Клобук белка...

Когда из посеревшего листа
к нам тянется дряхлеющая проза,
мы ёжимся в предчувствии некроза
поверхностью белкового холста.

Когда из тьмы и сирой, и сырой,
нам слышится ночной контральто птицы,
сомнений измельчённые частицы
немеют под морщинистой корой.

Когда белок в мучнистом клобуке
из стыка дня и ночи выступает,
боль острая, но явственно тупая
дышать мешает носу в табаке.

Когда кабак транслирует во рву
и эхом вязким заполняет втулки,
распахнуты укладки и шкатулки,
рассыпан бисер скотником в хлеву.

Когда икрой бокра не утолить
и на колки колпак не нахлобучить,
что делать нам с глядящим в душу дуче,
кому крапиву свежую стелить.

Когда ответ толкается во лбу
на слабый свет стремящимся дитятей,
какому тяте татей снять с полатей
и хмурым утром прислонить к столбу.

Как homo faber нагнетает мех
и фабрикует плоские подковы,
так лепестки и стебли васильковы
не создают блюстителю помех.

Куда ни удалитесь, никуда
от белоглазых вам не удалиться,
они твердят, что следует делиться
и в дортуары тянут провода.

На ободе ни шины, ни родни,
безлюдны дни и медленна повозка,
под слоем воска прозябанье плоско,
ведь мы одни, всегда, везде одни.

Об утешенье странно говорить,
для мельтешенья стробоскоп подспорье,
за поворотом чуть не Лукоморье,
как раз топор успеем доварить.

Тогда порог облепят пузырьки
и облетят кривую липу галки,
заполнят мглу огульную мигалки,
гадалки, красноглазые хорьки.

Что в глубине, у слова в потрохах,
в кровосмешенье знаков и трахеи?
Конвульсии запальчивой Психеи,
залитые чернилом впопыхах.

Косноязычье лоб остолбенит,
ему подспорьем разве что Брокгауз,
на всякий шунт найдётся Вестингауз,
а пёстрый шут бубенчиком звенит.

Сучится нить, но невелик клубок,
переживая лживость макияжа,
не сдерживай желаний, ёжься, сажа,
и облепляй повапленный лубок.

Ни вольный дух, ни мудрый марабу,
взгляд уперев туда, где кот наплакал,
не поглотят морями глаже лака
белковых форм напудренный клобук.


Soundtrack: Tom Waits, Crossroads.