Толстой

После войны переезжала школа
В дом,  для неё отстроенный.
И вот
Случилось так, что всю библиотеку
Нам отдавали вплоть до сентября,
И каждый выбирал себе на лето
Лишь одного писателя,
Чтоб после
У одного – за одного спросить.
Учился я тогда в четвёртом классе,
И стало быть, я был выпускником…
Как хорошо, что я забрал Толстого.
Всего…
Он был один в библиотеке…
Изданье не роскошное,
Но всё же
Перечитал раз сто, что было там.
А были там: «Хаджи-Мурат»,
«Казаки»,
«Кавказский пленник»…
За окном мычало
После дождя продрогнувшее стадо.
Был воспалённый, словно от бессонниц,
Кроваво-красный солнечный зрачок…
Всё было так…
Над старою землянкой
Я сакли понастроил – всё, как надо:
И крыши плоские, и улочек извив,
Полынь стояла деревом восточным,
И возле маковки, мной сорванной с гряды,
Мулла сзывал всех горцев на молитву.
Землянка возвышалась, как Кавказ,
Среди двора над грешною землёю.
Я был – Шамиль,
Хаджи-Мурат,
Оленин.
Я – Жилин был…
Я был – кавказский пленник…
Игра моя кончалась – лишь в подойник
Тугое звонко билось молоко,
Коровой трудно собранное за день.
И надо было мне его нести
Через деревню всю на сепаратор…
А в хате (не в избе),
По-украински обмазанной лениво нашей глиной,
Жила Марьяна!
И татарка Дина
Склонялась каждый вечер перед сном
К моей постели…
Я срывался в яму
и по верёвке выползал к утру.
А старый дед Иван был мне – урус,
А иногда – Ерошка…
…И драники, как звали мы всё то,
Что было в половину с лебедою…
Татары прямо отражались в масле!
На медном блюде плавали лепёшки…
Спасибо, что фантазия моя
Их пир мне помогала разделить.
Иначе как же мог я выжить?
И раннее сиротство с голодовкой,
И всё, что рядом было…
Но зато –
Кавказом высилась среди двора землянка!
И я любил Марьяну, как Лукашка,
И, как Оленин, я дарил ружьё…
Спасибо вам, недетские герои –
Из детского Толстого моего!