Окно моей ностальгии

                Арсений Смирнов курит «Приму»; носит матросский тельник; ругается матом, причем делает это не ради мата, а чтобы обозначить гадкостные состояния, настроения, поступки, а вот для выражения чувства прекрасного Сеня использует яркие пятна; называет свою жену Софию на французский манер Фифи (ударение на последний слог), попутно рассказывая о том, что его бабка была французских кровей. Ну и зачем ты врешь, дружище Арсений? Я прекрасно помню твою бабку Полину, она торговала самогоном в деревне, в которой я проводила летние каникулы в своем детстве, шила мужикам ситцевые кепки, знала все грибные места в лесу и не плохо стреляла, женщина была из тех, которые и наскоку остановят и в горящую избу войдут с победоносным видом. И намека там не было на родство с Бурбонами, Валуа, Анжуйскими и прочими династиями. А еще Сеня любит свою пятилетнюю дочь. Однажды, он подошел и спросил у нее:
- Алла, ты чего ревешь?
- Лала упала – ответила девочка.
И с тех пор все зовут ее Лалой (ударение на первый слог).
При всей своей чудаковатости, Сеня мастер на все свои две руки – починит все, что угодно. Лично для меня он отремонтировал три фена (ну не складываются у меня отношения с этим бытовым прибором). При таких умениях и организованности, он постоянно что-то теряет, не терять он не может, и что поразительно – никогда не находит потерянное. Его «конек» - это потеря ключей. Сколько их было утеряно, а, сколько еще предстоит потерять??? Удивляюсь, как их до сих пор не ограбили, по-моему, его ключами усыпаны все улицы нашего города. 
- Вот бы открывать двери силой мысли – Сказал мне однажды Сеня.
- А у тебя нет в голове столько мыслей, чтобы их сил хватило отомкнуть дверь – Иронизирую я. Максимум, на что хватит твоей мысли, так это распахнуть створку открытого окна…
- Как будто у тебя мысли много?
- Я может и не мыслеголовая (безмозглой как-то язык не поворачивается себя назвать), но дверь открываю привычными «отмычками» и никогда не теряю ключей (стучу по дереву, плюю три раза через левое плечо, дабы не сглазить…)
- А ты носи ключ на веревке, на шее, как корова колокольчик!
- Сама такая – Обиделся Сеня.
А еще он не любит музыку – совсем, категорически, никакую!!! Считает, что звуки – это сплошная какофония, что они причина головных болей, человеческих сумасшествий и рассадник непонимания. Молчание для него и понятно и многословно, а тишина всегда осмысленна. Единственная вещь, которую он принимает, но слушает очень редко – это песня Рэя Чарльза «Hit the road Jack»
Hit the road Jack and don't you come back no more, no more, no more, no more. Hit the road Jack and don't you come back no more. – Если повезет, то можно услышать, как Сеня хрипит себе под нос слова этой песни. Странный выбор, учитывая его нелюбовь к музыке.
И самое главное – Арсений РИСУЕТ, РИСУЕТ, РИСУЕТ – абсолютно везде, потому что он – ХУДОЖНИК, или как он сам себя называет – ЖИВОТВОРЕЦ!
                Его супруге Фифи надо отдать должное. Только она способна терпеть и понимать его длительное молчание; закрывать глаза на не частые (раз в полгода), но затяжные пьянки; разгребать бедлам, который Сеня создает при работе над очередным картинным шедевром; выслушивать его ругательства и извинения за них; готовить вкусные обеды и восхищаться его картинами. Надо сказать, что восхищаться есть чем. В общем, Фифи для Сени и объект обожания, и помощница, и боевая подруга в одном лице.
                В качестве предостережения, хотя об этом можно было не писать, но лучше это сделать. Арсений НИКОГДА не отдает долги. Причем именно денежные долги. Если Вы дадите ему щепотку соли по-соседски – он вернет килограмм, если одолжите пару тройку картофелин – назад получите целое ведро, но… случись Вам занять ему денег – не получите назад НИКОГДА И НИЧЕГО. Причем не по причине бедности, просто у него такая одиозная манера поведения (это он сам так обозначает невозврат денег). Когда-нибудь, наверное, получит за это в лоб, или по лбу – не знаю, как тут верней выразиться. В общем, встретите Сеню – денег не давайте!!!
Как-то Арсений пришел ко мне с вопросом:
- Можно я нарисую вид из твоего окна, и ту яблоню под твоим окном?
- Сколько?
- Ты что будешь брать с меня за это деньги???
- Сколько времени тебе на это понадобится?
- Не знаю, несколько дней.
                Я с ужасом представила себе эти несколько дней и пребывание Сени в моей квартире. Что меня ждало? Совершенно точно, моя комната больше не принадлежала бы мне; бардак вокруг Сени и в радиусе 100 метров; а еще его «падай и принеси», а также, «помолчи», а лучше вообще уйди на время…  А если процесс затянется, еще и ругаться начнем, как это бывало уже ни раз. Ругаться с Сеней – занятие, хоть и безобидное, но… в порыве он никогда не позволит себе высказаться лично в твой адрес, исключительно ситуация становится предметом разборок. При всей его матерной сущности он даже дурой не назовет, но, порой промолчит так, что лучше бы назвал…
Нда… перспектива не веселая. Но я почему-то на нее соглашаюсь. Родители на отдыхе, я полдня в институте – ну и пусть себе рисует. Сеня выдвигает единственное условие – Надо чтобы мне никто не мешал!
- А как же Я, что мне теперь иммигрировать?
- Ты не в счет.
Я беру с горе-художника обещание, что моя квартира останется целой, мебели не будет нанесен урон, а моя кошка не станет шашлыком, только потому, что она как-то не так на тебя посмотрела. Получаю в ответ кивок-согласие.
- Ну, тогда держи ключ. Не потеряй. Свои можешь терять, мои не нужно.
- Ладно, надену на шею, как корова.
Уходит.
                В первый день своего рисования Арсений заполнил мою комнату различными художественными причиндалами. Хотя у меня сложилось ощущение, что он перевез ко мне половину хлама своей квартиры. Чтобы этого не видеть, я ушла в институт и не прогуляла ни одной лекции. Сижу на лекции по искусству Западной Европы, и смутно ощущаю, что меня ожидают большие перемены моего «комнатного самосознания». Вернулась домой. Тихохонько заглядываю в комнату – Работает, но… шторки нет, стол передвинут, земля из цветочного горшка рассыпана, на полу валяется колода игральных карт. Злюсь за его спиной. Молча злюсь. Иду в кухню пить кофе. С отрешенным видом туда же явился живописец.
- Где моя шторка?
- Снял. Мешала.
- Почему стол не на месте?-
- Передвинул. Мешал.
- Земля из горшка тебе, чем мешала?
- Ничем. Рассыпал случайно
- А игральные карты?
- Сами со стола свалились.
- А где моя кошка?
- Я её не трогал.
Сеня залпом выпил мой кофе и ушел домой, сообщив, что завтра будет в 11 утра. Кошка мирно спала на балконе. В своей комнате я ничего не трогала, только собрала рассыпанную землю и убрала игральные карты. Почему-то вспомнила о том, что Сеня совершенно не умеет играть в карты, зная принципы игры, он постоянно проигрывает. Однажды летом мы с друзьями в шутку решили играть в карты на раздевание. Так Сеня на игру явился в тулупе, шапке-ушанке, сапогах, надев на себя кучу кофт и прочего. Он сел играть со словами – «Я плохо играю, но я хронически одет…» Вот смеху было. И как назло, он в этот раз почти не проигрывал, и ничего не пришлось снимать. Ему было жарко, а нам смешно, а ему жарко, а нам смешно, а ему жарко, а нам… В эту ночь я решила не спать в своей комнате…
                Утром я проспала. Спешно собрала свои тетради и не дожидаясь художника, пулей полетела в институт. На лекции по криминалистике опаздывать категорически нельзя, у меня там и так не все ладно… Домой вернулась рано. Временный постоялец моей комнаты был погружен в работу. Я не громко сообщила, что сегодня я вернулась пораньше. Он кивнул и снисходительно позволил мне остаться, при условии, что я буду молчать (интересно, кто у кого дома находится?) Соглашаюсь, сев в свое любимое старое кресло. Разглядываю свою комнату: окно раскрыто, ветки яблони шелестят (надеюсь, уж эти звуки Сеню не раздражают); где-то далеко слышны звуки поездов; на столе лежит надкусанное художником зеленое яблоко. Молчать стало невыносимо, и я погрузилась в идиотские  размышления…
Размышления:
Ньютону на голову свалилось яблоко, интересно, оно было вкусным? Или дружище Исаак даже не удосужился попробовать сей древне-эдемский плод, а сразу начал записывать пришедшие ему на ум законы?
Во дурак!
Не, умный, конечно, но все же – Дурак!
Яблоко, украденное в саду или свалившееся на голову, всегда вкусней того, которое вы купили сами. Потому что эмоции, затраченные на его безденежное добывание, просто не позволят яблоку быть несъедобным.
Почему-то в красках начала представлять, как я украла яблоко, а владельцы сада написали заявление в милицию, и меня объявили в розыск. Информация о поиске меня была во всех сводках, милицейские художники (собратья Арсения по карандашу и кисти) бездарно нарисовали мой фото-робот, где я совсем на себя не похожа. Я вынуждена носить темные очки, ходить окольными путями, сторониться людей, а еще лучше – сидеть дома. Каждый день проводятся розыскные мероприятия, тратятся силы и время работников правоохранительных органов, но все бесполезно. Это все равно, что искать иголку в стоге сена, да еще и улик и вещественных доказательств нет. Но, в один прекрасный день я сама приду и чистосердечно признаюсь в воровстве. Вот смеху будет! Столько напрасных усилий, но свою месячную зарплату за эти усилия милиционеры все равно получат.
Мог быть и другой вариант развития событий. Меня обнаружили, была погоня и при попытке к бегству меня застрелят из табельного оружия. Умирая за яблоко, я подумаю, а почему не из арбалета…
Осекаюсь… Самой неловко от своих фантазий. А вдруг Сеня возьмет да и предложит мне яблоко -
- Хочешь яблочко?
- Нет, спасибо. Одна в Эдеме попробовала – до сих пор расхлебываем.
Эх, Ева, Ева, зачем ты сорвала этот плод с древа познания, на века тем самым, испортив репутацию женскому полу! Не вкуси всего этого, жили бы сейчас в неведении и были бы примитивно счастливы. Меня бы не мучили дурацкие размышления о яблоках, а Ньютон отделался бы небольшой шишкой после яблокопадения.
После таких витиеватых размышлений, я всегда делаю краткострочные выводы. Ну и какой тут может быть вывод?
Не ешьте яблок?
Скорей, не берите их из рук женщин – чревато…  И все же – это гендерная несправедливость.
После, проваливаюсь в неизвестность своих размышлений…
А потом я уснула.
Проснулась – вечер, Сеня ушел, кошка голодная и я, кстати тоже…
                А дальше дни пролетали буднично и быстро. Приходя домой, я садилась в привычное кресло и смотрела в окно. Сеня освоился и стал сверх меры говорливым. Говорили о смысле и ерунде, хохотали над прошлым и над возможным будущим. Сеня признался, что так и не научился завязывать шнурки своей дочке, в то время как Лала благополучно сама освоила это умение.
- Значит все-таки твои руки растут чуть дальше от того места, где должны?
- Ну-ну, попросишь меня еще фен починить.
- Ой-ой, попросишь меня пустить тебя рисовать…
А волосы можно и без фена сушить. Это прибор далеко не первой необходимости. Обходились же без него мезозойские барышни! Впрочем, они много без чего обходились
Порой Арсений спрашивал у меня глупости, например –
- Ты к водочке что предпочитаешь – грибы или огурцы?
- Апельсины!
- Что за плебейские замашки?
- Ну, не у всех из нас бабка псевдо француженка!
Хохочем.
С присутствием Арсения свыклась даже моя кошка, она для него была более предпочтительным жильцом квартиры, нежели я, потому что всегда молчала. В моменты, нахлынувшей на художника сентиментальности, он предлагал, сначала нарисовать мою кошку, спящую в плетеной корзине; потом разрисовать стены моей комнаты, были и еще более безумные идеи, о которых я умолчу. Я не согласилась ни на одну из предложенных…
                У меня было чувство, что что-то скоро изменится в моей жизни. Ну, с какой радости Арсений взялся рисовать вид из окна и яблоню. Она тут уже сто лет растет, и никогда не была предметом его восхищения. А тут вдруг…
Картина получилась замечательная. Смысла нет описывать словами, лучше это видеть. Глядя на работу, складывалось ощущение, что смотришь в окно, такая живая структура и правдоподобные краски, дышащие летом на холсте. Мне подумалось о том, что не зря я терпела Сеню эти дни, результат потрясающий.

А через месяц мы переехали… И в подарок на новоселье от семьи Смирновых я получила картину – «окно моей ностальгии».

***
Арсений с семьей давно переехал за город. Видимся редко, настолько редко, что теперь в моем присутствии Сеня стесняется материться (даже не могла представить, что такое возможно). Фифи все так же спокойно и чутко относится к жизни художника, шьет тряпичные куклы и вот-вот организует свою выставку. Повзрослевшая Лала – поет – всегда и везде, и это невыносимо слышать ее отцу. И все же их с дочерью объединяет то, что Лала научилась «петь оттенки цветов», а Сеня «рисовать звуки»…
Hit the road Jack and don't you come back no more, no more, no more, no more. Hit the road Jack and don't you come back no more – в доме художника эти слова теперь можно не только услышать, но и увидеть на холсте…
                2002.