Святые двери одиночеств

Радашкевич Александр Павлович
 Двери

Святые двери одиночеств, за ними
тёмные огни и поезда,
на которые мы опоздали в отыгранной
судьбе, за ними небо,
небо одиночное, но там никто уже не
встанет меж ним
и рухнувшим тобой в пустыне
поздних ран и робких
откровений.

Слепые дали одиночеств, за ними
сон платановых аллей
и реки, вспять стремимые, за ними
ранние ветра в кристальной раме
межнебесий, где тает
вереница первоптиц, где мы
всегда совсем одни
и никогда не
одиноки.

Святые двери одиночеств,
без стука и ключа, с великим трепетом
мы их приоткрываем, мы их
не закрываем
никогда.
 

          Спасибо, Париж

Спасибо, Париж, за масонские
игры, за орды туристов, зевающих
хором на раннем Монмартре,
в сиреневом солнце, за пальцы
карманников в ласке проворной,
за волны любви, убывающей
в млечность под грешным мостом
Мирабо, спасибо за кладбищ
чугунные склоны в завешенных
окнах шик-блеск ресторанов,
за блики ликов помидорных
у старых пьяниц на скамье,
за слёзы Пиаф и ухмылку
Джоконды, пустыни храмов,
торжищ толчею, за тени друзей
в непогашенных окнах и поезда
в почивший Ленинград, за
взгляды любимых в отчалившем
взгляде и ласточек над
поднебесной мансардой, за узкую
тропу взаимных одиночеств и
музыку разыгранных разлук,
за вздохи двойника, стареющего
кротко, бредущего мимо
меня, в улыбке видений, во снах
недожитых, где больно от
вольностей кафешантанных и
сладко от шквалов бульварной
тоски, где кажется то, что не нам
отказалось в глядящих в себя
зеркалах, спасибо, судьба,
за судьбину, за сказку
спасибо, Париж.
 

          Разговор


Вещи, которым я отдал душу,
по частям расточают меня.
Рильке
Строить мир на руинах
мира, где поют только мёртвые
птицы, видеть дали с дырявой
изнанки, где большие и малые
вещи не имеют ни смысла, ни
вида, потому что их не с кем
делить. Помолчим же, мой друг,
помолчим тут у самого, у
порога, где обломки почившего
неба и змея серебристой дороги
закусила свой пыльный хвост,
а в конце обнажённого света
льют и льют обомлело дожди,
где все, кто здесь любил
случайно, положат голову
на прошлое плечо.
 
          Лето

Я хочу в иное лето, без начала и конца,
чтоб плацкарт или купе, и над Волгой —
долго-долго, голова чтоб с верхней полки
в дыме счастья, сквозь года, помидор,
вкрутую яйца, и весёлые соседи, и
великая страна.
Я хочу, чтоб снились книги, пахли
хлеб и молоко, чтоб кому-то там
пророчил в чёрной маске мистер Икс:
“живу без ласки, боль в душе затая”,
чтобы жадно ждали писем и боялись
телеграмм,
чтобы бабушка не спала, у окна меня
ждала, в синем фартуке в цветочек,
и мурлыкал на коленях понимающий
Пушок, чтобы вечно пела Мондрус,
нежно руки разводя: “где-то есть город,
тихий, как сон”.
Я хочу в иное лето, вне начала и конца,
чтоб плацкарт или купе, днём Москва,
а ночью Орша, и чтоб Волга долго-долго
с верхней полки, в славе гари паровозной
чтоб по ветру
голова.
 
 

          Памяти Сергея Цветкова

          
          I
И в веренице жён твоих я помню,
конечно, Ольгу, Наташу — среди всех
детей, ну а тебя, вихрастого Серёжу,
как твой глинтвейн под юные стихи,
приливы неба в Комарово, откаты
заплутавших лет и бадминтон под
хвойным сводом, твой стихотворный
балахон и тот балкон над прежним
веком, как вешний дым в немых
глазах отчаливших друзей, ну а тебя,
вихрастого Серёжу, в лазоревой, как
оны дни, матроске, теперь уже
ни вспомнить, ни забыть.

 
          II
Застыв над бездной на том
балконе, что без перил,
я снова слышу про жизнь
нечаянных знакомых и смерть
негаданных друзей.
Качает ветер белой ночи,
в залив уносит паруса
по волнам снов необратимых.
Прощай, Серёжа сероглазый,
за что не знаю, но прости
и ты меня на том балконе, и ты
в чертогах наречённых, и ты
в означенной ночи.
 

          Богемская песня


Tece voda, tece
Тэче вода, тэче в том, моём
окне, где на срезе неба
замок над горой, как руина
жизни, в перелётных утрах
снившейся не мне.

Тэче вода, тэче, мы, себе
не веря, там с моим котом,
из обманных завтра убывая
в просинь, в том окне высоком
смотрим на себя, и летит
над Лабой отлетевший гусь.

Дремлют там селенья меж
цветных холмов и пивные
реки в пухлых берегах, там
подвязан к звёздам раздушистый
хмель, тэче вода, тэче, это
про дорогу али про любовь.

Позапрошлых песен умолкает
хор. Нас обнимет с жизнью, как
подранка, ветер, ты не плачь,
не сетуй, тэче вода, тэче
там, в моём окне.

 
*      *

    *

Мой друг, легли твои дороги
не тем крестом, что грезился, зане
не те горчинки кружат пеплом,
пирс обрывается в обратных зеркалах
в не то раздавшееся море,
покрывшее всей толщей немоты и
города, и толк речей, и годы.
И для чего, и для кого нам упадать
под бременем чужой и серой
ноши, и если бы не взгляд за рамой
мирозданья, и если бы… Мой друг,
взошли твои надежды не тем
цветком, не то кино уныло крутит
быль в пустых и пыльных
залах, не тем богам кадят в безумье
люди, и нам осталось так немного
в тени небес, на топких тропах
прозябанья, лишь этот взгляд,
лишь этот вздох, немой и
непременный, длиною
в чью-то жизнь.
***
Радашкевич Александр Павлович родился в 1950 году в Оренбурге. В 1970-е годы жил и работал в Ленинграде, в СССР не публиковался. Эмигрировал в США в 1978 году. В 1994 году основал при петербургском издательстве “Лики России” литературно-историческую серию “Белый орел”. Автор многих книг и публикаций. Живет в Париже.