бредит)   Гвозди… больно… прошу тебя!.. Не подходи ко мне… ненавижу! Больно-о-а-а… А-а-а!  (Заходится в крике и затихает в беспамятстве.)
Нарастающий вой толпы переходит в скандирование: До-лой, до-лой, до-лой! А-а-а-а!

 /Входят Мать с Отцом. Мать плачет. Отец одной рукой обнимает ее за плечи, другой держит канистру./

   Мать – (всхлипывая) Господи, да что же это такое! В чем мы-то провинились?.. Как могли, жили, и жили,  все тужили, и на еще тебе! Что делать-то будем теперь, отец? Пропадет ведь малый! Такую бурю поднял, страсть! Как ему уцелеть-то теперь в ней! А говорила ведь, давай  снимем костюм этот от греха, так нет – пусть висит! Вот и довеселся до случая. Ну, зачем он ему? Неужто одеть у нас нечего было! (плачет)  Не вернется уже наш герой, да и как возвратиться-то, когда вон куда взлетел! Солдаты вокруг стеной стоят, народ, как обезумел – так и валит толпами к нему! А ведь мальчишка еще, глупой еще совсем, что кроме беды может получиться из всего? (плачет)
   Отец – (печально и сдержанно) Не плачь, мать, не плачь! Он сам выбирал свою судьбу, а теперь уже и судьба выбрала его. Не властен он стал над собой и ничем нам ему не помочь. Что будет – пусть будет! Духом лишь бы не пасть, тогда уж верно наш путь в никуда сорвется.  А нам надо жить -  достроить дом и жить, и сколько жить еще! Род приходит, и род уходит,  а мы пребываем вовеки. А, старая? Вернется и наш сын, ведь все возвращается на круги своя – вернется и он!  Устанет когда – куда идти?  и  вернется!
 
/Стон дочери и тотчас пронзительный крик ребенка. Мать, после мгновения растерянности, бросается к столу, срывает скатерть, бежит за ширму к дочери, принимает ребенка и скатертью пеленает его. Листки бумаги, оставленные гостем, разлетаются по полу./

   Мать – Ах ты господи, бегу, бегу! Совсем из ума вон, разнюнилась, старая, не ко времени. Сейчас моя милая, потерпи чуток,  сейчас я! Ну, ну, во-от!  Вот и все! Какой хороший мальчик! Ах, ты мой крикун! (Отцу) Чего стоишь столбом, неси скорей теплой воды – она на печке, не видишь – внук у тебя родился! Радость-то, какая! Я так и знала – непременно будет мальчик.
 
/Отец приносит воду и, постояв немного, медленно идет в свой угол за печью./

 (Дочери) Чего же ты глупая от меня по гостям пряталась? Неужто, думала, не вижу ничего? Если  пышное платье распустила, думаешь и не пойму что к чему? Все, не плачь, не плачь, все уже кончилось. Дружка твоего не вернуть, да и не стоит он того.  Сам с собою посчитался. Знать не всякий грех на душу безнаказанно брать можно! Вот и смялась душа его! А! (Машет рукой.) Шут с ним! Ведал, что творил! А ты, бабонька, не горюй лишнего – у тебя дитя и тебе его растить. Вон как заливается, теперь только кормить успевай!

/Отдает ребенка Дочери, та ласкает и кормит его. Мать стелит на стол белую скатерть, подметает и подбирает с пола листки бумаги, исписанные гостем. Кладет их на стол./

Опять беспорядок в доме. Когда-нибудь он закончится, наконец! Все разбросано, намусорено, как будто полк прошел. У нас маленький теперь – так дело не пойдет. Сколько можно!

/Плотнее задергивает занавеси на окнах. На правом окне они вдруг начинают вздуваться под ее руками. Мать отчаянно борется с ними./

Хватит, хватит! Сил уже нет!.. Хвати-ит!..

 /Занавеси обвисают. Мать переводит дыхание./

Все… все-о…

/В дверях неожиданно появляется Человек в штатском. Он преобразился. Прекрасный серый костюм-тройка, броский галстук, уголок красного платочка из нагрудного кармана. С ним Секретарь с бумагами в руках, несколько рабочих в новеньких спецовках с яркой, на всю грудь, эмблемой./

Ой, кто это? А-а... А я-то  напугалась как, аж дух захватило! Вы наверно газовую колонку смотреть. Проходите, пожалуйста проходите. У нас беспорядок, да, так вы без внимания. Внук у нас, внук родился, вот как! Радость у нас!
   Человек в штатском -- (не обращая внимания) Это здесь!  Там граница.

 /Показывает рукой в сторону зрительного зала. Быстрым шагом идёт к краю сцены и, отступив немного, чертит ногой./

 Вот отсюда. Начинайте! Марш!

 /Рабочие что-то измеряют на полу, сверяются с чертежами и скорым шагом уходят за кулисы.Человек в штатском поворачивается к семье. Громко Секретарю./

Прошу вас зачитать документ! Только главное, у меня мало времени.

   Секретарь - (раскрывает бумаги, бегло) Постановление районного суда от...года...постановил... Ввиду того, что данный участок площадью... площадью...да! подвергнут незаконному отчуждению с целью извлечения незаконной прибыли  в течении длительного времени...суд постановляет изъять его у вышеуказанных граждан...
   Мать - Как! Вы хотите отнять у нас дом? Да что же это? Отец!
   Секретарь - и передать на правах собственности законному владельцу. Имя, фамилия, год.  Издержки по судопроизводству возложить...в случае не уплаты...чревы на кнуты намотать...

/Мать в ужасе оборачивается к нему, но, видно, только ей послышались эти слова./

Арест имущества... Ну и остальное.  У меня всё!
   Человек в штатском - Прошу вас вручить копию постановления обвиняемым!
   Мать - (кричит) Уходите! Я не возьму эту бумагу!
   Человек в штатском - ( Секретарю, холодно) Документы обычно вручаются главе семьи, так я понимаю!

/Секретарь с бумагой устремляется к Отцу и силой вкладывает документ ему в руки.
 Крик Матери: отец, не бери, брось! Отец стоит с бумагой в руке, опустив голову./
 
Теперь звоните! Свою часть пути мы прошли.
 
/Секретарь набирает номер на сотовом и, отвернувшись, что-то коротко говорит.
Входит Судебный исполнитель, с ней, сопровождающий её, полицейский. Судебный исполнитель и Человек в штатском обмениваются взглядами./

   Судебный исполнитель -  Кто является владельцем этого помещения? (Матери) Вы? Ваши  паспорта! Ах, да! (показывает ей своё удостоверение)

/Мать из-под скатерти на столе достаёт старые  листы бумаги и подаёт ей./

Что вы мне даёте?
   Мать - (испуганно) Наши паспорта, вы же сами просили.
   Судебный исполнитель -- Я просила паспорта, а вы что суёте?  Какую то филькину грамоту! (пробует читать ) Не могу разобрать эту тарабарщину! И что эта за подпись внизу? (читает) П-петр. Какой такой Пётр? И что вообще всё это значит?
   Мать - (робко) Это Пётр Алексеевич, царь! Да вы не сомневайтесь, это настоящая его подпись.Обмана здесь никакого нет. Вот этот - это мой паспорт.Вот читайте, вот: женска полу, средних лет, лицо круглое... вот, волос русый. И вот она я сама! Это сейчас седеть стала уже, а тогда была помоложе, волосы у меня длинные такие были, красивые...
   Судебный исполнитель - (вырывает бумагу из рук) Женщина, вы что мне здесь комедию устраиваете? Вы меня за дурочку держите, что ли?
   Мать - Боже сохрани! Что вы, что вы! Если мне не верите, то вот муж мой, с него то всё и пошло. Они тогда спускали на воду корабль.Шестьдесят пушек аж в нём! Как он съехал в воду то, и ни туда и ни сюда, корабль этот, надо руль повернуть - а не могут! Сам Пётр Алексеевич - на что уж силён был, сам на колесо навалился - и никакого толку! Ох, что тут стало! Такая тишина стала, мой сказывал, что даже море притихло. У царя лицо только, сказывал, задёргалось. А все молчат! А что тут скажешь?  Рядом  шведы со своими короблями, война, какой год уже, а тут такой конфуз! Ну а старик мой, он плотничал там, ну как всегда впереди всех и всех виноватее, видит дело такое и вот он я. Я, говорит, смогу эту штуку поправить. Потом уже рассказывал нам, страсть, говорит, что пережил! Пётр руку ему свою эдак на плечо - ну смотри, говорит, мужик! Только и сказал - смотри, говорит. Потом, когда старый мой дело то поправил, блоки какие то там добавил, какие - не знаю, только стало колесо вертеться за милую душу! И корабль поплыл, руля слушается. Вот тогда мой у царя, когда тот его троекратно при всех расцеловал, мой-то паспорта  у него и попроси. В награду значит. Себе, ну и мне тоже. Вы, я вижу, удивлены, но мы  от крепости так избавились. Да-да! Потом Кутыркин, помещик наш, волосы на себе рвал, да поделать ничего уже нельзя! Сам царь подписал, собственной рученькой! Это вам не шутка! Да!.. А теперь вот из дома гонят...
   Судебный исполнитель - Это вы так о законном  решении суда? Смело! Ну ничего, ничего! В полиции разберутся и с этими заявлениями вашими и с вашим Петром! Разберемся, ничего! Это ж надо, Пётр первый им подписал паспорта! Ничего! (продолжая что то про себя говорить, поворачивается в сторону дочери.) Ну, а вы, мама, ваши документы пожалуйста! (дочь испуганно смотрит на мать) Жду! Или у вас тоже за подписью Петра? А?
   Мать - Нет, нет, отдали уже на обмен, должны выдать, сказали,  уже сегодняшный. Тянут вот только, не знаем почему.
   Судебный исполнитель - Не знаете? Хорошо!  На ребёнка документик будьте любезны!
   Дочь - (испугано) У меня нету!
   Судебный исполнитель - Как это? На ребёнка нету? Ну знаете... Семейка, я вижу, здесь та ещё собралась. Мамочка с ребёнком, который неизвестно чей,  фальшивые бумажки вместо паспортов! Ничего, ничего, разберёмся! Завтра всем с утра к нам, то есть, я хотела сказать, в отдел полиции! А эти, так называемые паспорта, я забираю с собой. Ничего! (Дочери) Вы, мамочка, ребеночка не забудьте с собой прихватить! Думаю, он у вас долго не  останется... без  документов!
 
/Дочери плохо. Мать кидается к ней, подхватывает ребёнка. Отец рвёт документ, хватает топор стоящий у печи. Мать с криком: отец, не смей! бросается к нему и выхватывает топор. Судебный исполнитель обменивается взглядом с Человеком в штатском и все вместе торопливо уходят./

   Мать - Ну вот, дожили! В преступниках теперь ходим, топор вот, внука ещё, гляди, отнимут! А?
   Дочь - Сына не отдам! Я уйду с ним, пусть ищут!
   Мать - Уходить  надо всем. Против рожна не попрёшь! Слышь, отец, что говорю? Ребёнка спасать надо, отнимут ведь, и сгинет малец! Уходить надо. Всё это (показывает вокруг) наживное, а его не заменишь!

 /На улице, в проёме двери показывается Человек в штатском. С ним рабочие в спецовках. Семья их не видит. Он тихо отдаёт им приказания, они уходят и появляются уже из-за кулис с большими фрагментами стены какого-то помпезного здания. Начинают собирать у края сцены. Всё вокруг заполняется голосами и шумом крупной стройки./

   Мать - (спохватывается первая) Господи, что мы сидим? Скорее вещи носить! Мы ж совсем ни с чем останемся.

/Бегут в дом, хватают все, что по силам вынести и складывают за стеной, на самом краю сцены. Мольберт с доской и рукопись Гостя - среди вынесенных вещей. Отец притащил и своё непонятное устройство. Стена соединяется, рабочие крепят на самом верху броскую фирменную эмблему. Семья со своим немногим скарбом оказывается отрезанной от своего дома. За огромными  окнами  нового здания кипит новая жизнь. Накрывается  банкетный стол, вносятся бутылки, цветы, стулья. Суетятся нарядные женщины. Смех, музыка!
Мужчины  говорят тосты, обращаясь в сторону  виновника торжества - Человека в штатском. Сквозь общий  гомон слышны слова - "свежая кровь", "цвет нации"./               

   Человек в штатском -- (стоя у окна с бокалом в руке, секретарю ) Эта сцена за окном несколько  подзатянулась.  Всему же есть пора и время, вам не кажется?  И потом -  у нас гости! Они желают праздника.
   Секретарь - Ох, это моя промашка, простите!  Я сейчас всё улажу, сейчас же. Они вас больше не побеспокоят. Простите!

/Отходит в глубь офиса и отдаёт приказания одному из присутствующих. Тот быстро уходит. Тотчас начинает сходится занавес сцены. Из-за закрывшегося занавеса взрыв ликующих голосов и громкая музыка. Семья оказывается на узкой кромке сцены. Все звуки медленно стихают.  Немая сцена. Медленно гаснет свет./



Э П И Л О Г

/Луч света выхватывает сбившуюся в кучу семью. Вокруг немногие случайные вещи. Долгая пауза./

   Мать -  Ну вот что, милые мои! Первым делом надо поесть. Это не дело сидеть голодными. Сытому и мир краше. (Отцу) Ты бы, старый, с тобой говорю, слышишь! Нос вешать не время, а воздвиг бы ты какой-никакой навес. Нам перебиться ночь только и  ребёнок всё-таки. Давай, давай, поднимайся! Не пропадём ужо, не такое  видели!

/Отец из случайных строительных реек и   какого- то плаща  начинает сооружать навес. Мать выламывает из пола сцены доску, крошит её топором и разводит костёр. Ставит на него кастрюлю, льёт воду, насыпает картошку . Потом отрывает от занавеса большой лоскут и стелет его на картонный ящик вместо скатерти. Режет хлеб, раскладывает солёные огурцы из банки. Достаёт и, показав Отцу, водворяет на середину "стола" четвертинку. Дочь, глядя на неё, укладывает ребёнка на подушку и принимается наводить порядок: собирает разбросанные вещи, одежду,  подбирает с пола листки бумаги, исписанные Гостем. Разворачивает мольберт. На зрителя с иконы, стоящей на мольберте, смотрит Богоматерь с Младенцем. Дочь долго стоит перед иконой, гладит изображение  и со слезами отходит к ребёнку. Мать уходит за кулисы и возвращается с пушистыми веточками вербы. Ставит их на "стол" в стакане. Помешивает ложкой в кастрюле, машинально поправляет рукопись./

   Мать - Неужто наш гость так много листов исписал? Вроде его подчерк!.. А сам-то он где, куда подевался? Вещей его что-то не вижу… никак уехал? Все-таки значит  собрался. Вот незадачливый! Сколько можно колесить по свету, чего искать?  И способный ведь – вон какой портрет красивый нарисовал. Вот бы и устраивал жизнь своим талантом. Ну что опять сорвался? Куда, зачем? (вздыхает) И с нами бы не грех проститься. Мы бы и в дорогу что собрали и проводили бы, все  честь по чести, даже…  А, и конверт  здесь! С адресом! Какое необычное имя… Самому-то, видать, недосуг было писания свои отослать - так торопился бедный! Придется уж нам – пусть Феофил наш порадуется весточке.

/Отец, развернув свое сооружение из артиллерийских гильз, которое оказывается органом, начинает играть. Тихий, красивый звук органной музыки. Дочь баюкает ребенка. Мать подбирает с пола последний лист рукописи Гостя, всматривается в него и , пораженная своим открытием, показывает текст листка зрителю.
 Низкий мужской голос, похожий на голос Гостя, но значительно более мощный, и раздающийся откуда-то сверху:
От Луки Евангелие.
Как уже многие начали составлять повествования о совершенно  известных между нами событиях,
Как передали нам то бывшие с самого начала очевидцами и служителями Слова, --
То рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил,
Чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен…/

   Администратор - (чуть не бежит из - за кулис)  А это что ещё  такое?  А-а! Костёр?! Да вы с ума сошли!! Немедленно потушите  огонь! Слышите! (топчет костёр ногами)  Вы зачем... Да они здесь жить собрались!! ( к зрителям) Непостижимо! Надо же додуматься до такого!  (резкий звук сотового телефона) А, черт! Да! А-а! (поворачивается спиной к зрителям ) Слушай, ты,  Михал Сергеич! Ты что там  на вахте спишь что ли? Ты каких бродяг мне сюда запустил? А? Да  они мне чуть сцену здесь не спалили! Я слушать ничего не хочу! Ты смотри у меня там! Ты! Пока никакую полицию.   Справимся. Справимся, говорю! ( Матери) Вы наверное не отдаёте себе отчёта, где расположились? (из-за кулис выглядывают работники театра) Это же сцена, сцена, сумасшедшие! Здесь театр!!! (к зрителям) Чёрт знает что! (к семье) Вот что, или вы немедленно сами убираетесь отсюда, а куда хотите! или вам помогут это сделать  полицейские!  Лучше уж давайте сами.  И быстро, быстро! Я не могу! (хватается за голову) Они ненормальные!

/Семья молча поднимается с пола. Каждый берёт в дорогу свою ношу: Дочь - ребёнка, Мать -  икону и узел  с едой и рукописью, Отец взваливает на спину орган. Медленно, гуськом, в сгущающейся темноте бредут в сторону кулис. Над каждым из них зажигается столб света. Столб света  и над местом, где располагалась семья. Какое то время в зрительном зале темно. Незаметно исчезает администратор. Яркий общий свет.  Сцена закрыта занавесом, перед ним останки последнего пристанища семьи./


1993 - 98гг.

 
К О Н Е Ц