Один из великого множества

ОДИН ИЗ ВЕЛИКОГО МНОЖЕСТВА

ВЕЧЕР

Вычурность линий, изгибы ограды,
Спас-на-Крови – мозаичное диво.
Марсово Поле. И Летнего Сада
Строгость решёток и статуй игривость…

Троицкий мост и металл парапета…
Долго смотрю на бегущие воды.
Снова такое же жаркое лето –
Словно на юге – капризы природы.

У Петроградской – свои силуэты –
Справа по курсу – воздвигнуты магом:
Купол Мечети и два минарета;
Слева – стена крепостная – зигзагом.

Тысячу раз проходила, наверно,
Этим маршрутом – в минувшие годы,
Тысячу раз, но впервые так скверно –
Не утешает и прелесть погоды,

Не утешает убранство фасадов…
Тихо на город спускается вечер.
Есть Петербург, только нет Ленинграда.
В толпах народу – тебя я не встречу…
       * * *
ПОБЕДИТЕЛЬ

Вот здесь с тобой бродили мы тогда,
Ручьи, журча, метались под ногами.
Большие глыбы тающего льда
С шуршаньем проплывали под мостами.

Казалось, город весь пронизан был
Каким-то нестерпимо ярким светом.
Ты утолял мой к просвещенью пыл –
На все мои вопросы знал ответы.

Мы посмотрели Крепость и Мечеть,
Хоральную искали Синагогу…
До той поры знакомый лишь на треть,
Мне город открывался понемногу.

Ты был меня на десять лет взрослей,
И Лермонтова – старше на полгода.
А город – без эксцессов и затей –
Дарил нам первоклассную погоду.

Кому в угоду и кому назло –
Осталось за пределами догадок,
Что взлётов несчастливое число
Не совпадёт с количеством посадок.

Скользя из запредельной высоты,
Наперерез сорвался истребитель.
И в облаках навек остался ты…
Лишь помню имя: Виктор… Победитель…
       * * *
"ОНЕГИНСКОЙ" СТРОФОЙ

Ах, право, царская забава:
Места для градов выбирать…
Тут, хоть налево – хоть направо –
Копали рвы, мостили гать.

Понятно – нужен выход к морю.
Зато зима – сплошное горе!
Чуть приморозит – и опять:
Всех луж – увы – не расплескать!

Вот лето Севера – красиво:
"Карикатурой южных зим" –
Предстало временам другим…
А нынче было – всем на диво!

А петербуржская зима –
Вот наше "Горе от ума".
       * * *
ПРОГУЛКА

Какие были вкусные ликёры!
Но не от них кружилась голова…
Мы шли, и ленинградские просторы,
Скрывал туман, и виделись едва

Домов и переулков очертанья –
Всё утонуло в бледном молоке.
И, смутно ощущая расставанье,
Дрожали пальцы в сомкнутой руке.

Вода канала тёмная парила,
Моторов звуки не были слышны.
А я всё время что-то говорила,
Как будто бы боялась тишины.

И Храм Христа-Спасителя громадой
В тумане постепенно проступал.
И силуэт Михайловского сада
В чугунном обрамлении дремал.

А Вечного Огня живое пламя
Легонько трепетало на ветру.
Туман струился тихо вслед за нами,
И стало подмораживать к утру.

Мы шли в другую сторону от дома,
И не спешили. В сумраке ночном
Всё было так знакомо-незнакомо:
Изогнутый проспект, и старый дом…

Пред нами распахнулась Петроградка…
И чуть разгорячённого лица
Касался ветер северный украдкой…
И той прогулке не было конца.
       * * *
НАЗВАНИЕ

Спросить об этом знатока фонетики –
И он, наверно, сможет объяснить,
Откуда в этом слове энергетика,
Такая, что его не оттеснить

На задний план, вернув названье города.
И Петербург, пока глаза глядят,
И бьётся сердце, пусть не очень молодо –
Я буду звать, как прежде: Ленинград.

И главное – уже не имя Ленина,
Святое – не для всех – не в этом суть!
Разгадка слова, может быть потеряна.
Но разгадает всё же кто-нибудь,

В чём ритмика и музыка волшебная,
И звукосочетаний дивный ряд,
Звучащий, словно гимн и песнь хвалебная.
И помнить будут много лет подряд.

Возможно, буква «а» в конце названия,
Звучащее мажорно слово «рад» –
И придаёт столь светлое звучание
Красивейшему слову – Ленинград!

И суженое, трудное решение,
Какой-то исторический испуг
В душе рождает труд произношения
Слиянья слова «Санкт» и «Петербург»…

Оценка – кто-то скажет: субъективная,
И схожа я с зашоренным конём…
Не стану спорить – я не столь активная,
Но остаюсь при мнении своём.
* * *
НА МОСТУ

Навигация кончилась, хоть и не встала река,
И уже ни к чему разводить между нами мосты.
Я стою посредине – от двух берегов далека,
И не знаю, к какому из них приближаешься ты.

Мне дороже любых самых громких и ярких наград
Это право ночное стоять и стоять на мосту.
В сизом сумраке тает мой город родной – Ленинград,
И сияньем огней Петербург озарил темноту.

Заводская окраина давних тридцатых годов
Стала нынче почти что центральным районом, и вот:
Атрибутом шикарных и броских больших городов –
В отраженьях витрин – вся реклама, но наоборот…

Я стою у перил и не в силах поднять головы
В этом городе зимнем, холодном, промозглом, ночном…
И почти неподвижное зеркало Малой Невы
В белых клочьях тумана лениво плывёт под мостом.
       * * *
ХОТЯ Б РАЗОК…

Хотя б разок коль доведётся любоваться
С покатой кровли Исаакия Далматского,
На силуэты петербургско-ленинградские –
Ты будешь снова в этот город возвращаться.

И пусть откроются парижи и берлины –
Ты не забудешь: над свинцовыми потоками –
Его мосты, лениво выгнувшие спины,
И шеи кранов, наклонившихся над доками…

Его дожди, столь многоразово воспеты.
Но скоро вовсе вымрет племя ленинградское,
На все вопросы твёрдо знавшее ответы,
И даже помнящее это чувство братское,

Когда битком набившись в тесные трамваи,
Не ожидали стать поживою карманника,
И вдруг беседа разгоралася живая,
И хохотали два, едва знакомых, странника…

Когда ходили без опаски на прогулки,
Когда приезжих город не встречал насилием…
Но будут гости вновь дивиться изобилию
Львов разномастных у Невы и в переулках.
       * * *
ЛЕТО НАХЛЫНУЛО

Лето нахлынуло в город, подобно цунами,
Кажется, плавится даже гранит парапета.
Чуть проседает горячий асфальт под ногами –
Снова по Питеру бродит нездешнее лето.

Вспыхнула зелень на ветках со скоростью взрыва,
Душно немного, и дождику быть, несомненно.
Выбросил свечи каштан невозможно красиво,
Помня про южные корни – на уровне генном.

Серою стала Нева и под каплями ливня
Крупною рябью пошла, убегая к заливу…
Словно вчера, мы бродили по улице зимней –
Зиму напомнит сегодня холодное пиво.

В кущах сирени зелёное – скрыто лиловым,
Жаль, что излишество это, увы, краткосрочно.
Гром отзывается дальним пугающим зовом,
Шлёпают капли по лужам добротно и сочно.

Похолодало, смеркается – белые ночи
Силы ещё не набрали, но рады стараться.
Нас перемены погоды пугают не очень –
Мы же с тобою привычные, мы – ленинградцы!
* * *
ГРОЗА

Первые капли ударили в пыль тротуара,
Серые шарики прыснули влево и вправо
И разбежались – внезапным узором муара,
Тут же размытым – для дождика это – забава:

Бить по земле, по траве, по кустам и по крышам,
Россыпью дроби кидаться с порывами бури.
Буйство воды – это нечто – даровано свыше,
Богом языческим, скрывшемся в облачной хмури.

Кисти сирени намокли и клонятся низко,
Сразу утратив дурман своего аромата.
Скачем по лужам с известною долею риска –
Всё-таки спрятаться надо хотя бы куда-то.

Из-под навеса, признаться, глядеть веселее
На полновесные струи. А грома раскаты
Ближе и ближе, и ливень пока не слабеет –
Кажется сверху: воды всё ещё маловато.

Треснуло небо по швам от сверкающих бликов,
Словно фотограф небесный готовит альбомы
И собирает партфолио мокнущих ликов
Города, улиц, машин и людей незнакомых.

Не огорчает изменчивость нашей погоды,
Это внезапное лето нуждалось в поливе.
Город умоют шумяще-журчащие воды –
И убедимся, что стал он светлей и красивей.
* * *
ПОВТОРЕНЬЕ

Ну, до чего же в жизни надо мало!
Вода и воздух, хлеб и солнца свет,
Да в перспективе зданий и канала –
Спас-на-Крови – знакомый силуэт.

Увидеть, как Нева своё теченье
Свершает под десницею Петра,
Оно прекрасно – это повторенье
Того, что было прежде и вчера.

И будет завтра! Надо верить, надо,
Что город, как его ни назови:
Петра твореньем или Ленинградом –
Купается в цветенье и любви.

Ещё прошу – совсем-совсем немного,
Чтоб взглядом я встречала каждый раз,
Дарованный судьбою или Богом –
Незаменимый свет любимых глаз!
* * *
ВОПЛОЩЕНИЕ

Я иду на Петроградскую.
Предо мной – волшебной сценою:
Петербургско-Ленинградские
Силуэты драгоценные.

И душа моя волнуется
От желанья – просто дикого:
Как мне хочется по улицам
Провести Петра Великого…

Ненадолго возвращённого
Из далёка невозвратного,
Чтоб увидел воплощённые
Чудеса невероятные.

Суть, казалось, нереальную
Всех его мечтаний пламенных,
Перспективу матерьяльную
Этих набережных каменных.

Словно символы бессмертия –
Эти улицы и здания,
Что, пускай через столетия,
Стали гимном созидания.
* * *
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

С классикой сплетённого барокко
Внешне эклектичные черты…
Нитями свинцового потока
Скованные лики красоты.

В ткань кварталов вписанные храмы,
Набережных сумрачный гранит:
Фарсы, и трагедии, и драмы –
Петербург в чертах своих хранит.

Город красоты и эпатажа,
С виду предстающий нежилым.
Классиков российских персонажи
Дышат этим воздухом гнилым.

И, как прежде, трётся у окраин,
В спальные кварталы заселён,
Настоящий мастер и хозяин,
Тот, кем город движим и силён.

Корень всех дворцов и монументов –
Ленинградский пролетариат,
Грубо низведённый с постамента,
Вновь своим цепям привычно рад.

Числимый рабочею скотиной,
Истинный создатель-демиург –
Это он, свои подставив спины,
Держит на себе Санкт-Петербург!
* * *
ИСААКИЕВСКАЯ ПЛОЩАДЬ

За внезапно распахнувшимся просветом,
Удивляюсь гармоничности и стати,
Узнаю на фоне неба, силуэтом:
"Исаакий" в камуфляжном маскхалате.

Окружённая коринфской колоннадой,
Неожиданно, на севере, уместной,
Нас не давит неохватная громада,
А парит. И над Невой ему не тесно.

Между парой медно-бронзовых кумиров,
В незначительном, столетнем интервале…
Да куда уж мне – такие, право, лиры
Петербуржские красоты воспевали.
* * *
Странностью, граничащей с нелепостью:
Темнотою суженный просвет
Между телебашнею и крепостью…
И разрыва в четверть тыщи лет –

Нам не различить – иллюминация
Оба шпиля высветила вдруг –
Словно рядом… Если не испуг,
То хотя бы, лёгкая прострация.
* * *
ПОД ДОЖДЁМ

За фасадом старинного здания,
Где огней разноцветных фантазия,
Ресторан с европейским названием –
А по запаху – чистая Азия.

Переулки, немного безликие,
И фонарик в оплётке верёвочной…
А на площади – высвечен бликами –
Исаакия цвет маскировочный.

И под дождика тонкими струями,
Уплываю за грань настоящего:
В направленьи, Петром указуемом,
На Неву, огоньками пестрящую.
* * *
ГОРОД НА ФОНЕ ТЕБЯ

Прекрасен город наш, но почему-то,
Его боготворя и так любя,
Каким бы ни бродили мы маршрутом –
Я помню – исключительно тебя.

На стрелке, на её пологом спуске,
Где на ступенях водорослей мох –
Ты мне читал стихи – от перегрузки
Души – была не в силах сделать вдох!

У Кронверкского узкого протока,
Суровой Петропавловки в виду –
Внезапно стало очень одиноко,
И я к тебе прильнула на ходу…

На Троицком – где преклонить колено,
И то – не грех, где все красоты – в ряд –
Как полюс – стрелку компаса – мгновенно
Твоё лицо притягивало взгляд.

На Марсовом, давно уж не потешном,
На фоне бликов Вечного огня –
Я помню, как упорно и безгрешно –
Твои глаза глядели на меня.

Вот и теперь – едва глаза закрою –
Нахлынет память тёплою волной,
И мысленно увижу пред собою
Тебя. А город – фоном – за спиной.
* * *
ФАСАДОВ И РЕЛЬЕФОВ КРАСОТА

Рябит вода и плещет о гранит…
Жаль, не увидел Пётр во всей красе,
Насколько благородный внешний вид
Смогли придать прибрежной полосе.

Не без издержек, ну, да где без них –
Медаль о двух бывает сторонах…
И льётся из души чеканный стих,
На невских отритмованный волнах.

Изысканный и строгий силуэт,
Прочерченный вдоль берега Невы,
С закатом словно слившийся, рассвет,
Узор оград, ну, и конечно, львы…

Ненастоящей крепости изыск,
Традиционный выстрел холостой…
И молодёжи шляющейся визг,
Несущийся вдоль улицы пустой.

Контрастами богаты города –
Такая характерная черта…
И всё-таки влечёт меня сюда
Фасадов и рельефов красота.
* * *
СОЗЕРЦАНЬЕ

Вдоль стен Аптекарского огорода,
А ныне Ботанического сада,
Шагаю прочь от скопища народа,
Не потому, что здесь мне что-то надо.

А потому, что с этого проспекта,
И сети разветвлённых переулков,
В былое устремляющийся вектор,
А в нём – мои шаги – легко и гулко.

Была мне не смешна моя походка,
Как говорил товарищ Окуджава,
Но век, столь возмутительно короткий,
Мелькнул… А я его не удержала.

Любовь, тоска – лишь отблесками страсти
Кольнут порой во сне, из подсознанья,
А в нынешней моей убогой власти –
Лишь наблюденье, взгляды, созерцанье.
* * *
СЕРО…

Выпуклая, вздутая Нева,
Только под мостом – слегка бурлива,
Разбросав тугие рукава,
Плавно продвигается к заливу.

Нудно, словно выпившая бром,
Волочёт неласковую воду:
Словно тётка с цинковым ведром,
Шаркая, бредёт по огороду…

И свинцовый плавится припой
Остриём луча на горизонте.
Сеет дождик манною крупой –
Не спасёт складной китайский зонтик.

И в глазах скукоженных людей –
Цоколей землистые граниты,
Целою неделею дождей
Дочиста от пыли не отмыты.

Яркие рекламные огни
Вспыхивают памятью о лете…
Так выходит: в пасмурные дни –
Серый цвет – особенно заметен.
* * *
НА ПЕТРОГРАДСКОЙ

На Петроградской – кто заблудится?
Повсюду – невские извилины…
Вода – осенним ветром пучится,
Сплошными ливнями усилена.

А, заблудившись – залюбуется
Пересеченьем хаотическим,
Где две ли, три – прямые улицы,
А переулки – фантастически.

С той, островной архитектурою,
Переплетённо-эклектичною:
Со свидригайловской натурою –
В союзе с лужинской практичностью.

Что Достоевским подытожено
В его пространной эпитафии.
Архитектурой, расположенной
В тисках воды и географии…

И даже новые вкрапления
Не в силах вытравить гармонию
В столь характерном воплощении
Домов – в застывшую симфонию.
* * *
СТИХ ГОРОДУ

Спокойная, не вспученная ветром,
Местами усмирённая ледком,
Все семьдесят четыре километра
Нева к заливу движется – пешком.

И приглашает так же, непоспешно,
Пройтись по благородным берегам,
Где этот город, праздничный и грешный,
Молящийся неведомым богам,

Расположился в дельте, прежде топкой,
Фасадом обратился на залив,
И проложил пути для нас и тропки,
Туманен и не слишком суетлив.

Наверняка, варяжским хладнокровьем
Он держит в рамках жителей своих.
И я опять, проникнута любовью,
Ему дарю простой негромкий стих.
* * *
Я ПОКАЖЕ ТЕБЕ…

Я покажу тебе мой Ленинград.
И ты поймёшь, что поступил не мудро,
И будешь сам себе уже не рад,
Что взял билет на завтрашнее утро.

Начнём с того, что выйдем на канал.
Ты обо мне не слышал, как о гиде?
Не говори, что здесь уже бывал!
Я покажу всё в самом лучшем виде.

Оставим за спиною суету,
И храм, и сад с причудливой решёткой,
Пойдём по неширокому мосту
Неспешной и размеренной походкой.

Ты не Онегин, в Летний Сад тебя
Не поведу гулять – пройдём по полю,
Где вьётся ветер, пламя теребя,
Над теми, что искали лучшей доли…

Под ветром тем – листва шумит в саду,
Идёт народ, на памятник глазея…
Возьмём правее – я не поведу
Тебя во двор знакомого музея.

А во дворе, я правду говорю,
Сменили, перестройкою влекомы,
Тот броневик – на памятник царю…
Ну, скажем так, не самому плохому.

По Троицкому пышному мосту –
Через Неву – куда ж ещё деваться –
Мы перешли запретную черту,
Лицом к лицу столкнувшись с Петроградской.

Не уверяй, что помнишь, что года –
Не стёрли, что ещё прощаться рано!..
Всё помню я, и невская вода,
Уплывшая куда-то к океану…
* * *
У ВОКЗАЛА

Красивая и новая брусчатка,
Решёточки затейливая вязь,
Огрызок кукурузного початка,
Собаки, мусор, мартовская грязь…

Окрестности Балтийского вокзала,
Подземный пешеходный переход
И, в вихре перестроечного бала,
Под рынок переделанный завод…

Весенняя погода, ветер, тучи
Просвет перекрывают голубой…
И всё-таки мой город – самый лучший,
До чёртиков, до боли дорогой!..
* * *
ПЕРЕИМЕНОВАНИЯ

Большая Морская и Малая – ближе к Неве…
Я море люблю, и названия эти исконны.
Но вот что никак не вместится в моей голове:
Что Герцен и Гоголь обижены столь незаконно.

Привыкнуть к названиям прежним – сумела в момент:
Историю города знаю и классиков книги…
Больней – со страной совершившийся эксперимент,
В её социальной политике мощные сдвиги.

Названия? Что ж, пахнет розою – роза, зови
Что розой её, что не розой – ей всё безразлично…
Настояна жизнь на людской драгоценной крови,
И всякая боль – отзывается собственной, личной!..
* * *
КАТОК

На Дворцовой уже разбирают остатки катка,
В основании той, знаменитой, воспетой колонны.
И печального ангела древко сжимает рука,
Осеняя крестом чьей-то кровью "залитые троны".

Тучи с севера мрачно идут вдоль Невы на залив
И клубятся, меняя цвета – от белёсого в чёрный.
И склоняется ангел, задумчив, суров, молчалив,
Словно город и я – примирившийся, но непокорный.
* * *
АРХИТЕКТУРА

С "необщим выражением" лица,
Старинные, чуть вычурные здания
Несут печать создателя, творца –
Синонимом восторга созидания.

Барочные верхушки колоннад,
Балясины причудливых балкончиков,
А цветом – то в опал, а то в гранат,
С избытком маскаронов и фестончиков.

Расстались с вами, данью простоты
С лихвою рассчитавшись за количество.
Районов "спальных" сходные черты
Вкусил простой народ – его величество…

А "милый дом" – из символа тепла –
Внезапно стал стандартным " местом жительства",
Когда архитектура умерла,
Всё завещав "жилищному строительству".
* * *
"ГРАЖДАНЕ…"

Люди, худые и в теле,
Под ноги смотрят бесстрастно:
"Граждане, при артобстреле…"
Где же сегодня опасно?

Улица, рынок, кафешка…
Взрывы, и взрывы, и взрывы…
Люди – разменные пешки –
Пьют иностранное пиво.

Вот, дождались: секонд-хэндом
Кто-то фарцует законно.
Ждать ли тебе хэппи-энда,
Город пятимиллионный?
* * *
МАСКАРАД

Меняет мой город лики,
Как сонм карнавальных масок.
Мы слепнем в пути – калики:
Теряется яркость красок,

Теряется чёткость линий –
Остались мишени в тире.
А кто-то – удел актиний
Избрал в этом бурном мире.

Где город – пестреет рифом,
Где мрут и растут кораллы…
Гиенам его и грифам
Досталось уже немало.

А город – меняет лики,
Лицо под личиной пряча.
На глади свинцовой блики –
Нева нам сулит удачу.

Контрастом зимы и лета,
Фасадов, дворов укромных.
Не скрыть городских секретов
Среди площадей огромных.

Свиданий и встреч случайных,
Скопившихся лет за триста,
И "новых голландий" тайны
Откроются для туристов…
* * *
ОДИН ИЗ ВЕЛИКОГО МНОЖЕСТВА

Исчёркан Невою и Невками,
Каналами, Охтою, Пряжкою…
Рекламной забит однодневкою,
Придавлен гранитами тяжкими.

Мой город, с рождения суженый,
Великими зодчими ряженый,
Ветрами навеки простуженный,
Загаженный и принаряженный…

Контрасты с годами всё явственней –
И блеска его, и убожества.
Он в "метрике" вписан, как в "дарственной" –
Один из великого множества.
* * *
ДУШНО…

Город, суетный и людный,
Отдаётся в руки "налу".
Каждый день почти что – судный.
Вдоль Фонтанки и канала

Бродят сонечки, дуняши,
Родионов полон город…
Здесь фасад – свежо окрашен,
Там подъезд – карман распорот…

Достоевского углами –
Ощетинены кварталы,
А навязчивой рекламе –
На фасадах – места мало.

Расчертили на квадраты
Небо синее – растяжки:
Влево – вправо – всё за плату!
Душно-душно, тяжко-тяжко!
* * *
БАР

Красивый домик в стиле классицизма:
Пилястры в ряд, и цвета сочетанье.
А в нём – возник оплот капитализма:
Кафе и бар – и громкое названье.

Здесь можно утолить и глад, и жажду,
Дороги – в "Рим" ведут зимой и летом.
И вспомнит нынче, видимо, не каждый,
Что это – помещенье туалета!

Здесь раньше можно было помочиться –
И очень характерно, что – бесплатно.
А к нынешней цене – не подступиться:
Ни внутрь принять, ни выпустить обратно.

И целый мир предстал глазам поэта
Подобием кафе – из туалета…
* * *
ЖИЗНЬ

Подземных путешествий благодать
Нам дарит чудо метрополитена!
Не знаю, как сумею передать,
Но город для меня, как будто сцена.

Где без антрактов – жизнь – за актом акт,
Со сменой жанров, лиц и декораций,
Даёт спектакли сотни лет подряд –
И всё никак не хочет приедаться.

И андеграунд поезда метро –
Не для меня. Желаю реализма,
Чтоб изменяли всполохи ветров
Оконных стёкол каверзные призмы.

А по метро гуляют сквозняки –
Не ветер, нет. Там мрак, и нет полёта…
Им пользоваться, стало быть, с руки,
Лишь по пути с работы, на работу.
* * *
ХРОНОЛОГИЯ

Как будто по наклонной велотрека,
Автобусом влекомая душа,
Из новостроек нынешнего века
В двадцатый век въезжает не спеша.

Из девяностых – путь к семидесятым,
С убожеством коробочек жилых,
И сталинских "визитов" адресаты,
Гордясь собой, вплывают в этот стих.

Окраин девятнадцатого века,
С увядшим блеском пригородных дач,
Вовсю коснулись руки человека,
Решая бездну целей и задач.

И как венец восторга созерцанья,
Как повод для бряцанья наших лир,
Предстанут исторические зданья,
Известные "на весь крещёный мир".
* * *
СЕРЕБРИСТЫЕ ЕЛИ

Они украшают собой
Фасады из крупных панелей.
С судьбою немыслимый бой
Ведут серебристые ели.

Не свежестью дышат лесной –
Сгоревшего топлива смрадом.
Зато они рядом со мной,
С рождения самого – рядом!

Назвать серебристым их цвет
Способен, ну, разве, дальтоник,
Но острых вершин силуэт
Бодрит, словно кофе и тоник.

А после грибного дождя
Свежеет их бурая хвоя.
И близко к ветвям подойдя,
Подышишь смолою лесною.
* * *
ВЕСНА

Весна, разогнав облака, занимается делом,
Расправил проспект серых зданий согбенные плечи,
В надежде, что свет застарелые раны залечит,
Что выгонит хворь из колодцев дворов плесневелых.

Но тучи лежат, затаившись, в окрестных угодьях,
И могут в момент подобраться к центральным районам.
Опрыснут водой дождевой чуть ожившие кроны
И лепту внесут в ежегодный процесс половодья.

И вмиг потемнели дома, отсырев штукатуркой,
И смотрят растерянно влажными стёклами окон,
А каждый прохожий спешит завернуться, как в кокон,
В любой дождевик и попрятаться шустро и юрко

В подъезд, под балкон, или просто в какие-то щели,
И там затаиться и ждать с нетерпеньем просвета,
Подобно тому, как в окрестностях города, где-то,
Укроется путник под кроной сосны или ели…

А выглянет солнце, и снова мой город поверит
Посулам весны, что – до осени – будут правдивы.
И станет особенно ярким, живым и красивым,
И вновь разыграет одну из волшебных мистерий.
* * *
РАЗЪЕЗЖАЯ

Было время: улицу Разъезжую
Исходила вдоль и поперёк.
Там теперь бываю много реже я –
Недосуг и даже невдомёк,

Что витрины, стены и строения,
Те, что уцелели с давних пор,
Детские лелеют настроения,
Ничего не ставя мне в укор.

Добрые, как бабушки и дедушки,
Всё прощая юности внучат,
Словно дорогие мои те дружки –
О былом – пронзительно молчат.

И среди годов цивилизации,
Мусора огромных ворохов,
Сохраняют от канализации
Строчки незатейливых стихов.

И щемит в груди под снежной замятью,
У Пяти простуженных углов,
Всё от той, такой надёжной, памяти –
С тихим звуком выстраданных слов.
* * *

АРКА НОВОЙ ГОЛЛАНДИИ

Под странную загадочную арку,
По зелени воды случалось мне
Заплыть, возможно, в качестве подарка,
И то – в каком-нибудь счастливом сне.

Тот, вечно остающийся загадкой,
Таинственный, запретный островок,
Томит меня волнующе и сладко,
И тайною наскучить мне не смог.

Отрезанный изгибами каналов
От суеты кварталов городских,
Меняясь ненавязчиво и мало,
Старинный дух вливает в новый стих.

Пресытившись похлёбкой перестройки,
Надеюсь, до времён не доживу,
Когда, осовремененный и бойкий,
Он предо мной предстанет наяву.
* * *
В ЭТИХ УЛОЧКАХ…

Я пришла окунуться в безлюдие улиц глухих,
Городской ностальгией хочу от души насладиться,
Потому, что сама я, и мой новорожденный стих,
Далеки, и весьма, от претензий любых и амбиций.

В этих улочках бывших окраин тридцатых годов
Наименее ярко сегодняшних дней проявленье,
Так приятно вкрапленье уютных зелёных садов,
Что реалии дня для меня не имеют значенья.

И, наверное, прав был Уэллс, сочиняя свою
Для скачков временных необычную чудо-машину:
Словно сбросив года, я на улочке старой стою,
И с Невы ветерок ненавязчиво трогает спину.

Ненадёжна машина – не слишком отлажен мотор –
Нестабильны мои прошловечные странные грёзы…
А платочек бумажный – сквозняк отобрал, словно вор,
Я глотаю такие горячие горькие слёзы…
* * *
БЕЛАЯ НОЧЬ

Жаль, что я так никогда не узнала
Грамоты нотной…
Сколько ночей я зазря прозевала,
Сонью дремотной.

Белых ночей моего Ленинграда
И Петербурга.
Всё мне казались ужасной преградой
Вьюги да пурги…

Те, что мерещились мне в тополиной
Замяти летней.
И не предвиделось той, лебединой,
Ночи последней…

Дома, конечно же, дремлется лучше –
Полночью скорой.
Но освещает негаснущий лучик
Купол собора.

Веришь подарку полярного лета,
Хочешь – не хочешь.
Ох, и обманчиво радуют светом
Белые ночи.
* * *
"СТАЛИНСКИЕ" ДОМА

Монументальность "сталинских" домов,
Эпоху пережившая добротность,
Манит меня в простор своих дворов,
В сиреневую томную дремотность.

Старушек умудрённых голоса,
Что, кажется, припомнят и Гапона…
Легла вокруг заводов полоса
Красивого зелёного района.

На улицах – царит новейший век,
Рекламно-соблазнительный и яркий.
А во дворах снижают свой разбег,
Смиряя гонор, даже иномарки.

И "сталинские" старые дворы,
Мне этим странным свойством дорогие,
Кладут смиренно времени дары
У ног моей саднящей ностальгии.
* * *
ОКРАИНЫ

Он очень многолик, мой Ленинград:
И центр, что принаряжен и надраен,
Как будто собираясь на парад.
И тихий праздник Питерских окраин,

Где так природа ластится с утра,
И воздух, не пропитанный бензином,
Ещё доносят свежие ветра,
И тётеньки спешат по магазинам.

Изюминки, возможно, лишены
И схожи с сотней всяческих предместий,
На фоне дозревающей весны –
Особенно не бедствуют без лести.

И в свете белой ночи – хороши,
Не стиснуты домами и просторны,
Гордятся широтой своей души,
И нравом петербургско-непокорным.
* * *
КРЕСТОВОЗДВИЖЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Пересекает Лиговку родную
Обводный незатейливый канал…
Когда-то роль свою, непроходную,
Район в судьбе девчоночьей сыграл.

На бойком суетливом перекрёстке,
Пред Церковью Воздвиженья Креста,
Я бегала почти ещё подростком,
Мне открывалась мира красота

В кипении явлений и событий.
И памятен с тех пор – до этих пор,
Как символ первых жизненных открытий,
Тот шумный перекрёсток и Собор

С ракетой бело-жёлтой колокольни.
Не как воцерковление моё –
Как романтичный символ. Сердцу больно,
И душу отпускает забытьё,

Когда из обновлённого квартала
Вдруг возникает памятью живой:
У колокольни – сквер, где я мечтала –
Под ветром, с непокрытой головой…
* * *

Не густеет кровь в его артериях...

Не густеет кровь в его артериях,
Правда, у венозной – цвет не тот.
Годы и века страшны потерями,
Только город всё ещё живёт.

Даже где-то чем-то украшается –
Не всегда со вкусом – се ля ви…
Нам ли, невиновным, в этом каяться?
Нам бы, теплокровным, о любви…

К этим берегам, в гранит упрятанным,
К площадям, открытым, на юру…
Я навеки городу просватана,
Так, видать, в невестах – и помру!

Я в своей любви не привередлива:
Взгляд, прикосновение рукой…
И верна останусь – до последнего:
Каждым словом, каждою строкой.

Мне б пройти по набережной каменной,
Взглядом – силуэты охватить.
Как его огни в Ростральных – пламенной
Мне ли, окольцованной, не быть!

Мне ли огорчаться – нестареющей –
Пустякам: морщинам, седине…
Я опять – во сне – лечу на бреющем:
Бьётся сердце Питера – во мне!
* * *
Вдоль Невы, по Дворцовой, к атлантам...

Аделе Василой, с благодарностью

Вдоль Невы, по Дворцовой, к атлантам,
Через Марсово Поле к каналу…
Есть в знакомом маршруте константа,
Что-то, вроде, печати, гаранта:
Как бы я от ходьбы ни устала –
А прощаешься – кажется: мало!..

А присутствие новой подруги –
Обостряет втройне восприятье,
Всё, как будто, вернулось на круги,
И забыв про хандру и недуги,
Хочешь город открыть – без изъятья,
С нестандартной, особенной статью.

И окраины – тоже красивы,
Красотою простой и неброской:
Облака вдалеке над заливом,
Новых зданий цветные массивы.
И в контейнерах круглых, в полоску –
Бахчевые на всех перекрёстках.
* * *
По Питеру катаюсь налегке я...

По Питеру катаюсь налегке я…
Читаю: "Максидом", "О кей", "Икея"…
И прочие престранные слова,
Понятные не многим, и едва…

И всё же город мой неповторим,
И на любой другой – незаменим…
Его заплаты и рубцы на теле
Я принимаю, ибо, в самом деле:

Не разлюбить под гнётом лет и дел –
Любимого, который постарел.
Вот так и город – раненый, но мой,
Кумир, красавец, пасынок, изгой…

И сквозь налёт и флёр последних лет –
Сияет первозданный яркий свет.
Любуюсь прямизной его проспектов –
Великому Петру – мои респекты!

А город, утонувший в фарисействе,
Манит к себе иглой Адмиралтейства.
Но тормозит, как выстрелом в упор –
Без купола – Измайловский Собор…
* * *

В этих улочках бывших окраин тридцатых годов

Я пришла окунуться в безлюдие улиц глухих,
Городской ностальгией хочу от души насладиться,
Потому, что сама я, и мой новорожденный стих,
Далеки, и весьма, от претензий любых и амбиций.

В этих улочках бывших окраин тридцатых годов
Наименее ярко сегодняшних дней проявленье,
Так приятно вкрапленье уютных зелёных садов,
Что реалии дня для меня не имеют значенья.

И, наверное, прав был Уэллс, сочиняя свою
Для скачков временных необычную чудо-машину:
Словно сбросив года, я на улочке старой стою,
И с Невы ветерок ненавязчиво трогает спину.

Ненадёжна машина – не слишком отлажен мотор –
Нестабильны мои прошловечные странные грёзы…
А платочек бумажный – сквозняк отобрал, словно вор,
Я глотаю такие горячие горькие слёзы…
* * *
Остров Новая Голландия

Тот, вечно остающийся загадкой,
Таинственный, запретный островок,
Томит меня волнующе и сладко,
И тайною наскучить мне не смог.

Отрезанный изгибами каналов
От суеты кварталов городских,
Меняясь ненавязчиво и мало,
Старинный дух вливает в новый стих.

Пресытившись похлёбкой перестройки,
Надеюсь, до времён не доживу,
Когда, осовремененный и бойкий,
Он предо мной предстанет наяву.
* * *
Белая ночь

Жаль, что я так никогда не узнала
Грамоты нотной…
Сколько ночей я зазря прозевала,
Сонью дремотной.

Белых ночей моего Ленинграда
И Петербурга.
Всё мне казались ужасной преградой
Вьюги да пурги…

Те, что мерещились мне в тополиной
Замяти летней.
И не предвиделось той, лебединой,
Ночи последней…

Дома, конечно же, дремлется лучше –
Полночью скорой.
Но освещает негаснущий лучик
Купол собора.

Веришь подарку полярного лета,
Хочешь – не хочешь.
Ох, и обманчиво радуют светом
Белые ночи.
* * *
"Сталинские" дома

Монументальность "сталинских" домов,
Эпоху пережившая добротность,
Манит меня в простор своих дворов,
В сиреневую томную дремотность.

Старушек умудрённых голоса,
Что, кажется, припомнят и Гапона…
Легла вокруг заводов полоса
Красивого зелёного района.

На улицах – царит новейший век,
Рекламно-соблазнительный и яркий.
А во дворах снижают свой разбег,
Смиряя гонор, даже иномарки.

И "сталинские" старые дворы,
Мне этим странным свойством дорогие,
Кладут смиренно времени дары
У ног моей саднящей ностальгии.
* * *
Окраина

Он очень многолик, мой Ленинград:
И центр, что принаряжен и надраен,
Как будто приготовлен на парад.
И тихий праздник Питерских окраин,

Где так природа ластится с утра,
И воздух, не пропитанный бензином,
Ещё доносят свежие ветра,
И тётеньки спешат по магазинам.

Изюминки, возможно, лишены
И схожи с сотней всяческих предместий,
На фоне дозревающей весны –
Особенно не бедствуют без лести.

И в свете белой ночи – хороши,
Не стиснуты домами и просторны,
Гордятся широтой своей души,
И нравом петербургско-непокорным.
* * *
Крестовоздвиженская Церковь

Пересекает Лиговку родную
Обводный незатейливый канал…
Когда-то роль свою, непроходную,
Район в судьбе девчоночьей сыграл.

На бойком суетливом перекрёстке,
Пред Церковью Воздвиженья Креста,
Я бегала почти ещё подростком,
Мне открывалась мира красота

В кипении явлений и событий.
И памятен с тех пор – до этих пор,
Как символ первых жизненных открытий,
Тот шумный перекрёсток и Собор

С ракетой бело-жёлтой колокольни.
Не как воцерковление моё –
Как романтичный символ. Сердцу больно,
И душу отпускает забытьё,

Когда из обновлённого квартала
Вдруг возникает памятью живой:
У колокольни – сквер, где я мечтала –
Под ветром, с непокрытой головой…
* * *
РЕКОНСТРУКЦИЕЙ – ПО ПИТЕРУ

Во все века коммерция вгрызалась
В небесные дела архитектуры.
И вот теперь – охватывает жалость –
От грубого вторжения в натуру!

Когда, то тут, то там, вонзились зубы
В детали исторических кварталов,
Меняя лик чудовищно и грубо,
Когда, и где, и как, и чем попало…

Поставлены, где надо и не надо,
И вкусы попирая, и законы,
Строений современные громады,
Торчащие, как грудь из силикона.

Под скальпелем бездушного хирурга
Меняя светлый облик – на личину…
Всё меньше Ленинграда-Петербурга,
Всё больше – жертвы платной медицины.
* * *
Что-то к Неве поманило опять...

Что-то к Неве поманило опять –
Пылью былого чуток затянуться,
Выйти на мост и тихонько стоять
В граде Петровом и трёх революций.

Может, исполнится вскоре мечта:
Я соберусь и отчалю от дома,
Чтоб показать дорогие места
Новой своей кишинёвской знакомой.

Времени ход, как известно, суров –
Он не щадит ни людей, ни кварталов:
Сколько в "лесах" этих старых домов,
Скольких из них потихоньку – не стало…

Дороги трещины старых морщин,
Бронзовых идолов зелень патины,
Шрамы подтяжек, прорехи седин –
Да и на лицах – всё та же картина.

Верю, что даже, когда утомит
Нынешних жителей злая житуха –
Этот, с моста, потрясающий вид
Вызовет в ком-то смятение духа.
* * *
Улица Маяковского

"Газон зелёный узкою полоской."
А.Я.Розенбаум

На Маяковской не стала полоска травы
Шире, чем раньше, зажата в тисках тротуара.
Блещут решёточки свежей покраской – новы,
Как и брусчатка, на питерской улице старой,

Прежде – Надеждинской, что, несомненно, тогда
Значимо было для всех пациентов больницы,*)
Веривших в то, что отступит любая беда,
В светлом названии улицы – вмиг растворится!

И Маяковского имя – неплохо звучит…
Жалко, что голову – крепко обгадили птицы:
В белых потёках гранитный седой монолит.
К счастью – поэту такое – во сне не приснится.

Старая улочка яркой раскраской пестрит,
Слов иностранных и, сплошь, иностранных мотивов
И устремляется, явно, с замашками "стрит",
Как в авеню, в русло Невской большой першпективы.
___________________________
*) Мариинская (имени Куйбышева) больница на Литейном
проспекте, задним фасадом выходит на улицу Маяковского.
* * *
Город

Яркий, торжествующий фасад
Сложного барочного рисунка.
Где в подъезде – вонь, надрыв, надсад –
Держит лифт надтреснутая струнка.

Набережных выспренний зигзаг,
Вычурных мостов тугие спины.
Двор-колодец – эхом каждый шаг,
Стойкий дух капусты и резины.

Вытеснила треснувший асфальт
С тротуаров новая брусчатка.
От решётки сада – женский альт
Стелется, по-оперному, гладко.

У стены музея – свой музей,
Из работ непризнанных талантов,
Подходи, бесплатно поглазей,
Прочертив себе маршруты Данта.

"Город неприкаянных людей…" –
Сказано конкретно и весомо.
Получи в наследство – и владей,
Чувствуя себя почти, как дома.

Те, кто не хватает с неба звёзд,
Каждый день в нём, словно на корриде…
Обожаю этот город-монстр –
Только, чтобы не возненавидеть.
* * *
Хорошая погода

К горизонту выветрило тучи,
Синевой подёрнулась река.
Вряд ли что-то есть на свете лучше
Яркого октябрьского денька.

Узких переулков строй барачный
Манит вдаль сюжетами новелл.
Мрамор Исаакия невзрачный –
В солнечных лучах порозовел.

Вопреки привычному раскладу,
Питерская осень не проста.
Просился в сонеты и баллады
Зелень тополиного листа.

Вопреки неласковой погоде
Северной высокой широты,
В скверах городских сегодня в моде,
Яркие, по-летнему, кусты.
* * *
Не хватает…

«На Васильевский остров…»
И.А.Бродский

Мой город распластался на тарелке
Приневского равнинного низовья…
Нежнейшие бегонии на «стрелке»
Смягчат удар, приникнув к изголовью.

Коль умирать – наладишься на остров…
Но в те края – особенно не к спеху.
Ведь я ещё едва болезни роста
Осилила, как вредную помеху.

Да и октябрь – апрелю не товарищ,
Хоть по погоде – сходство ситуаций.
Весной земля черней, чем от пожарищ,
А осенью – пожарам разгораться.

Последний лист махнёт с последней стаей,
Растает город – замороком блефа…
Мне неспроста здесь вечно не хватает
Московского размаха и рельефа.
* * *
Ненастье

Холодного вечера дымные стёкла
Промозглым туманом подёрнули мир.
Всё так ненадёжно, невнятно и блёкло,
И каждый прохожий – бездомен и сир.

Холодными каплями садит за ворот,
Приблудной собакою лижет лицо
На мрак переулков распавшийся город:
Не сыщешь начал и не свяжешь концов.

Сливаются улицы с рябью каналов,
Из улочек-фьордов вплываю в Неву,
И в ней растворясь, по-осеннему, вяло,
Всё дальше, и дальше к заливу плыву.
* * *
Художник с Алтая

Весь день простоял он на питерском, резком ветру –
Наброски для памяти делал художник с Алтая,
Измазался грифелем, я предложила: "Сотру!" -
И мы хохотали, испачканный нос вытирая.

А город менял освещение, с каждым лучом,
Ныряющим сразу за Гаванью, в воды залива.
И он рисовал, прикрываясь от ветра плечом,
Изменчивый свет на рисунок кладя торопливо.

А где-то, совсем далеко, за Уральской грядой,
Его Барнаул примостился в Алтайских отрогах,
По-своему, тоже красивый и очень родной,
Скучая и к Питеру даже ревнуя немного.

Ещё бы: художник не мог очарованных глаз
Никак отвести, и уже ничего не рисуя,
Ловил перспективу, которая вскоре сдалась
Напору холодных дождинок в полоску косую.
                * * *
Затянувшаяся осень

На окраине – деревья пусты,
И листва почти смешалась с землёй.
Это осень посжигала мосты
И дорожки подмела за собой.

И под вечер, до утра, и пока
Окончательно не станет светло,
Не растает остекленье ледка,
Что на лужи хрустким слоем легло.

Ближе к центру – микроклимат другой,
Облетели не совсем тополя.
И метелится листва под ногой,
И податлива сырая земля.

И, наверное, скорее, зима
На окраинах начнётся – не здесь.
Затянувшаяся осень – с ума
Сводит, сея моросящую взвесь…
               * * *

Мне бы в Рим…

Трепещу крылом легко и молодо,
Над Невой порхаю и над Невкою.
Чувствую себя, на фоне города,
Бабочкой, почти что, однодневкою.

А его старинные строения,
Целостны ль, в заплатах, обветшалые –
Где, мастеровитости, где, гения –
Дети. Как судьба перемешала их!

Возраст – за чертой предположения,
В области возможной вероятности.
Лишь архитектурные решения –
В строгости, вальяжности и статности.

В окнах – трёх столетий отражения.
Смотрят, с зеркалам присущей, ревностью.
Мне бы в Рим, с моим воображением,
Духом воспарить – в его-то древности!
* * *
Заблудиться…

Александровский сад утопает во мраке ночном,
Сквозь огни фонарей этот мрак лишь становится гуще.
И уносится взгляд в разрежённый провал за окном,
Меж далёким вчера и совсем отдалённым грядущим.

Я пытаюсь смотреть через эту сгущённую тьму:
Где-то там, у ворот, жмутся нимфы, держащие глобус…
Вроде, в здравом уме, но чего ж я никак не пойму:
Что за странный маршрут крутит мой запоздалый автобус.

И салон опустел, хоть вполне бы сумел разместить,
В обозримых пределах, конечно, всей твари – по паре.
И теряюсь в догадках, никак не могу объяснить:
Ни коней, ни гвардейцев – на Конногвардейском бульваре…

Проплываю в мечтах по равнине десятка морей,
Пробегаю в уме череду возрождённых названий –
Только как ни крути, даже в ярких огнях фонарей,
Переулок Почтамтский – не место для поздних гуляний.

Как мозги не ломай – ничего не поделаешь тут:
Из знакомых картин непростой собирается ребус…
Я вошла – не туда, потому непонятен маршрут,
И автобус рулит, превратившись внезапно в троллейбус.
* * *
На Мойке

Вдоль берега Мойки нападавший белый снежок –
Приятен и чист, словно где-то в лесу, на опушке.
И я тротуару тотчас предпочла бережок,
Чтоб к дому дойти, где скончался божественный Пушкин.

Смотрю: замелькала огнями поверхность реки,
До этого очень привычная, буро-стальная,
На брызги разбив мониторов больших огоньки,
Абсурдный сюжет навсегда в глубине растворяя.

И рябь на воде, вся искрясь отражённым огнём,
Сияла, мерцала, сверкала в восторженной гамме.
И так уж случилось, что я этим пасмурным днём
Впервые увидела прок в надоевшей рекламе.
* * *
Ошарашена…

Неуклюжа, смешна, ошарашена,
И местечка не выбрала злачного –
Я люблю этот город, окрашенный
В колера, предпочтительно, мрачные.

Где в асфальт запечатаны намертво
Все мои ощущения личные,
И расчерчено небо орнаментом
Проводов, назначенья различного.

Ветерок пробирает до кожицы,
Под ногами привычная жижица,
Хоть огни в отражениях множатся,
Но до Вегаса… Лучше не пыжиться!

И порой повергают в прострацию
Переулки, в тупик заводящие
С площадей, где шуршат ассигнации –
Выразители дня настоящего.
* * *
По каналу Грибоедова

Неспешно и, по-старчески, сутуло,
Пройти хочу канал Екатерининский.
Уже в лицо прохладою пахнуло,
И львы седыми гривами щетинятся,

Тела пружиня, дюжей бурой плоти…
А корпус Банка Ассигнационного
(С крылатыми грифонами напротив),
Характера – весьма реакционного:

Коммерцию – возвысив идеалом,
Культ денег убеждённо исповедуя,
Чугунного узора опахалом
Укрылся от канала Грибоедова.

До Спаса не дойдя, пойду обратно:
Казанский мост, широкий и натруженный,
Миную, может быть, уже стократно,
И вновь на тротуар, годами суженный…

Вбирая свет Никольского Морского,
И строгий вид моста Красногвардейского –
До самого предместья заводского,
Туда, где дышит верфь Адмиралтейская…
* * *
Петербургская весна

Взрывается весной
Приморская столица,
Зелёнкой травяной
Давая насладиться.

Щетинятся сады
Безлистными ветвями,
Неладожские льды
Ушли в залив с боями.

А ладожские льды
Нева, приберегая,
С потоками воды,
Шурша, пропустит – в мае.

Растяжками – вразвес –
Рассёк грядущий праздник
Застиранных небес
Линялый наматрасник.

К господству на морях
Утратил город вектор,
И устарел размах
Главнейшего проспекта…
* * *
Автобус номер два

Выпарил денёк остатки влаги –
Тёплый, в меру ветреный и ясный.
Наш автобус делает зигзаги,
Петербургским улицам согласно.

Дёргает сегодня очень резко –
Видимо, водитель наш не в духе.
Ветром распластало занавеску,
Выход закрывающую мухе.

Дёшево и, в общем-то, сердито –
Едем. Впрочем, дело в настроеньи…
А у доморощенных пиитов
Тут же возникает вдохновенье.

Веток за окошком арабески…
Чья-то телефонная беседа,
Запах, концентрированно-резкий –
От слегка поддавшего соседа…

Укачает – и прижмуришь веки,
И в конце пути – увидишь сон ты…
А трамваи в двадцать первом веке
Вымирают, словно мастодонты.
* * *
У светлых стен Никольского Морского

У светлых стен Никольского Морского
Бытует микромир благоговейный…
В окошке лимузина дорогого
Сидит шофёр – форейтором ливрейным.

Степенно разворачивая кузов,
Повенчанных встречает – в духе моды…
А вот меня заманивает Муза –
Воспеть каналов медленные воды.

Прохладный дух столичного предместья
Бензином пропитал мегалополис,
Оголены колени юных бестий –
Смешно сказать – уже почти по пояс!

И норовят гармонию нарушить
Мелькания, и запахи, и звуки…
Но я сижу с блокнотом – бьют баклуши
К другим делам приученные руки.

Неверие – прописано курсивом:
Вкушаю ад, не ожидая рая.
Но купола – пленительно красивы,
На фоне неба золотом сияя.
* * *
Дождь
Расшумелись над старыми липами
Отголоски чужих ураганов.
Шелест листьев сменяется всхлипами.
По обломкам ветвей, как по ранам,

Заструился холодной водицею
На листву, на стволы, на дорогу –
Закреплённый давнишней традицией,
Перепачканный копотью смога,

Серый дождь, не по-летнему тягостный,
Но привычный, обыденный, местный –
Чтобы в лужах, маренгово-радостных,
Синевой отразиться небесной.
* * *
Вечно сонная Коломна...
Пообветшала колокольня,
Ушла в «леса», вослед собору.
И красота – аж, сердцу больно –
Глазам откроется нескоро.

В «прицел» схлестнувшихся каналов
Попался ветер, чуя воду,
В каньонах улиц – места мало,
А здесь – почувствовал свободу.

Рванул листву, и ветру вторя,
Метнувшись, чайка застонала,
Ловя чуть слышный запах моря
Над лентой Крюкова канала.

И позабывший убедиться,
Что не прольёт ни капли мимо,
Всё льёт и льёт себе водицу
Фонтан, с обличьем херувима.

И безо всякого резона,
Через края течёт спонтанно,
Достигла ближнего газона
Вода соборного фонтана.

Огни кафе, блестя нескромно,
Манят закуской, с жару, с пылу…
А вечно сонная Коломна
Вокруг причудливо застыла.
* * *
Настроение

Я уже примирилась с почти что осенней прохладою,
С затяжного дождя преждевременным выходом в свет.
И мечтать не могла, что жарой так внезапно порадует
Незатейливый август, по сути, сходящий на нет.

Побурелой листвой, городскими дождями кислотными
Обожжённой и тоже – до срока утратившей вид –
Я любуюсь опять. А прохожие, стайками плотными,
Полируют асфальт и прогретый приневский гранит.

Это так хорошо, если лето богато контрастами,
А не жарит весь срок, и не мочит до самых костей.
Лишь бы только дожди не случались пугающе-частыми,
Нагоняя тоску неизбежностью грустных вестей.

От Сенной на канал затенённым пройду переулочком,
Обопрусь о чугун Достоевским воспетых перил
И заем настроение тёплою сдобною булочкой…
Не курить же тому, кто совсем, отродясь не курил!
* * *
Экономия

Наступил на город сумрак мягкой лапой,
И по улочке, уже довольно тёмной,
Пробирается автобус тихой сапой:
«Экономика должна быть экономной».

«Ход конём» вполне достоин восхищенья:
Часть проблемы убедительно решая,
Чуть попозже подключают освещенье –
А «на круг»-то – экономия большая!

И пока я размышляла о мотиве
Неудобства для водительского глаза,
Чёрной пастью встала площадь в перспективе –
Я такой её не видела ни разу.

И предстал средь мрака, порванного в клочья,
Чуть поблёскивая мощной колоннадой,
На границе между вечером и ночью:
«Исаакий», затемнённый, как в блокаду.
* * *
Интересно!

Город, ближе к полночи, транспортом обижен,
Лишь такси – пожалуйста, только денег жалко.
То ли ближе до дому, то ли до Парижу –
В общем направлении двигаюсь вразвалку.

В водянистом сумраке люди-персонажи,
Словом перекинуться можно без помехи:
Меж враньём и истиной, кипенью и сажей –
Разместить реальные жизненные вехи.

Помудрить над темою: гений и злодейство,
Вкупе с этим городом, дельтою разъятым…
Прямо по Гороховой – шпиль Адмиралтейства,
А Фонтанка ёжится ленточкой измятой.

Все мы, непутёвые, вышли из «Шинели»,
Вышли – да повыросли: век – очко, известно.
Нам-то, что бессмыслица, что на самом деле:
Выгодно – не выгодно, было б интересно!
* * *
Питер

Звать Венецией ли, Пальмирою?
Здесь послушник мудрей игумена.
Не с моей дребезжащей лирою
Разобраться в его изюминах.

Осугробило и заснежило,
Заморочило в снежной замети,
Словно вовсе ещё и не жило,
Море зелени плещет – в памяти.

Переулки ложатся ранами,
А с домов, как с руин кладбищенских,
Обвисают сосульки рваные
Бахромою лохмотьев нищенских.

И, поди ещё, созови друзей,
Но дорогу почувствуй кожею.
Здесь дворцы, похожие на музей,
И музеи, с дворцами схожие.
* * *
Морозно

Удивительно и ловко,
С четырёх его сторон,
Иней спрятал полировку
«Исаакия» колонн.

Подмалёванной кокоткой,
Смотрит, девственно-чиста,
Побелевшая решётка
Промелькнувшего моста.

Обведя изгибы линий
Слоем цинковых белил,
Древних сфинксов – белый иней
Обновил-помолодил.

Словно кернер по железу
Ровно линию провёл –
Так Неву чертой прорезал
Одинокий ледокол.

И нахохлившись, цепочкой,
Не крылаты, не горды –
Гармоничной нотной строчкой
Жмутся чайки у воды.
* * *
Черты позапрошлого века

Чем заснеженней город, тем менее явственны в нём
Атрибуты настигшего нас двадцать первого века:
Суперсайты рекламы, горящие беглым огнём,
Как неистовый взгляд из-под тяжкого Виева века.

Даже сеть проводов и растяжек, побеленных впрок,
Ненавязчивой стала на фоне белёсого свода,
А неровные линии снегом убитых дорог
Уведут в переулки – искать долгожданного брода.

И приходят на ум устаревшие, вроде, слова
Над заснеженной гладью Невы и седого Приневья.
Так и видишь: склонённые кроны несут дерева,
Это летом листвой обновятся кусты и деревья.

Обрамлённые створы каналов, речушек и рек
Переполнены снегом весьма непривычно для взгляда:
И глядит одичало не дикий – давно уже – брег,
И прищурились окна от холода… или от хлада.

В полусумерках явственны контуры, именно те,
Без которых душа – обнищавший и жалкий калека.
И пока не зажгли освещенье во всей полноте,
Я поймать успеваю черты позапрошлого века.
* * *
Коломна

В этом городе огромном
(Хоть буди его из пушки!)
Дремлет сонная Коломна,
Как жемчужина в ракушке.

Струн-каналов переборы
С перемычками-мостами,
Осенённые Собора
Золочёными крестами.

Колорит высокой пробы,
Независимо от даты,
Настроением особым
Переулочки чреваты.

Здесь бродя, вдали от дома,
Выбираю почему-то,
В пику веку скоростному,
Только пешие маршруты.

Звуков города контральто
Здесь прерывисто и кратко,
А под толщею асфальта
Ощущается брусчатка.

Ни о чём не беспокоясь,
Незлобна, невероломна,
Усмиряет мегаполис
Полусонная Коломна.
* * *
Пробки

В прошлого спиральную воронку,
В мареве тумана тихо тая,
Утряслись извозчики и конки,
И почти уехали трамваи.

Улицы, что нежились когда-то
Только под копытами – веками,
Двадцать первый век набил богато –
Частниками и грузовиками.

Узкие проспекты, вправо-влево
(Всё на этом свете в Божьей руце),
Словно финь-шампань от перегрева –
Заткнутые пробками – взорвутся.

Сильно забродившие в сосуде,
Лопнувшем, пронзительно и гулко,
Хлынут расплескавшиеся люди –
Пеной по дворам и переулкам.
* * *
Поцелуев мост

Крутит по центру зигзаги автобус любимый:
Что ни названье, ни вид – то щемит средостенье –
Так и мелькают за окнами, мимо и мимо,
Призраки прошлого, странно знакомые тени.

Адмиралтейский канал, огибающий угол,
Новой Голландии трогает полу-руины.
Тёмные воды, Невою сплетённые туго,
Здесь растрепались на локоны, нежно-невинны.

Память, хитрющая штука, тасует колоду
Вех, впечатлений, обрывочных воспоминаний,
Спутав событий, моих и чужих, эпизоды
И переврав все словечки из всех заклинаний.

Что предначертано – брать не приходится с бою,
Только б суметь отличить это в самом начале.
Мост, предназначенный, видно, самою судьбою,
Для поцелуев – предательски быстро промчали…
* * *
По траве!

По траве! Пусть в черте городской,
Пусть в кроссовках – босой не рискну…
Подорожники льются рекой,
Тимофеевка гонит волну.

Горсть окурков плывёт по волне,
Бумажонки и прочая грязь,
Но газон мне подходит вполне,
Чтоб с природой почувствовать связь,

Ощутить на ладони своей,
Мимо лиственниц вновь проходя,
Холодок неколючих ветвей,
Словно струйки шального дождя.
* * *
Мустанги

Часом «пик», как магнитом, густая толпа человечья
Направляется к створу, в ущелье, во фьорд и в тоннель…
Каждый плотно зашорен и даже способен увечье
Нанести поперечным, кто застит заветную цель.

Подневольные лошади, плотно спряжённые цугом,
Торопясь, спотыкаясь и вновь устремляясь вперёд,
Парой встречных потоков упорно идут друг за другом,
Создавая единую общность: рабочий народ.

А на Невском, да днём, нам другие встречаются лица –
Если даже не все, то, пожалуй, в своём большинстве.
Это те, для кого наступила пора веселиться,
Чьи глаза выражают восторг, что царит в голове.

Здесь, хотя и в толпе, настроенья бытуют другие,
Здесь не часто грубят, торопя и толкая с боков,
И легко расправляют доселе согбенную выю,
Как мустанги на поле, без шор, без седла, без подков!

Сочный клевер жуют, солончак облюбованный лижут,
Позабыв, как в трудах проживали дарованный век…
А в какой ипостаси к своей, человеческой, ближе,
На покое иль в пахоте – ближе к себе – человек?
* * *
Июньская метель

Ещё уцелели, местами, дарящие пух…
А где-то их гордо сменили деревья другие.
И то ль от волненья в груди занимается дух,
А может, спирает дыхание пик аллергии.

И в прошлую жизнь, что написана, словно вчерне,
Влекут ностальгически те переулки сквозные,
Что скромно лежат от проезжих дорог в стороне,
Где клевер цветёт, и шуршат ветерки позывные.

Пахнёт неожиданно терпким дурманом травы,
Случайно слетит с языка полустёртая фраза:
И волосы – нимбом от ветра вокруг головы,
И нам, постаревшим, внезапно припомнятся сразу

Забытые «классики», правила детской игры,
Которая нынче не в моде – утеряна втуне,
Когда заметает дорожки в пустые дворы
Нетающим снегом второй половины июня.
* * *
Силуэт

«Балтийский Флотский Экипаж»
Отремонтирован отлично:
Кирпич, как новый, свежий, наш.
А выглядит аутентично.

Не новоделом – стариной,
Смотрящейся предельно ново…
И что-то сделалось со мной:
В груди теснит, и дух взволнован.

А Солнце пятится в залив,
Так неохотно, между прочим,
Все времена соединив
Волшебным светом белой ночи.

Назад на парочку веков
Игриво время убежало,
И даже воздух – не таков,
И город смотрит моложаво.

Я, как вчера – из тех-то лет –
В них места нет презренной прозе:
Мелькнул вдоль Мойки силуэт,
Так хорошо знакомый в бронзе.
* * *

Питерское

Болотистая вязкая основа
Навязывает правила игры,
Где искренность серебряного слова
Дороже золочёной мишуры.

Не взятый неприятельскою ратью,
Живя не то во сне, не то в бреду,
Наградою какой-то иль проклятьем
Мне этот город писан на роду.

Он в чуждый монастырь сумел вселиться.
Храня иной порядок и устав,
И остаётся северной столицей,
Формально быть столицей перестав.

Здесь невских вод ритмично колыханье,
Морщинящихся кожею старух,
Здесь в тупиках спирается дыханье –
На площадях захватывает дух.

Здесь проступают, как из негатива,
По-достоевски острые углы,
И устремился Невский в перспективу
Адмиралтейской солнечной иглы.

Здесь даже после века атеизма
Крестов сияет сорок сороков,
А город, всем огромным организмом,
Открыт ветрам и с флангов, и с фронтов.

Здесь мысль родится в ноющем затылке
И по дворам пускается в полёт,
Но вдруг, со звуком лопнувшей бутылки,
В брандмауэр ударившись, замрёт.

Здесь лето начинается в июле,
А к августу – сникает, изнурив,
Но мы, «пока болты не затянули»,
Насвистываем радостный мотив,

Когда ампир такой, что только ахать,
Дробится в современном витраже,
А на стене у магазина «Яхонт»
Позолотили надпись: «Фаберже».
* * *
Илья…

У Голландии Новой – названье – по-прежнему ново…
Цвет запёкшейся крови окрасил её корпуса.
На газоне – цветник, треугольниками разлинован,
Но суха и горька вдоль канала его полоса.

А сегодня – Илья, по приметам, уже и не лето,
Но под вечер дома отдают накопившийся зной.
Я в партер городской, как всегда, прохожу без билета.
Если что, улыбнусь и скажу: у меня проездной.

Я, конечно же, всех не упомню имён и названий,
Но меня не смутит переулок, тупик и проезд…
Я проспектами шла – молодой и, как водится, ранней –
Избегаю теперь этих людных и значимых мест.

Старый клён-узколист опрокинулся в воды канала,
Надломившийся ствол бросил крону в неспешный поток…
Я почти что себя в этой жертве стихии узнала,
И ему посвятила шестнадцать рифмованных строк.
* * *



Гром-камень

Направо посмотри, не проворонь:
Навеки отпечатанный в истории
Стоит на двух копытах медный конь,
И давит третью точку – аллегорию.

Взирает ярым оком голова,
Мари Калло увенчанная лаврами –
Уже такие сказаны слова,
Что мне грешно в стихах тягаться с маврами.

Прекрасен вид гранитных берегов,
Иной войны покрытых вечной славою,
Следы же достопамятных врагов –
Простыли – за границей, под Полтавою.

Как волос с головы, с небес вода
На город не падёт без Слова Божия…
А я и не заметила, когда
Гром-камень раскололся у подножия.
* * *
А что вы хотите…

А что вы хотите от августа? Лету конец,
Хоть кажется летним дыхание Летнего сада.
Михайловский замок покоится, словно ларец,
На бархате зелени, шпилем царапая взгляды.

А что вы хотите: ведь Питер не Сочи и не
Венеция или Пальмира – и север в названьи.
Но плещется зелень садов, и по невской волне
Речные трамвайчики ходят – трамваи «Желанье».

А что вы хотите: уже и не белая ночь…
Но Солнце упрямо не катит туда, где к заливу
Склоняется западный край горизонта. Точь-в-точь,
Как мы не желаем расстаться с моментом счастливым.

А что вы хотите? На Марсовом поле давно
Уже не случается конных гвардейских парадов.
Но Вечный Огонь погасить не решились – грешно!
Пускай он горит – нам иного уже и не надо!

А что вы хотите узнать от седого бомжа,
А что вам ответить сумела бы пенсионерка?
И так ли меж них глубока и рельефна межа?
С одной подходить или с разным масштабом и меркой…

А что вы хотите от Питера – он многолик,
Как сборище Янусов, каждый с особым двуличьем.
И я его славлю, как славит болото кулик.
Мне выпало счастье: болото с небесным величьем!
* * *
Блестящий

Скукожился Питер, промозглость сырую кляня
И морщась на дни, всё темней, холодней и короче,
С избытком пресытившись пасмурной серостью дня,
Блестящую сделал карьеру в преддверии ночи.

Блестит этим вечером всё, что способно блестеть,
Дорожная гладь и рябая поверхность Фонтанки,
Блестит проводов разветвлённая сложная сеть
И бок серебристый раздавленной выпитой банки.

Витрины, успешно помножив положенный блеск,
Сияют вдвойне, в тротуарах бликуя огнями.
Колёсами вызвав на лужах ликующий всплеск,
Несутся авто, безвозмездно сияя боками,

Слепят разноцветьем подфарников, вычурных форм,
Теперь иномарки обычны, привычны, нередки…
А дождь разошёлся, уже за пределами норм,
Опять поливает, сбивая с берёзы монетки.

Блестит полировка огромных гранитных колонн,
Вокруг «Исаакия» выстроив стройные блики.
Афишные тумбы, что ростом под нижний балкон,
Стоят вдоль дорог, как пришедшие в город калики.

Потоки лучей поглотила  расплывчатость стен –
На них штукатурка от сырости слишком промокла.
Но окна в проёмах, суля карнавал перемен,
Блестят и у самых ленивых, не моющих стёкла.
* * *
«В этом городе снов и рек
Небо низкое давит серым.
Здесь асфальт не бывает белым,
Даже если зима и снег.»
С.Стукало, «В зимнем городе»

Когда не тревожит уже ни любовь, ни барыш,
Нескучно гуляется с городом этим на пару.
Сливается серое небо с откосами крыш,
Стекает сосульками в серую хлябь тротуара.

Белы только воды каналов, прихвачены льдом,
Пока не сдаются на влажную милость циклона.
Сгущается вечер, густым снегопадом ведом,
Но день на весну повернул и растёт неуклонно.

А город старинный сегодня, похоже на то,
Забыл благочестие сути своей неторопкой,
Спеша проглотить, подавился избытком авто,
И улицы пухнут шампанским под плотною пробкой.

Здесь тот успевает, кто вовсе спешить не привык,
Кто верит, что всё в надлежащем исполнится виде,
Не лупит копытами, как обезумевший бык
На кем-то придуманной, злой и нелепой, корриде.

Где в сумраке ночи, ещё не проснувшись, встают,
Где в сумраке утра бегут, суетясь, на работу,
А в сумраке вечера, в свой возвращаясь уют,
Ложатся в постель, с вожделением грезя субботой…
* * *
С высоты

Прекрасен город с птичьего полёта,
Когда лишь очертанья, без деталей.
И даже идеально зоркий кто-то
Запущенность и грязь узрит едва ли.

Какое благородство чётких линий!
Какая строгость улиц и проспектов!
Скалярные пустые величины
Воскресли, обретя в пространстве вектор.

Совсем не то: вблизи, с вершины роста,
Ещё усилив зрение очками…
Корявый снег, застывшая короста,
Брандмауэр с граффитными значками…

Облезлость мрачноватых подворотен
За блеском приукрашенных фасадов –
Тому, кто небогат и беспороден,
Везде грозит опасности засада.

Сугробы ли, помеченные псами,
Сосульки устрашающего вида…
Качает разновесными весами –
Пойди, пойми – Фортуна ли, Фемида…

А издали да сверху – любоваться,
Впиваться в перспективу ненасытно:
Эклектика эпох, пошибов, наций –
Ансамбль изображают монолитный.
* * *

Петроградская

Сквозь пробок суету, почти что адскую,
Пробьёмся в эту пору полудённую
На сторону родную Петроградскую,
Собором бело-стенным осенённую.

Стоят дома стеною исполинскою,
Изменчивыми радуя фасадами.
Все улицы с названием Зверинская
Кончаются, конечно, зоосадами.

Проспекты, переулочки и улицы
Нарочно затрудняют понимание,
И малые с большими – чередуются,
Дублируя старинные названия.
* * *
Город

Вибрирует город, как накрепко сжатый кулак…
Над Гаванью яркий закат, и Луна над Дворцовой.
А мартовский снег – почему-то не тает никак,
В чернющих сугробах слежавшийся, таять готовый.

Почти как в запястье, в брусчатке стучат молотки,
А силы избыток курочит гранитную плитку.
И в трещинах этих, как в складках усталой руки,
Ты выбери линии жизни надёжную нитку.

Неправда, что это автобусы ритм задают,
А дворники чистят старательно только проспекты –
Сам город припрятать пытается свой неуют,
Как малость ленивый, но всё-таки чопорный некто.
* * *
Предапрельский сонет

Март. Сумерки. Нелепость снегопада.
Печальнее не выдумать сюжета…
Окошко затуманенное рядом –
Протру и снова вглядываюсь в это.

Весна уже сама себе не рада,
На что ей запоздалые обеты?
Ложатся перекрёстки Ленинграда
В скупой размер английского сонета.

Лепнина, маскароны и ограды,
Мелькнёт среди машин задок кареты,
Нева ломает стылые преграды
И отражает город в бликах света.

Скольжу бездумно взглядом по фасадам –
И больше ничего уже не надо.
* * *
Центр

Поеду к центру с окраин дальних,
Где свежий воздух хорош для тела,
Но тратить душу в районах спальных,
Безлико-новых – осточертело.

Когда отсеешь зерно от плевел,
Душа получит живую пищу.
Теснее в центре, но выше левел,
И рядом с Невским метут почище…

В дворах-колодцах следы разрухи
Лежат и тают в сугробах сажи,
А над домами витают духи –
За три-то века – чего тут скажешь!..

Судьба в прорехах, скопились пени,
Поистрепался имперский глянец,
Пологи спуски, круты ступени,
И что ни зодчий – то иностранец.

Здесь интуристы резвы и бойки,
Дробят теченье моста опоры,
И вдоль Фонтанки – решётка с Мойки,
А злые кони смиряют норов.

Осатанелый и омертвелый,
То рассупонен, а то задраен,
Скрывает город больное тело
Под новой кожей жилых окраин.
* * *
Белая…

Не спится, хоть ночь и свежа, и темна,
В июньской своей кульминации…
Вот-вот и проявится небо до дна,
И город зависнет в прострации,

В которой и спать-то уже ни к чему:
В прозрачности ночи – сомнамбулой
Плывёшь в раздвигающем небо дому
И с фоном сливаешься камбалой.

И вдруг зафиксировав мысленный взор,
Слиянием зорь очарованный,
Сквозь прутья балкона увидишь узор
Решётки, литой или кованой.
* * *
Среда…

Город заснежен, белёсы деревьев стволы,
Тополь – в подпалинах белых – зеркально берёзе.
Цепью сосульки, рядами сугробов валы –
Хочется что-то сказать – исключительно в прозе.

Сумерек ранних на город сползает слюда,
Споря с желтками разбитой вдоль улиц глазуньи.
День по-Высоцкому – значит, сегодня среда,
Бьются семь нот в знаменитом его семиструньи.

Так, очевидно, написано нам на роду:
Горькие песни о жизни, по сути несладкой.
Вот и вгрызаемся каждый в свою борозду,
Лемех топя, навалившись на все рукоятки.

Вечер почти незаметно вступает в права,
Время летит, но для песен года не помеха,
Чистая правда, хрипя, выпевает слова,
Грязная ложь, как всегда, отзывается эхом.

Снег не кончается, свой выполняя урок –
Вечно зимой снегопады врасплох заставали.
Время готовить к Сочельнику сытный пирог,
Впрочем, Рождественский Пост мы держали едва ли…
* * *
Ремонт

Старинных зданий сложные фасады –
Престижны, перекрытия – труха.
Конечно, ремонтировать их надо,
Но выборочно – бред и чепуха.

Одно гнездо не вьют на общей ветке
Кукушка, зимородок и желна,
Но жмутся на одной этажной клетке
Столетний тлен и суперновизна…

И тех, и тех – по разному – но жалко,
Поскольку в жизни вертятся одной:
Старушки в опустевших коммуналках
И нувориши – рядом за стеной.

У каждого – свои расчёт и сметы.
И окружают дом со всех сторон
Ласкающие глаз стеклопакеты
И «слепыши» с патиною времён.
* * *
Противоречия

Для од, для панегириков и басен
Рождает побудительный мотив
Мой город, сколь чарующе-ужасен,
Настолько же пугающе-красив.

Лежит в основе странность и нелепость,
Недавно расшифрованная мной:
Мой город обозначившая крепость,
Являвшаяся, в сущности, тюрьмой.

И сердце бьёт набат в грудную клетку –
Так в сетке мышеловки бьётся мышь –
Когда играешь в русскую рулетку
С сосульками, слетающими с крыш.

И давит опустившиеся плечи
Отнюдь не грузом прожитых годов
Чудовищный накал противоречий
В одном из лучших в мире городов.

Он словно нарочито обесточен,
Когда с зарёй встречается заря,
Усугубляя прелесть белой ночи,
И в сумраке финала декабря.

Свободы дух сквозит тоской острожной,
Терзает шторм ли, душит полный штиль…
Осела на сугробах придорожных
Земная грязь, космическая пыль.
* * *
Капремонт

На проспекте Невском,
Что ни лето,
Пахнет зло и резко
Туалетом…

И шагают стадом
Мастодонтов,
Кашляя с надсадом
Капремонта,

Ветхие строенья
И под маски
Прячут наслоенья
Старой краски.

И плюясь, чихая,
Веки тру я –
Это пыль слетает
С пескоструя.
* * *


Хорошо!

Выплеснулись ливневые воды.
Мы уже привыкли год за годом
Питерскую мрачную погоду
Принимать как некий дар природы.

А когда внезапно вышней силой
Разметёт скопившиеся тучи,
И зарозовевшее Светило
Нам подарит яркий летний лучик,

Тут уже восторгу нет предела,
Тут без вариантов – или-или –
Так бы всё бродила и глядела
На решётки, башенки и шпили…

Потопчу гранитную брусчатку,
Что ещё покоится местами.
Сфинксы с их кошачьею повадкой
Отмахнутся львиными хвостами.

И дубово-лиственничным чудом
В обрешётке чёрного металла,
Вдруг возник неведомо откуда
Сад среди старинного квартала.

На непросыхающих дорожках
Дождевых червей клюют вороны,
Сальвия, пожухлая немножко –
Клином у подножия колонны…

В городе, источенном дождями,
Я живу и дни свои итожу,
А дубы кидаться желудями
Выдумали в утренних прохожих.

Человек сильней – и давит с хрустом –
Жёлудь, улетевший за ограду,
На глазах нахмурившихся бюстов –
Жителей Румянцевского сада.
* * *
Улица Репина

Не по-питерски узкая улица
На какой-то нерусский манер,
Где дома друг на друга любуются,
Уходя за Румянцевский сквер.

И забилось не в ритме с законами
Беспокойное сердце моё,
Захотелось, чтоб между балконами
На верёвках сушилось бельё.

Чтобы слышалось нежное пение,
С итальянским акцентом слова,
Чтоб вились по перилам растения,
Добавляя в узор кружева.

Но печально и вдумчиво щурится
У гранитных Невы берегов
Не по-нашему узкая улица
Шириною в десяток шагов.
* * *
Старый город

Город латаный-перелатаный,
Весь потрёпанный и заношенный,
Есть в нём улицы мрачноватые,
И квартиры есть – нехорошие.

Знать не надо бы, ох, не надо бы –
Не порадует вас находками
То, что кроется за фасадами,
За воротами да решётками.

Посмотрите, как будто издали,
Близоруко не надо щуриться:
За венчанием ли, за тризной ли
Выбегает народ на улицы…

А бегут ли они за счастием,
Никому никогда не ведомо,
С этим городом соучастие
Оборачивается бедами.

Город, выстраданный великими,
По великому мановению,
Насмехается над безликими,
Догоняющими мгновение.
* * *
Румянцевский сад

Иду к дубам Румянцевского сада –
Уже почти приятелям моим,
Привычно их охватываю взглядом:
Зелёные! Ещё мы постоим!

На хлипкой и растоптанной дорожке –
Следы вполне невиданных зверей.
И воробьи выхватывают крошки
Из клювов лупоглазых сизарей.

Здесь – наше всё. И всё – чуть-чуть не наше,
Не от души, скорей, из головы.
И витязи, один другого краше,
Несутся в иномарках вдоль Невы.

На тумбы взгромоздились без истерик –
История понятна и проста –
И ждут весьма диковинные звери,
Как на манеже, щёлканья хлыста.

Безумное количество историй
И сказок знаю я наперечёт.
А рядом – Невской дельты Лукоморье,
И я – сама себе учёный кот.
* * *
Прокукарекать

Шаркают чуть слышно иномарки,
Щерятся рекламные плакаты,
Улицы немарки и неярки,
Плоски или чуточку покаты.

Мальчики и девочки смеются,
Я ж пишу историю и плачу
В колыбели русских революций
И контрреволюции – в придачу.

Разбужу кого ли ото сна я,
Забреду ль опять в другую реку,
Рассветёт ли, нет – пока не знаю:
Наша цель – хотя б прокукарекать.
* * *
Сфинксы

Отъяв от недр своей земли
И погрузив на корабли,
Во град Великого Петра
Навстречу северным ветрам

Везли двух идолов, химер –
Что вес, что древность, что размер!
Минуя Сены берега,
В края, где буйствует пурга.

Под низким небом в облаках –
Дожди, смывающие прах
Тысячелетий, и зима,
Порой сводящая с ума…

Где яркий свет родимых Фив,
Где Нила щедрого разлив,
Где раскалённые пески?
Лишь берег чуждой им реки…

Рябит разбухшая Нева,
И перед взглядом божества
Преобладает серый цвет
Уже сто восемьдесят лет.
* * *
Дождик

Сеет дождик пылью мелкой,
Даль туманна и пуста,
И почти не видно Стрелку
С лейтенантского моста.

Капли пыль в саду прибили,
Но зато дорожки – вдрызг,
И грозят автомобили
Веерами грязных брызг.

Развернулся над Невою
Дождевой упрямый фронт.
Старый дуб над головою
Щёлкнул жёлудем о зонт.

Всё уныло в тусклом мраке,
Но украсив общий вид,
И без солнца Исаакий
Ослепительно блестит.

И блестит, как Исаакий,
Купол каждого зонта.
Хоть поймёт её не всякий,
Есть и в этом красота.
* * *
Объезд

Как бы это ни звучало нелогично и нелепо,
Я люблю, когда автобус объездным путём пускают,
Ежедневно по маршруту скучно следующий слепо,
Он хоть чуть, но в приключенья пассажиров вовлекает.

Хоть чуть-чуть разнообразит монотонность и банальность,
Хоть чуть-чуть да приоткроет нам неведомые дали:
Увезёт в пустынных улиц параллельную реальность,
Тех, что транспорта такого отродясь и не видали.

Опьянит щемящим духом заводской периферии,
Неожиданной и странной, с центром города в соседстве –
Лёгким вздохом захлебнёшься от внезапной эйфории
И привстанешь на носочки перед чудом, словно в детстве.

А не то махнёт направо, вместо, чтоб свернуть налево,
Повезёт тебя по главным, историческим местам,
Как наследную принцессу, а не то – и королеву:
От дворцового ансамбля – до Дворцового моста!

А потом вернёт обратно, чтоб не очень зарывалась:
Мол, давай-ка возвращайся на привычный свой маршрут!
Но оставит впечатленье эта крохотная малость,
Неожиданный подарок этих нескольких минут.
* * *
Курсирую…

Курсирую сквозь Питер спозаранку
В тисках своей рабочей кабалы.
Встречаются друг с другом у Фонтанки
По-достоевски острые углы.

Здесь, у мостов Калинкиных, калина
Не прижилась, лишь слова звук пустой,
Окно в торце, и свет сошёлся клином,
Схлестнувшись с обступившей чернотой.

И, городом больные горожане,
Мы так же угловаты, как и он,
Влиянию словесных недержаний
Подвержены с наветренных сторон.

За каждый пряник ждём удара плети,
За ложку мёда – жала диких пчёл.
А город по прошествии столетий
Маразму паранойю предпочёл.

Он разболтает в лужах на дороге
Словесную бессовестную муть,
Таких насочиняет патологий,
Что Достоевский может отдохнуть.

Пахнёт холодным ветром Петрограда,
Под сердцем отзовётся горячо:
Идёт мужик к Румянцевскому саду
С винтовкой через правое плечо.

Повеет революцией, войною,
И век не тот, и я уже не та…
Но, обогнув, увижу за спиною
Привычный абрис чёрного зонта.

И вспомню про забытые перчатки,
Когда накроет холода волной,
И жёлудь сухо щёлкнет о брусчатку –
Затвором за напрягшейся спиной…
* * *
Кленовый лист

Центральной першпективы строгий вектор,
Адмиралтейский шпиль направлен ввысь…
На тротуаре Невского проспекта:
Кленовый лист – откуда ни возьмись.

Назад, вперёд – не то, что нет ни клёна –
Не сыщешь захудалого куста,
А потому взираю удивлённо
На силуэт кленового листа.

На серых плитах – маленькое чудо,
Загадка обуславливает шок:
Один вопрос: откуда он, откуда?
Слетел откуда в каменный мешок?

Огнём осенним жарко опалённый,
Ни дать ни взять – оранжевый муар!
С какого-то невидимого клёна
Упал листок на пыльный тротуар.
* * *
Город…

Город строится вглубь и вширь,
Разрушается вширь и вглубь…
Раз уж высосал, как упырь,
На прощание – приголубь!

Вычитая из жизни дни,
На прощанье тугу развей,
Благолепием осени
Разностильных своих церквей.

Оттого ль, что тебе сродни
Интересы сирот и вдов,
Ты, жалеючи, опьяни
Пряной прелью своих садов.

Я оставлю тебя, а ты,
Давший место в своей груди,
По ночам разводи мосты,
А наутро – опять своди!
* * *
Бокогрей

Сегодня первый раз весенним духом
Изменчивый повеял бокогрей.
Зима, неугомонная старуха,
Заулыбавшись, сделалась добрей.

Сугробы опускаются подтало,
И проседают снежные поля,
И множится в оплавленных кристаллах
Неистовое солнце февраля,

Но пестует белёсую прохладу
Стекающая с берега слюда…
А мне тепло, и я ужасно рада,
Что в этот день приехала сюда,

Где вычурность, граничащая с блажью,
Соседствует с холодной простотой:
Заснеженное Марсово, Лебяжья
И Летний сад, по-зимнему пустой.
* * *