Каждому свое

  "Сладки гусиные лапки. А ты их едал?
         Нет, я не едал, а мой батя видал, как наш барин едал."
            Такое слышал я в детстве.

      Коля Бражкин проснулся рано.   Вернее, он всю ночь почти совсем не спал.    Только задремлет, сразу перед глазами появляется горбушка хлеба, которую он съел еще неделю назад.    Да еще и трехлетняя сестренка Катя плакала тоже почти всю ночь.   А плакала потому, что, как и сам Коля, хотела есть.   Вчера вечером их мама раздобыла у соседей немножко муки и сварила похлебку.   Кастрюлька была маленькая, и не полная, а их четверо, есть еще и пятилетний Миша.   Только и хватило, чтобы хоть на полчаса утолить постоянный голод.
   
«Утром к столу выходили к восьми часам и основательно подкреплялись беконом, паштетом, овсянкой, яйцами и хлебом с маслом».
   
       Еще год назад семья Коли Бражкина не знала, что такое настоящий голод.   У них был отец, и хотя уже многие соседские мальчишки часто просили у него поделиться обедом, который ему давала мать, когда он уходил в школу, сам он голодным еще не бывал.
   
       «К часу вся семья как штык должна была собраться за столом на ланч и подзаправиться сандвичами.    Их обычно подавали с бужениной, огурцами, сметаной, рыбой или паштетом.     Для паштета брали полтора десятка яичных желтков и пару-тройку целых взбитых яиц, по фунту коровьего масла и холодной воды, все тщательно взбивали, засыпали муку и вымешивали густое тесто.    Из него делали две лепешки и между ними клали начинку: спаржу, цыплят или фарш с фунта щуки с чухонским маслом, с половинкой французского хлебца, половинкой луковицы, половиной стакана молока, нескольких яиц и мускатного ореха, а потом запекали и подавали с соусом.    Если в начинку был положен рыбный фарш или раки, то для соуса годилась ложка муки, ложка ракового масла или масла из сардинок и половина лимона».
   
       Колин отец, Петр Трофимович Бражкин, один из первых вступивший в колхоз, год назад ушел «на казенные харчи».   Первый год колхозной жизни прошел терпимо.   Привыкшие трудиться на земле крестьяне работали в колхозе усердно, некоторые даже усердней, чем раньше.   На заработанные трудодни получили пшеницы и других продуктов, новоиспеченные колхозники в большинстве были довольны.   Колина мать, только родившая Катю, работала в огородной бригаде не далеко от дома.   На второй год и урожай был не хуже, но хлеба на трудодни дали на половину меньше, были увеличены, так называемые, хлебопоставки в государственные закрома.   

       Наступившей зимой у многих, особенно в семьях с большим количеством едоков, а таких тогда было не мало, хлеба не хватило уже до весны.    Многие жили впроголодь.    Да еще по всем дворам прошли, так называемые, продотряды, специально созданные для изымания «излишков» хлеба.   Позабирали все, что только находили, даже пшено или фасоль.    Не помогали ни детские слезы, ни проклятия старух.     Вот тогда Петр Трофимович Бражкин в какой-то компании спел частушку:

"Мы по новому живем,
мужиков в колхоз загнали,
вместо хлеба жмых жуем,
раньше мы его не знали."               
 
       Эту частушку многие в колхозе знали, она немного  и относилась к этому колхозу с названием: «Новая жизнь», но ее вспоминали только в узких компаниях.    О том, что такую частушку пел Петр Трофимович, кто-то донес до начальства, и через день ночью за ним приехали.

     «В пять часов вся семья собиралась на чай с пшеничными булочками, к которым подавались варенье, крем или джем».
 
       После того, как арестовали и увезли Петра Трофимовича, в семье Коли Бражкина стало совсем худо.    Пока спасала корова, сена на зиму было заготовлено достаточно.    Корова была молочная, самим хватало и часть молока шло на обмен за продукты, которые у них кончились.    В школу Коля уже не ходил, стал хозяином вместо отца, хотя учился он успешно уже в четвертом классе.   В конце зимы по селу прошел слух, что от Петра Бражкина было письмо, но его семье так и не дали, когда спросили почтальона, тот сказал, что никакого письма не было.    Видимо в письме было что-то «запретное», оно и нашло свой приют в НКВД, а работникам почты соответственно пригрозили.
   
      Одним утром мама Коли, ее звали Евдокия Ивановна, как всегда, первым делом пошла в хлев с молочным ведром, но хлев встретил хозяйку распахнутой дверью, вернее – сломанной.    Конечно, коровы в хлеву не было, ее украли, в то голодное время это не было чем-то необычным.    Коля уже растапливал печь и первым увидел вошедшую заплаканную мать.    Заявление в милиции приняли, но скорее для соблюдения установившегося ранее порядка, чем для поиска преступников, тем более, когда дело касалось семьи «врага народа».    С этого дня Коля уже полностью перешел на голодный паек.   

       На второй день, как у них не стало молочной кормилицы, он полез в погреб, где стояли пустые бочки, в которых еще осенью были квашеная капуста, засоленные помидоры и огурцы.   Между пустыми бочками Коля нашел две морковки, мама их сварила, одну съела Катя, вторую Коля с Мишей, мама сказала, что ей совсем есть не охота.
   
      «Обед по традиции был в семь часов и состоял с овощного супа с гренками.    На них чаще всего намазывали измельченный сыр, смешанный с взбитыми желтками яиц, перцем и горчицей.    Также подавалась дичь, куропатки, рябчики, зайцы, на которых охотились в окрестных лесах, рыба или говяжий бифштекс с рисом и томатной подливой».
   
      В соседнем селе жила сестра отца Коли тетя Шура.   У нее тоже еды было мало, но она еще не голодала.    Иногда тетя Шура приносила им то немного муки, то пшена, то картошки.   Тогда у них был праздник, но мама старалась этими подарками кормить семью несколько дней.  Однажды тетя Шура долго говорила с Евдокией Ивановной наедине.   Провожать Тетю Шуру Евдокия Ивановна вышла в слезах.      Увидев заплаканную мать, а такое случалось очень редко, Коля подумал, что тетя Шура принесла плохую весть об отце.    Но оказалось, как он узнал вечером, совсем другое.   

       Тетя Шура уговорила маму, чтобы спасти Катю и Мишу от голодной смерти, а такие случаи уже стали появляться даже на их улице, отнести их на станцию, они уже не ходили от истощения, и оставить в поезде.    Говорят, что таких детей подбирают и сдают в приюты, специально для этого созданные в городах.    Когда мама об этом сказала Коле, он сначала стал возражать, как мол это можно, ведь тогда мы их уже не увидим никогда.    Но Коля уже достаточно повзрослел за этот год, и понял, что не сделай так, его брат и сестра уже не проживут и десяти дней.    И, как это ни было тяжело и даже, можно подумать, жестоко, мама с Колей это сделали.    И хотя таких больших детей, брошенных в поездах, старались узнать, откуда они и отправлять обратно, Катю с Мишей не вернули, так как они были сильно истощенные.
   
       «По воскресеньям обязательно был ростбиф с хрустящей корочкой и сочной розовой мякотью.    Его подавали с йоркширским пудингом, который делали с двух взбитых яиц, стакана муки и молока.    А на сладкое можно было получить пирог с ревенем, с яблоками или земляникой».
   
       После того, как в семье не стало Миши и Кати, Коле стало совсем нечего делать.    Он вместе со своим товарищем Веней смастерил капкан, они установили его в лесу и на второй день принесли домой зайца.     Две семьи немножко ожили.    Правда, на следующий раз в капкан попалась ворона, но они и ворону съели.
      
       «Гостям предлагали цесарок,   шпигованных копченым салом и поданных с грибами и ветчиной, салат из омаров, для которого омаров отваривали до полуготовности, приправляли солью, перцем и слегка обжаривали на сливочном масле, и, конечно, коронное блюдо английских джентльменов – седло барашка.    Мясо поясничной части следовало разделать с особой тщательностью, натереть чесноком, пряностями и обжарить на шпике, а потом тушить до готовности.    Подавали его с картофелем, отварными овощами и с соусом, для которого растапливали сливочное масло, добавляли сметану, перец, соль, разводили мясным бульоном и проваривали несколько минут».
   
       Кое-как дожили до первых листьев на липах.    Кто еще мог ходить, рвали молодые липовые листья, сушили, перетирали в муку и пекли лепешки.    Это уже была еда.    Правда один сосед Коли, двадцатилетний парень, не стал ждать, когда мать напечет лепешек, съел много такой муки и отдал Богу душу.   Но у Коли с мамой все обошлось не плохо.    Пришла весточка и об отце Коли.    Эту весточку принес мужик из соседнего села, вернувшийся домой из лагеря, где и работает Петр Тимофеевич.   Срок у отца был не большой, всего три года, он живой и, как сказал мужик, здоровый, и Коля с мамой стали жить в ожидании отца.

       Потом пошли работать на колхозное поле, а там варили обед, пшенный суп с постным маслом и с молодыми листьями сахарной свеклы.    И хотя преобладали в том супе свекольные листья и вода, но и с такой едой уже можно было жить и прославлять партию и правительство.

      У Коли была книга, в которой описывалась жизнь каких-то неведомых людей.   Коля читал эту книгу, и больше всего ему нравилось читать о том, как эти люди завтракали, обедали, ужинали и главное, что они ели. Очень интересная книга для голодных.

   Иллюстрация с интернета

       Июнь 2012