Есть что забыть, но не могу! Поэма-воспоминание

               

Часть первая. При свете совести и сказки
жертва, мученик века Анатолий Чиков* –
поэт, член Союза писателей СССР,
лауреат премии преподобного Сергия Радонежского. 
Часть вторая. Благодарю!
Часть третья. Эпилог.

Часть первая. При свете совести и сказки
жертва, мученик века Анатолий Чиков –
поэт, член Союза писателей СССР,
лауреат премии преподобного Сергия Радонежского, 
автор книг:

                - Синица. – М:  Советский писатель, 1962;
                - Янтарь. – М:  Советский писатель, 1967;
                - Берестяная грамота. – М:  Советский писатель, 1974;
                - Сердце камня. – М: Молодая гвардия, 1978;
                - Часы и жизнь. – М:  Советский писатель, 1982;
                - Магнит.  –  М: Молодая гвардия, 1988;
                - Стихотворения. – М: Советская Россия, 1990;
                - Запасная планета. – Сергиев Посад:
                ООО «Все для Вас – Подмосковье», 2009.

                85-летию со Дня рождения
                Анатолия Чикова
                посвящается

1.

Родился 14 июня 1928 года в г. Мытищи Московской области, в так называемом Заречье: Клязьма. Отец – Филипп Иванович Чиков, обходился случайными заработками и писал не то рассказы, не то стихи; умер в 1933 году, от сыпного тифа. Основной кормилец семьи – мать Александра Владимировна, работавшая на текстильной фабрике. После смерти мужа неудачно вышла замуж – за милиционера, и начались беды – пьянки и драки. Анатолий, в пятилетнем возрасте, получил тяжелое алкогольное отравление, из-за чего плохо учился и не понимал арифметики. В то же время он пристрастился к чтению и в десять лет написал своё первое стихотворение «Жила-была мышка, у мышки были книжки и т. д.».

Мать отдала детей (его и брата Бориса) в Скрипоровский детский дом, откуда Анатолий по слабости здоровья направлен в детский санаторий, располагавшийся под Ленинградом во дворце Екатерины. Он вспоминал: «Мы ходили на экскурсию в Царскосельский лицей. Нам говорили, что в нём учился Пушкин…». Через некоторое время мать забрала сыновей к себе, в Клязьму. В 1940 году она умерла, и родственники отдали детей в «Зелёный Курган» - так назывался детский дом под городом Истра. Вскоре началась война.

При наступлении немцев под Москвой детдомовцы помогали взрослым демонтировать трактора, топили в болоте наиболее ценные части механизмов, поджигали на корню стоящий хлеб…

Эвакуировали детей последним эшелоном под огнём наступавшего врага. «Стоявшие на станции в оцеплении красноармейцы, – вспоминал Анатолий, – бросились в контратаку и, наверное, все погибли, спасая нас – это я запомнил на всю жизнь и до сих пор считаю, что я в долгу перед спасителями».

В эвакуации Анатолий оказался в Зауралье, в селе Макушино Курганской области, откуда неоднократно пытался сбежать на фронт. Его ловили. Он побывал в четырёх детских домах и пяти детских приёмниках. В итоге – его выучили на слесаря, и он стал работать в МТС вместе с заключёнными.

После войны тайком поехал к тётке в Клязьму. В Моршанске его поймали. Бежал и снова попался. На этот раз его отправили в детскую колонию на станции Вяжли Моршанского района. Колония усиленно охранялась, т.к. находилась в пределах лагеря для военнопленных фашистов. Однако и оттуда ему удалось сбежать... В Клязьме тётка направила его к двоюродному дяде Генриху Зеленко, который занимал пост первого заместителя Министра трудовых резервов. Дядя принял его радушно, учитывая способности к рисованию, дал возможность поступить в группу художников при Московском институте имени Молотова, где директором в то время была жена Маленкова – Голубцова. После окончания подготовительного курса – перевели в Загорск, в котором он выучился на реставратора монументальной живописи, но поскольку реставрационные работы тогда не велись, сменил несколько профессий.

В этот же период он серьёзно увлёкся поэзией, стал печататься в Загорской газете «Вперед», где редактором был «рязанец» Василий Иванович Голованов, охотно публиковавший его стихи. В журнале «Смена» их заметил поэт Евгений Долматовский и одно стихотворение под названием «В трудовой семье» было напечатано, пригласили на областное совещание поэтов: Лев Иванович Ошанин отметил его талант и посоветовал учиться.

1949 год. Устроился в охрану на «Звёздочку» в г. Загорске – сутки работаешь, трое – отдыхаешь. Пиши в своё удовольствие. Но тут повестка из военкомата – его забирают в армию.

Он проходил службу в Германии в сапёрном полку Группы ограниченного контингента войск, где при Доме офицеров начальство предполагало устроить его на годичные курсы офицеров по политической подготовке, но головные боли привели его в госпиталь, в котором и был комиссован из армии.

Вернувшись, он скитался по чужим углам, пока не получил комнату в коммунальной квартире двухэтажного дома старой постройки по улице Валовой.
 
Комната  метров семи  в коммунальной многонаселённой квартире, неспокойной и шумной (сосед по этажу – начальник медвытрезвителя с  ближайшей улицы, его побаивались).

Всю обстановку его комнаты составляли топчан, табуретка да самодельный столик. А ещё у него была одна ложка, одна чашка  с блюдечком, один чайник и один нож.

Работал и учился – в вечерней школе г. Хотьково.

* Стихи.ру - Анатолий Филиппович Чиков


2.

С лёгкой руки Николая Константиновича Старшинова в журнале «Юность» опубликованы два стихотворения Анатолия Чикова. В 1962 году стараниями Василия Субботина в издательстве «Советский писатель» вышла его первая книга «Синица». Затем – учеба в Литературном институте имени А.М. Горького на заочном отделении, который успешно закончил (1968), за год до окончания которого (1967) в том же издательстве  издана вторая книга стихотворений «Янтарь». В 1974 году увидела свет третья – «Берестяная грамота».

Сокурсники – Николай Рубцов, Алексей Селиванов…

Казалось бы, жизнь поэта складывалась согласно его призванию. Однако по мере развития дарования ему всё чаще приходилось сталкиваться с непредвиденными и даже чудовищными неприятностями. По словам Анатолия Филипповича, в Доме творчества в Голицыно на него «натравили литераторов» и «обвинили в страшных делах», так называемом «заговоре», после чего упрятали в лечебное заведение… 

Неоднократно, в разные годы, он несколько раз пытался заговорить со мной о проведенных опытах по управлению его мозгом на расстоянии  и  адских болях, которые он испытал тогда, и которые до сих пор его преследуют, называл громкие имена, вспоминал, как кошмар, посещение им академика Бехтеревой, заведующей институтом психиатрии. Сильно болела голова. Просто разламывалась…

Для меня услышанное не укладывалось в голове, но, учитывая его возбуждённое больное состояние, видя перед глазами упаковки психотропных лекарств, я старался не поддерживать разговор, не развивать тему, чтобы не усугублять нарушение его психики. Полагал – очередная фантазия поэта.

В письме Н.К. Старшинову 5 февраля 1988 года он признавался: «От потрясения, негодования, гнева и боли, и оттого, что меня кололи как подмётку, у меня действительно случилось расстройство рассудка и смешение психики… Я съел несколько ящиков химических таблеток… Никто, кроме тебя, который всегда защищал меня, не поверит, что книжки «Сердце камня» (1978) и «Магнит» (1988) написаны во время душевной муки и расстройства рассудка».

В свете этого признания поэта абсолютное молчание критиков выглядит как соучастие в заговоре. Ведь маловероятно, что они в отличие от поэтов не ведали о трагедии А.Ф. Чикова. И, следовательно, сознательно молчали, ибо любой  серьёзный разбор творчества являлся прямой реабилитацией его как здравомыслящей личности.

В один год «Литературная газета» развернула дискуссию по творчеству Анатолия Чикова – я прочитал четыре статьи, отложил газеты, но со временем по непонятным причинам они исчезли…

            Шли дни литературы на Загорской земле – состоялся литературный вечер в ДК имени Ю.А. Гагарина. Виктор Боков, Роберт Рождественский, Римма Казакова, автор нашумевшей «Памяти» Владимир Чивилихин и другие. Около десяти человек. Анатолия Филипповича, единственного члена Союза писателей СССР на Загорской земле, её жителя – не пригласили.

            Хотя уже тогда о нём в литературных кругах ходили легенды. Любимец Поэзии и детворы. И в городе он пользовался заслуженной славой. Но чиновники, местная власть не хотели его признавать.
 
          И когда после вечера мы (Владимир Сосин, Надежда Коган, Люба Сметана, Людмила Тихомирова и я) пришли к нему, он был в чёрной спортивной рубашке. Оконное стекло разбито и вместо него торчала подушка. На улице зима, лютый холод, и Анатолий Филиппович кричит, точно заезженная долгоиграющая пластинка: «Проклятые коммунисты... Всё продали... Красные помещики…» Он –  пьян. Смотрю, все по одному оставляют комнату. Словно корова языком слизала. Осуждать их не берусь. Время было такое! И остался я и Анатолий Филиппович. Он постепенно начал трезветь и приходить в себя. И я, как мог, его успокаивал. Уехал я в этот вечер на последнем автобусе, прочувствовав всё его одиночество и неприкаянность и обиду…


                Владимир Сосин:

*   *   *

Что шумишь, горемыка? Чего ты бунтуешь?
За окошком метель, ты пред нею ничто.
Как она, не завоешь,  во всю не подуешь,
чтобы недруг шатался и падал ничком.
Потому понапрасну разбил ты окошко,
в звон мгновенный ударом стекло обратив.
 Одинока душа. Ей и душно и тошно.

Ей и гневно. И в гневе ты варвар, ты скиф.
 На столе,
на пустынном,
стакан да бутылка.
Да сверкает грошовой рыбёшки скелет.
 Словно прорезь, лицо исказила ухмылка
над собой, над судьбой, над нашествием бед.
 Мне ль тебя утешать и надеждами кутать?
Мне ль тебя исцелять? Я и сам нездоров.
Так запуталась жизнь, что никак не распутать.
Каждый день прибавляет всё больше узлов.
 Что шумишь, горемыка? Чего ты бунтуешь?
За окошком метель, ты пред нею ничто.
 Завтра
трезвый
проснёшься, на пальцы подуешь,
Молча рану
окна
занавесишь пальто.


Как Анатолий Филиппович не принимал вырубку лип и на их месте возведение памятника революционеру Загорскому, отношения к городу не имевшему! К чему? Зачем? Но местные власти глухи. И, вообще, местные власти его не замечали, хотя он, единственный поэт в городе и член Союза писателей СССР, автор нескольких книг. И когда он обратился к власти по вопросу выделения ему однокомнатной квартиры, встретил непонимание.

Привели его в очередной раз в приёмную первого секретаря районного ГК КПСС сердобольные жители. Вышли два молодца, два упитанных краснощёких мордоворота, иначе не назовёшь, подхватили под мышки «хилого» поэта, вынесли со второго этажа на улицу и пинком в пах сопроводили словами: «Мы же тебе говорили: «Не ходи сюда!..»…

Непосредственное обращение комиссии Союза писателей СССР, письма в коридорах власти положительного решения не находили, после долгих мытарств, после вмешательства баснописца Николая Бухарина, к тому времени занимавшего должность председателя ЖБК профкома НИИХИММАШ и работающего совместно с районными властями, и моего участия Анатолий Филиппович получил однокомнатную квартиру в микрорайоне Углич. В новом доме на втором этаже. В период отделки дома в ней находились строители со своим имуществом и материалами. Поэтому квартира – обшарпанная, со старым унитазом и несуразной, залитой чёрной краской, и в отдельных местах нарушенной эмалью ванной и другими неурядицами. Но он и этой был рад. Постепенно он довёл её до нормального состояния, обставил. Но входная дверь не закрывалась. Приходили все, кому не лень, не думая о нём. Не спрашивали: «Можно ли?». В любое время суток. Замок не сдерживал. Его часто приходилось менять, а дверь – ремонтировать. Наконец, терпение лопнуло – всё прекратилось, и к нему стали приходить только его друзья - и он обрёл покой. Сюда, как и раньше на улицу Валовую, приезжали   из разных мест поэты, чтобы услышать его слово, поговорить с ним. Николай Дмитриев, Григорий  Калюжный, Геннадий Красников, Геннадий Касмынин, Николай Старшинов, Марина Кудимова, редактор «Молодой гвардии» Татьяна Чалова и многие другие.

В квартире он установил проигрыватель и слушал в записи с долгоиграющих пластинок голоса Фёдора Шаляпина, Ивана Козловского, Вадима Козина, Изабеллы Юрьевой, Петра Лещенко, Елены Образцовой, русские народные песни, современные и даже песни на свои слова. Но музыка на свои слова им не воспринималась.

    Дом стоял на возвышении, квартира – на овраг, где по весне свыше недели бушевали черёмуховые страсти, жаром любви настоян воздух и свищут соловьи – не до сна!.. Летом – зелёный ковёр из трав и цветов, кустарник, деревья, бездонное небо… Осенью – ярмарка листьев, пожар их прощальный…Зимою полосы далей и теней, уходящие за горизонт…

     Рассказывает Анатолий Чиков:

     «У меня было раз вот, иконы я собирал, понимаешь ли, ходил, платил деньги, набрал 40 штук. Ну,  я ждал квартиру, чтобы повесить как-то, сделать исторический уголок. А  потом, понимаешь,  никому не говорил,  крепился. И  вот - чёрт его знает! -  поддал  я и  спустился  в,  это, погребок - знаешь, возле милиции?  А там стоит Борис Крылов (художник) и жалуется, что у него плохие отношения с женой, … туда - сюда. И мне, действительно, жалко его стало. И думаю: подарю ему икону. Я говорю: «Борис, я вижу, что тебе тяжко. Давай тебе икону, значит,  подарю!». А он:  «Неужели есть?»  Я,  дурак, проболтался,  повёл его, а он схамил: «Слушай – эту!» И самую такую ценную. Теперь он потащил её: «Толя! Я тебя ограбил!» и даёт мне 50 рублей. Ну, скажем, вот Евтушенко пишет, что выбросил это самое. Все деньги не выбросишь! Я  тоже так  сделал. Я беру и говорю: «Забери!»  А он не берёт: «Нет-нет, я должен! Я обязан!». Я взял 5 рублей, разорвал, а 45 рублей бросил на снег. И он встал на колени и собрал их. Я говорю: «Так-то. Дело не в деньгах, понимаешь?» А потом начал меня спаивать и выпрашивать остальные иконы. …Ребятам он отдал. Несколько икон я сам дал художникам Якову Потапову, 3 иконы – Женьке Журухину. …раздавал, понимаешь? Интересные иконы!..».

Личное знакомство состоялось в феврале 1967 года в «Клубе молодых», который вёл Владимир Смолдырев. Он представил поэта всем собравшимся, а потом и персонально каждого из нас.

Обычно поэт садился сзади, как говорится, на галёрку, и во время заседания – выступлений,  прений  молчал и по окончании – уходил незаметно, тихо…

Знакомство переросло в бескорыстную дружбу, и он мне стал и друг и брат.

3.

             В сентябре 1975 года для материальной поддержки Анатолия Филипповича открылся  литературный кружок при ДК «Космос» посёлка Новостройка в библиотеке профкома НИИХИММАШ по согласованию с председателем профкома А.В. Селивановым при наличии плана работы. Организация – за мной, он – руководитель. Оплата – путёвки районного общества «Знание».
 
              К занятиям он готовился тщательно. Продумывал план занятия, просматривал рукописи членов кружка, готовил рассказ о том или ином поэте, о том или ином течении в литературе. Приезжал он обычно ко мне домой – пили чай и шли в ДК «Космос». Там, в библиотеке, отмечали путевки, которые он с собою привозил - и которые потом оплачивали через районное общество «Знание» (16 рублей в месяц), затем поднимались в малый зал. Здесь нас уже ждали - обычно, опаздывающих на занятия - не было.
            
     На первом занятии, Анатолий Филиппович рассказал о себе и попросил собравшихся представиться, рассказать: «Кто, где и кем работает, какое учебное заведение закончил или учится, давно ли пишет?» - попросил почитать своё, если кто готов, первый открыл чтение.

      После окончания занятия всем коллективом шли провожать его и Володю Сосина на автобусную остановку, где стоял или был на подходе предпоследний рейсовый автобус. Они в него входили, если были сидячие места – садились и, взмахнув на прощание руками, уезжали. А мы, потом, долго не могли расстаться, провожая друг друга до дома, дух занятия ещё витал над нами.
 
      В состав литературного кружка вошли Владимир Сосин, Николай Бухарин, Иван Кудрявцев, Вера Евдокимова, Людмила Тихомирова, Мансур Сафин, Дмитрий Червоненко, Владимир Чванов, Люба Сметана, Петр Кукин, Надежда Коган. Были и другие, которые незаметно приходили и также незаметно исчезали, не оставив следа.

    Владимир Сосин – учится в лесотехническом институте на ФЭСТе. Владимир Смолдырев считал его уже состоявшимся поэтом и прозаиком. Повесть о детстве, которая к тому времени была Володей написана, радовала Смолдырева, и он желал её видеть напечатанной в одном из московских журналов, для чего предпринял ряд усилий, но не успел довести до конца. Владимира Смолдырева – не стало.

      Николай Бухарин – выпускник исторического факультета МГУ, начинающий поэт, баснописец.

      Иван Кудрявцев – выпускник МВТУ имени Баумана, начинающий поэт.

      Вера Евдокимова – выпускница мехмата МГУ, пробует себя в стихах и прозе, собирает краеведческий материал.

      Людмила Тихомирова – выпускница Калининградского механического техникума, начинающий поэт.
      Мансур Сафин – выпускник Казанского университета по специальности «радиофизика и радиоэлектроника», офицер Советской Армии, начинающий поэт и переводчик.

      Дмитрий Червоненко – выпускник Запорожского мединститута, врач-рентгенолог, начинающий поэт.

      Владимир Чванов – выпускник Рязанского радиотехнического института, встречался с А.И. Солженицыным, о котором у него остались  тёплые воспоминания, писал стихи, а теперь на перепутье – не пишет, эрудит.

      Люба Сметана – директор КЮТ, любит поэзию и следит за её развитием.

      Петр Кукин – начальник лаборатории множительной техники института, участник Великой Отечественной войны, весельчак и частушечник, вносил в занятия оживление, начинающий поэт.

      Надежда Коган – выпускница Московского СТАНКИНа и является его внештатным научным сотрудником, стихи пишет со школьных лет и публикует в районной газете «Вперёд», в составе Загорской городской делегации посетила Болгарию. Стихи у неё лирические, эмоциональные. Анатолий Филиппович тепло о них отзывался и следил за её ростом.

      Как заметит читатель, люди собрались разные – по возрасту, образованию, работе, жизненному опыту, но всех их объединяла всепобеждающая страсть к книге, созданию собственных произведений, тяга к познанию – поиск себя. 

      Прежде всего, – название литературного кружка. Уже на первом занятии, Анатолий Филиппович, подводя итоги, попросил нас подумать о названии кружка. И на втором занятии, после проведенной дискуссии, было принято решение о присвоении литературному кружку названия «Загорские узоры». Старостой литературного кружка был избран Иван Кудрявцев, секретарём – Люба Сметана.

Занятия. Занятия разделялись на две части. В первой части разбиралось наше творчество. Для чего приносились рукописи, отдельные листы со стихами. Они читались членами кружка, обсуждались. Делались выводы: на доработку, на чтение со сцены или чтение по радио, в печать – в районную газету «Вперёд». И набирались опыта по работе со стихом, осваивалась техника стихосложения, компоновка рукописи, включая содержание. При обсуждении Анатолий Филиппович оценивал профессионально, скидок не делал. Дельные весомые критические замечания всегда высказывал Владимир Чванов, и мы к его мнению также прислушивались.

Запомнилось, как Анатолий Филиппович устроил разбор стихотворения М.Ю. Лермонтова «Парус», вскрыв его второе дно, глубину, смысл. А всего-то несколько четверостиший! Какой простор мысли, настроения!

В другой раз Анатолий Филиппович предложил нам написать стихотворение на заданную тему «Шарф и Африка». Отличились В.Сосин, В.Евдокимова, П.Кукин. Оказывается, стихи можно создавать и по заказу. Нужно иметь жизненный опыт и богатое воображение.

Однажды он попросил сделать перевод с литовского языка по подстрочнику. Хороший перевод получился у В.Сосина.

Участвовали в создании слов песни о Загорске. Лучшими признали слова В. Сосина. Они и  рекомендовались на конкурс. Приняли участие П. Кукин, И. Кудрявцев.

В это время в газете «Вперёд» страничку поэзии готовил Александр Иванович Малыгин. Он попросил Анатолия Филипповича уговорить членов нашего коллектива помочь ему справиться с потоком присылаемых в редакцию стихотворений. Мы охотно откликнулись на эту просьбу. Забирали в редакции письма, делали подробный анализ присланных стихов и отсылали их авторам, давая, по возможности, советы.

Я и сегодня вижу из тех далёких времен рукописи В. Сосина «Голубой вагон», В. Евдокимовой «Осеннее», М. Сафина «Я по стиху перебираю память», П. Кукина «Я люблю», Н. Коган «Стихи о Болгарии». Они играют, дышат. В них молодой задор, простор, неприкрытое собственное видение мира.


4.

Во второй части занятия – прослушивание лекций, докладов, рефератов о том или ином поэте, его жизни и творчестве. Готовились по очереди. Выбирали тему заранее. При подготовке перелопачивали всю имеющуюся литературу, какую только могли отыскать. Отдельные лекции помню до сих пор, хотя прошло уже свыше четверти века.

Лекция о М.Ю. Лермонтове. Прочёл её Саша Бухарин, старшеклассник, только что вернувшийся из поездки в музей-усадьбу «Тарханы», где участвовал в "Лермонтовских" чтениях, встречался с Ираклием Андронниковым, исследователем неизвестных страниц из биографии поэта, и поэтом Павлом Антокольским. Впечатления от этой поездки и легли в основу его лекции. Вдохновенная, захватывающая лекция. Захотелось – как можно больше прочесть, что есть у М.Ю. Лермонтова, о М.Ю. Лермонтове. Такова была сила лекции!

Доклад о жизни и творчестве Вильяма Шекспира. Готовила Вера Евдокимова. Содержательный, глубокий. Слушали, затаив дыхание. Боялись пропустить слово. Читать, читать и читать!

Доклад о творчестве Беллы Ахмадуллиной. Читает Владимир Сосин. Своё выступление он дополняет использованием пластинки с голосом автора. Тоже очень интересно. Захватывающе.

Потом – доклад Владимира Сосина об Александре Блоке (он  – его любимый автор)…

Однажды всё занятие было посвящено жизни и творчеству Валерия Брюсова. Провела специалист по его наследию, литературовед Анчугова Татьяна Васильевна. Её статья о В.Брюсове только что вышла в книге серии «Литературное наследство» (т. 85, Москва, издательство "Наука", 1976). Заворожённые, слушаем. Жаль, что вечер короткий, как одно мгновенье пролетел. Не хочется расходиться…
 
И ещё много подобных занятий.

Литературный кружок растёт и по численности и по популярности, участвует в мероприятиях района и по предложению Анатолия Филипповича, в апреле 1977 года он преобразуется в литературное объединение «Загорские узоры».

О выступлениях в районе. Память сохранила выступления членов литературного объединения в школе села Константиново, в кружке «Поэзия» г. Хотьково, на вечере в ДК имени Ю.А.Гагарина. Запомнились внимательные глаза слушателей. И везде благодарили.

Выступление в печати. Районная газета «Вперёд» для нас была открыта. В ней печатались В.Сосин, И.Кудрявцев, В.Евдокимова, М.Сафин, Н.Коган. Первые публикации, как правило, сопровождались небольшим вступлением Анатолия Филипповича. О каждом из нас он находил добрые поддерживающие слова. В газете "Московский комсомолец" от 05.10.78 в рубрике "Турнир поэтов" с его напутствием были напечатаны стихи Мансура Сафина, Ивана Кудрявцева, Владимира Сосина. А журналы и альманахи для нас были закрыты. Не помогали и просьбы Анатолия Филипповича. В ответ шли одни отписки. Такое время было! Вспоминается, в одном из номеров «Литературной газеты» было напечатано письмо, в котором автор, не выдержав подобных ответов, послал за своей фамилией малоизвестное стихотворение В.Маяковского и в ответ получил отписку-рекомендацию – ходить на учёбу в литературное объединение. Разразился скандал.

Вера Евдокимова вспоминает, как однажды Анатолий Филиппович на реплику «…после положительного отзыва на её стихи «Что толку, что получается? Всё равно их некуда девать!» разразился целым монологом: «Понимаешь, Вера, если бы ты была мужчиной, всё обстояло бы проще. В течение многих месяцев надо водить в бар рецензентов, низовых редакторов, других людей, что стоят в цепочке «автор – редактор - издатель».    Для этого надо забросить все дела, мелькать в редакциях, постоянно напоминать о себе, бочку спиртного выпить со многими товарищами. И хорошо, если после этого удастся увидеть свой сборник изданным, а то иной сопьётся, пропадёт, а не издадут бедолагу. Так что расти детей, радуйся жизни, пиши стихи. О печатании лучше не загадывать. Главное, не переживай из-за этого» («Поэты – души обнаженные», венок воспоминаний, газета «Зеркало» от 01.11.96., стр.10).

В одном из московских журналов мои стихи и басни Николая Бухарина взяли в печать. Они им подошли. Но в печати они так и не появились. Может, мы не проявили настойчивости? Или на нас, пришедших с улицы, просто не обращали внимания? Или…
 
Однажды на одном из занятий я предложил издать сборник членов литературного объединения. Все поддержали. Как водится у нас на Руси: сам предложил, сам и выполняй. Меня  назначили ответственным исполнителем. Начал сбор материала, отбор, печатание.
На занятии 26.09.78 обсуждали рукопись подготовленного сборника. Общее название: «Встречи». В него вошли:

1. Дмитрий Червоненко.
2. Мансур Сафин.
3. Иван Кудрявцев.
4. Надежда Коган.
5. Владимир Сосин.
        6. Вера Евдокимова.
7. Петр Кукин.
8. Николай Бухарин.

Общее мнение: одобрить.

Составители:
Анатолий Чиков, Иван Кудрявцев.
Художник:
Ольга Рождественская.

На занятии 31.10.78 присутствовал первый секретарь парткома института Журавлев Виталий Степанович. Он сказал: «Необходимо быстрее закончить со сборником. Впереди – тридцатилетие института. Он, как сувенир, понадобится. Попробуем через  цензора города. Если получим разрешение, то тогда размножим через Переславль или через типографию института».

Разрешение цензора получить не удалось. Путь в типографии Переславля и института, несмотря на предпринимаемые усилия парткома, был закрыт. Оригинал сборника, полностью подготовленный к печати, по сей день хранится у меня. Просматривая его, я испытываю сожаление. Многие стихи из него увидели свет спустя десятилетия, в большинстве своём в самостоятельных сборниках их авторов. А могли порадовать читателя ещё тогда, только что из-под пера. Сколько воды утекло, сколько потеряно лет!

Этот сборник можно назвать предтечей - сборника «Сергиев Посад. Выпуск первый. Поэзия» и сборника «Поэты Сергиева Посада. ХХ век.  Антология». Это был первый коллективный поэтический сборник за всю историю литературной жизни Загорска второй половины  ХХ века на Радонежской земле. Правда, тираж его невелик – всего несколько экземпляров, выполнен на печатной машинке и любовно оформленный художником Ольгой Рождественской.

Сегодня имена авторов первого сборника «Встречи» известны любителям поэзии России. Это – члены Союза писателей России Вера Евдокимова, Владимир Сосин, Иван Кудрявцев, Мансур Сафин, член Союза Российских писателей Николай Бухарин…

Последнее занятие литературного объединения состоялось 24.04.79. А потом занятия прекратились из-за болезни Анатолия Филипповича Чикова, но члены литобъединения продолжали встречаться. В 1980 году родилось новое литературное объединение «Свиток» при библиотеке ЗОМЗа (ныне библиотека имени А.С. Горловского) под руководством Элины Степановны Тарасовой и они стали его активными членами.


5.

В последние годы Анатолий Филиппович боялся покидать город, выезжать за его пределы, и когда надо было куда-то по делам, то обращался к друзьям, просил их поехать с ним. Так я оказался с ним в Москве в издательстве «Молодая гвардия» и познакомился  с поэтом, другом Анатолия, редактором альманаха «Поэзия» Николаем Старшиновым. У него мы пробыли около часа. За это время на его рабочем столе выросла большая стопка рукописей, принесенных для просмотра и дальнейшего включения в план издательства на следующий год. И я ещё подумал, как много рукописей,  какие нужно иметь силы в редакции, чтобы всё это переработать и  достойных не упустить, довести до читателя, порадовать открытиями, находками.

Однажды застал Анатолия Филипповича на четвереньках на полу комнаты среди разбросанных листов со стихами: «Составляю очередную рукопись! Всё перед глазами и удобно собирать содержание и компоновать разделы. Учись!».  И в будущем я так и поступал!

Встречал меня Анатолий Филиппович всегда радостно, открыто, стараясь, по возможности, выйти на крыльцо, навстречу мне. В его фигуре мне виделось что-то от доброго мудрого старца, седого как лунь, никогда никого не обижающего, в любой момент готового броситься на помощь нуждающимся в ней, ободрить, поддержать. С ним было удивительно легко и тепло.

В предисловии к отобранной им подборке моих стихов под общим названием "Спеши, мой сеятель, спеши: Минута год великий кормит…" (газета "Вперёд" от 12.02.77) поэт писал: "…его лирический герой – человек современный, остро чувствующий проблемы дня и в то же время умеющий с позиций современности обобщить увиденное, прочувственное и пережитое…".

Он хотел видеть мои стихи напечатанными в центральной прессе, для чего отобрал несколько и посоветовал отвезти в журнал «Лес и лесное хозяйство». Стихи в редакции понравились, соответствовали направлению журнала, и мне обещали в ближайшем номере, как будет свободное место, напечатать. Но сколько я ни обращался потом, всегда неизменно отвечали: «Подождите!». Так и не знаю: «Напечатали ли?».

Затем Анатолий Филиппович порекомендовал отвезти отобранные им стихотворения поэту Николаю Дмитриеву в город Балашиху для передачи их в альманах «Поэзия». Я встретился с поэтом у него на квартире. Стихи ему пришлись по душе, и он обещал передать их в редакцию. Здесь же он подарил мне свою книгу: «Отклик», М., «Современник», 1987, с надписью «Уважаемому Ивану Федоровичу Кудрявцеву с почтением к его творчеству, в день знакомства, г. Балашиха. 20.У11.89г., автор». Но стихи в альманахе «Поэзия» также не появились.

     Анатолий Филиппович принимал самое непосредственное участие в подготовке моего первого сборника и написал к нему предисловие "Стихи Ивана Кудрявцева", в котором отмечал: "Иван Кудрявцев давно пишет стихи, сочетая работу на производстве с поисками и находками в поэзии. … Искренность и глубина переживания. ... Он в своих переживаниях и мироощущении взял разбег, после чего почувствовал бег отступающих лет – стихи, выстраданные поэтом…". Наконец, мечта его исполнилась, сборник вышел:  «Очнувшийся однажды. Стихотворения и поэмы». – М: РИО Упрполиграфиздат Мособлисполкома, 1990. Из-за недостатка у меня времени я объединил три книги в суммарную – одну. Одному из первых я с благодарностью подарил ему. Он обрадовался, как своему изданию! Радостью светились его глаза! Это надо было видеть! Так умел радоваться только он! Таким он мне запомнился!

      В детстве, когда я не достиг ещё школьного возраста – мне было видение – старец, седой, как лунь: «Будешь писателем!». Жители деревни и писать толком не умели. И в школьные годы не знал, в чём заключается моё писательство. Учился, как все. До 8 класса по всем предметам имел оценку - отлично. Из 1-го класса меня переводили в 4-ый, но родители, по совету сестры, учащейся 10-ого класса,  не дали согласия. А больше в деревне, кроме чтения книг в библиотеках школьной и взрослой, заняться было нечем. Так я и рос. После 10 класса оставил деревню и поступил учиться в Москву. Здесь и появилась склонность к сочинительству и возникла дружба с людьми творческими, в том числе с Анатолием Филипповичем Чиковым, что впоследствии привело к созданию и выходу первой поэтической коллективной книги на Радонежской земле сборника «Сергиев Посад. Первый выпуск.  Поэзия» (1994) и первого в Сергиевом Посаде издания сборника «Поэты Сергиева Посада. ХХ век. Антология» (1999).

Наташа Мартишина вспоминает, что на презентации в бывшем Конном дворе книги «Сергиев Посад. Первый выпуск. Поэзия», подготовленной мной,  Анатолий Филиппович, один из авторов этого сборника, проходя мимо неё, хотя до этого они не встречались и не были знакомы, произнёс: «С Вами войдёшь в историю!» – и прошёл дальше. И вот, спустя несколько лет, выпускница Литературного института имени А.М. Горького, член Союза писателей России Наталья Мартишина, анализируя творчество Анатолия Филипповича, открывает нового поэта, поэта, поэзия которого имеет глубокие исторические корни в древней Руси, начиная с былинных богатырей и со «Слово о полку Игореве…». И доказывает это стихами  поэта.

Мансур Сафин вспоминает, как однажды Анатолий Филиппович принёс в редакцию газеты "Вперёд" стихи о гибели трёх космонавтов при возвращении с орбиты на Землю. В момент передачи стихов прозвучало по радио извещение о гибели Добровольского, Пацаева и Волкова. Все сотрудники редакции в шоке и по городу поползла легенда о проницательности и пророчествах Анатолия Филипповича.

Второй раз, Мансур Сафин (Набережные  челны), следуя из дома в больницу, по пути, из почтового ящика достаёт письмо и захватывает с собой. В больнице узнаёт, что сегодня у него родился сын. Обрадовавшись, он возвращается домой и читает письмо, в котором Анатолий Филиппович поздравляет его с рождением сына.  Конечно, он удивлён!

Кстати, на презентации сборника «Сергиев Посад. Выпуск первый. Поэзия» в Конном дворе Анатолий Филиппович не выступал. Читал его стихотворения Ю.Н. Палагин.

     На презентацию сборника приехали московские поэты Владимир Костров и Николай Дмитриев. Я прочитал две главы из поэмы «Вериги».

Выступил Владимир Костров и, как продолжение начатой мной темы, прочитал своё стихотворение «Бомж и Бог». На эту же тему и под тем же названием оказалось стихотворение у Владимира Сосина.

Николай Дмитриев приветствовал выход сборника.

         
6.

Анатолий Филиппович огорчён. Оказывается, узнал, что в Москве, издательство «Детская литература», 1993, вышла книга Фазиля Искандера «Детство Чика. Рассказы». Пользуется повышенным спросом. Вышло и 2-ое издание, М., «Книжный сад», 1994.  «У меня тоже главный герой детских рассказов - Чик. Гордился! И вдруг…». Несколько рассказов он мне читает. Интересно!

 В молодости он недолгое время проработал в издательстве по работе с молодыми авторами. Работал добросовестно, тщательно анализируя текст, вчитываясь в рукопись, стараясь понять автора, ничего не упустить. В результате в месяц из-под его пера выходила одна статья, но полновесная, которую он направлял автору и экземпляр издательству, которая  оценивало – 9,0 руб. «Даже на хлеб не получалось!» - жаловался он. Быстро делать работу, кое-как он не мог! Естественно, работу эту он оставил. Впоследствии, наблюдая за его чтением вновь появляющихся книг, видел испещрённые его записями страницы, невзирая на личность автора. Записи он делал карандашом, которые потом, в случае необходимости, легко, без повреждения книги, убирались. Так он работал когда-то в молодости с рукописями молодых авторов, так он читал и появляющиеся у него книги, анализируя. 

      Новый год он постоянно встречал в семье художника Л.П. Дёмина. Бывало, созвонишься утром и на вопрос, где и как встречал Новый год, неизменно слышишь:
      - У художника Леонида Петровича Дёмина. Очень хорошо!

Однажды газета «Вперёд» предоставила почти целую страницу стихам художника Станислава Гончарова, написанным в стиле раскованном, свободном. Гончаров бегал с газетой по городу и по художественным мастерским, где взбирался на столы, и кричал: «Что там Чиков? Я – первый поэт! Я!..». Анатолий Филиппович, передавая всё это мне, жаловался: «Понимаешь, у меня книги выходят в центральных издательствах, обо мне написаны статьи и рецензии признанными московскими литераторами в книгах, журналах, альманахах, а у него?.. Как он смеет?!…». Но больше Гончарова не печатали, –  и всё это само собой забылось.            

       Николай Васильевич Денисов – профессиональный художник, начинающий поэт и прозаик. Выдвинут от района на областной конкурс начинающих поэтов в Москву. На малой родине в городе Одоев Тульской области создал музей народных промыслов. Анатолий Филиппович радовался его успехам, следил за его ростом. И о нём он неоднократно говорил.

       Владимир Вяхирь*… 
       В день заката он постучался к тебе, дорогой Анатолий Филиппович…
       История поэмой «Колокола» шагнула навстречу…
       И уже с Предисловием к ней Вам шагать вместе… 
         В добрый час!

       В 70-ых годах, год не помню, Анатолий Филиппович попросил меня съездить с ним в село Константиново и выступить совместно в местной школе. Участвовали взрослые и старшие школьники. Наши выступления прошли тепло, под аплодисменты слушателей. Организатором выступления была и принимала нас учительница русского языка и литературы. По дороге назад поэт признался мне: «А ведь это была моя любовь! И она меня любила! И почему я на ней не женился?!». А ещё попозже: «И в библиотеке  Загорского Горкома партии работает Шульга Валентина Николаевна. Милая, нежная. Тоже меня любила и долго ждала. Предложения с моей стороны не было, и, когда я женился, она тогда уже вышла замуж. Удачно – счастливая! Попрежнему поддерживает дружескую связь со мной и, как и раньше,  печатает мои стихи для  рукописи или дальнейшей работы с ними» – и тяжело вздохнул…

          Из дневника.

          29.11.89. Сегодня Анатолий Филиппович какой-то не такой. Звонил ему сам, т.к. два дня подряд он мне звонил. Он грустный и серьёзный одновременно. Говорит, что у него подготовлено к печати три книги (рукописи):

в «Советской России» – всё старое, за книгу он не считает;
в «Молодой гвардии» – «Моё богатство»;
в «Советском писателе» – «Последнее откровение» в толстых корочках;
в «Современнике» – «Исполнение желаний».

К нему домой должен приехать Калюжный, забрать рукописи и отвезти.

     «Редакционный совет «Молодой гвардии» ещё не рассматривал рукопись» – так ему ответил Старшинов Н.К.

30.11.89. 21-45. Я звонил Анатолию Филипповичу. Разбудил. Оказывается, он уже спал. Мне сказал:
      - Правильно сделал, что позвонил. А то умру - и никто не узнает. Звони!

Какой-то он странный. В душе у него просветление и тихость и серьезность. Я говорю ему: «Я тебя не узнаю. Обычно ты шумишь, громишь, читаешь проповеди». В ответ: «Да, нет, ничего! Печатают мне содержание сборника у Ю.Н. Любопытнова. Пашка (Турухин) мне надоел. Звони, прошу! Спокойной ночи!»

05.12.89. А я его никогда не бросал, ни при каких обстоятельствах: ругал ли он весь белый свет, материл, клял, ругал ли меня (не совсем справедливо, казалось!). Что-то всегда удерживало меня возле него… Видно – судьба!

Позавчера он позвонил мне и попросил приехать помочь разобраться со сберкассой. Пришли деньги из «Советской России» в сберкассу г. Загорск и вернулись обратно, что-то не так, видимо, в переводе. Я вчера написал заявление на работе - отпросился на  сегодня и несколько раз звонил Анатолию Филипповичу.

В 14-00 я поехал. Было очень холодно и снежно. Дул резкий ветер, и мороз крепчал. Я, нигде не задерживаясь, пришёл к нему. Он достал из шкафа сберкнижку и  дал письмо из издательства, в котором говорилось, что деньги, направляемые на расчетный счет Анатолия Филипповича, вернулись в Москву, видно, что-то не так. И просили разобраться и сообщить, а также указать телефон сберкассы. Мы  пришли в сберкассу, книжка у меня в кармане, а также письмо из издательства. Я взял с собой также конверт с подписанным заранее Анатолием Филипповичем адресом издательства. В кассе посетителей много, но у нашего (необходимого) окна стояла одна девушка. Я дождался своей очереди, подал сотруднице (молодой девушке) сберкнижку и письмо и попросил  ответить на вопрос в письме. Она записала  на ней телефон, но ответить ничего  не смогла и обратилась за помощью к старшей по званию работнице. Та прочла письмо и, сказав, что уже давала адрес Анатолию Филипповичу, записала на письме вновь, пояснив при этом, что что-то не так записали прошлый раз. Я прочёл, что она сейчас нам указала. В помещении сберкассы для посетителей во время ожидания Анатолий Филиппович пытался пожаловаться пожилой женщине, что он в результате ошибки потерял около ста рублей. Поскольку постоянно слышу, особенно в последнее время, что происходит много нехороших случаев, в том числе и в сберкассах, я попросил его не распространяться и не обращать на себя внимание. И вскоре мы пошли на почту.
 
По улице шли долго, в сторону молокозавода. Потом я говорю: «Что там, на противоположной стороне, не почта?»  «Нет!» - отвечает. А затем перешли на противоположную сторону улицы и он продолжает: «Я ошибся – это почта!». На почте я написал письмо следующего содержания: «Уважаемая тов. Маркова! На Ваш исх. № 1065-в от 27.11.89. сообщаю адрес для перевода: Загорский агропромбанк. Расчетный счет 211134 сберегательному банку 2578 расчетный счёт 164… для филиала сбербанка 2578/033 на лицевой счёт №… Чикову А.Ф. и телефон сберкассы - г. Загорск, 2-14-85. С уважением  Чиков. 05.12.89.»

Сняв копию, как он просил, я отправил письмо с уведомлением. Когда пришли к нему домой, он читал мне много стихов из книги «Последнее откровение». Заварил чай и угощал. Ругал Бухарина Н.А. за «Кузнечика», который тот переделал на свой лад. Спрашивал совет: «Надо ли отдавать две книги сразу («Последнее откровение» и «Последнее желание») Калюжному Геннадию Петровичу для передачи в издательства «Современник» и «Советский писатель»? Анатолий Филиппович ему звонил вчера и просил через жену приехать. Я спросил:

    - Ты уверен в нём (Калюжном), доверяешь?
    - Да!» – был ответ.
    - Тогда надо отдавать!

Потом меня проводил (вновь до здания сберкассы), так как на улице было холодно.
Просил меня написать воспоминания о нём.

06.12.89. Позвонил Анатолий Филиппович в 7-00. Спросил: «Снились ли мне сберкасса и почта. Поэтов должны мучить призраки. Но это не тот случай! У меня есть более больные места! Где бы пристроить твои стихи?  Мехоношин? Турухин?» Я почему-то подумал: «А Калюжный?». Но ему ничего не сказал.
 
       07.12.89. 21-28. Позвонил ему сам.
 
       - Привет!
       - Привет! 
       - Как ты живёшь?
       - Ничего! -  голос далёкий, далёкий.
       - Что делаешь? 
       - Достаю кукол из банок!
       - Каких кукол?  - молчание. 
    
     Что-то не то! – подумалось. – Не приезжал ли Калюжный?  - молчание.
            
 Решил перезвонить. Сколько ни набирал, всё занято. Позвонил Сосину. Сказал. Владимир Николаевич ответил, что Чиков  ему звонил утром вчера и сказал, что хочет передать Жеглову 200 рублей, чтобы в случае смерти над могилой охотники произвели оружейные выстрелы – залпы.  Вечером же вчера звонил, уже ничего не сказал.
            
 С Сосиным мы договорились, что завтра вечером он  зайдёт к Чикову.
       
 Что-то мне не по себе!… Страшно…
            
Позвонил Сосин. Оказывается, после моего звонка он ходил к нему. Пришёл - и перед ним предстала такая картина: Анатолий Филиппович спит, а телефонная трубка вместо аппарата на столе лежит. Возможно, что он в течение двух суток, как следует, не спал, а тут – сон. И мне отвечал, будучи сонным.
            
12.12.89. Вчера и сегодня он звонил – и мы долго говорили. Первое, что его интересовало – что за куклы он доставал из банок? Я ему объяснил, как я понял. Ему приснилось, что он достаёт кукол из банки и не может достать. Это он мне и сказал в телефон, потому как до конца не мог проснуться и – уснул, разговаривая со мной, на этой фразе.

Я посоветовал ему вторично: когда ложишься спать, то необходимо отключать телефон. Пояснил ему, что он с больной психикой до конца не отдыхает, а рвёт себя. В принципе он согласился. Вздыхал:
 
     - А вдруг ты решишься мне позвонить?
     - Ничего, - говорю, - если до 23-00 не позвонил, то позже не хочу волновать, ибо твоё
       здоровье мне дороже!
      
 * Владимир Вяхирь - Стихи.ру


7.
      
06.01.90. Спасаю второго человека. Вторым оказался Анатолий Филиппович Чиков. Я с вечера  не собирался завтра ехать и сказал ему, что, наверное, не приеду, хотя он просил привезти  пять поэм из моей рукописи. Он еще раз их посмотрит, чтобы я не ошибся при их издании, чтобы мне потом не было стыдно за себя, а ему – за то, что он мне не указал на ошибки. Утром проснулся и решил ехать, но последние стихи для рукописи не отпечатаны ещё.

Я взял полностью рукопись книги «Очнувшийся однажды», первый экз., и третью книгу Н.А.Бухарина – показать, что и я такую же хочу и могу издать, то есть издать то, о чём он мне постоянно твердит.

Пришёл на автобусную остановку, в 11-57, а автобус только что ушёл. Следующий – 12-20. Я взял картошки для Анатолия Филипповича. Может, кто захватит… 12-20 - с лыжами идёт Бухарин. После обычных приветствий и вопроса, куда я собрался, он говорит, что готов поехать со мной. Я согласился пойти с ним к нему домой, чтобы он переоделся.

- А ты купи ещё Геркулеса для Анатолия Филипповича – сказал он.

Я опять согласился и пошёл в магазин. Купил. Пришёл к Бухарину. Он был уже в костюме, доложил мне ещё картошки по моей просьбе и начал звонить в Реммаш, куда уже уехала его жена. Сказал, что позвонил сам Чиков, что-то у него произошло -  и просил приехать. Что произошло? – он не знает. Жена отвечает, что она тоже хочет поехать. Он говорит: «Приезжай туда». Подошёл автобус, и мы поехали.

Зашли к Турухину. Его нет в ДК. Пошли к Чикову. Анатолий  Филиппович стоял на крыльце. Нахохлившийся воробушек! Поздоровались. Стали говорить. Критиковать порядки в стране и в городе. Шумно. Человек, идущий мимо нас в подъезд, поглядел на нас особенно внимательно и – … подозрительно. Мы пошли в квартиру. Открыли дверь – нечем дышать. Я сразу на кухню. На плите стояла кастрюля с горохом, газ  включён, но не горел. Видимо, закипев,  содержимое переполнило  кастрюлю и залило огонь под ней, газ продолжал поступать через горелку в плите и заполнять помещения квартиры. Мы открыли двери и форточки, а Анатолий Филиппович даже не почувствовал его запах.          

Затем Бухарин подарил ему свою книгу «Вечерний звон». Читали и слушали новые стихи. От Чикова пошли к Сосину. У него температура с вечера, а жена уже неделю на «больничном». Выпили мы с Володей по чашке кофе, Бухарин – чашку чая. Володя читал свои стихи, сказал, что идут разговоры об открытии в Загорске литературного объединения, вести которое должен преподаватель Литературного института. Согласие с обеих сторон получено. Решается вопрос зарплаты.

Среди недели позвонил Чиков:

        - Нигде нет картошки. Холодно.
- Ладно, привезу!

Через  день звонит, вечером  -  меня нет (слушала  дочь), утром – меня нет (слушала жена) – она тут же позвонила мне на работу и сказала, что их тревожит его голос.
На мой вопрос он спросил прямо:

         - Когда привезу картошку?
         - Или в субботу или в воскресенье – был ответ.

Но в пятницу 22.12.89. я позвонил утром и сказал, что еду.

Когда пришёл к нему, у него включён проигрыватель и звучит классическая музыка. Он вполголоса мне начал читать свою сатирическую поэму, студенческую, переработанную, о борьбе с бюрократами и про собачку Тобика. Я попросил его выключить проигрыватель, чтобы не мешал слушать. Он выключил, но при этом заметил, что надо говорить тихо, иначе подслушают соседи.

В воскресение 24.12.89. он позвонил и сказал, что сочинил балладу о женщине, которая вырастила поросёнка, а его украла и съела милиция, поступив так безнравственно с женщиной, которую она обязана охранять. Потеря нравственных устоев!

Брат Борис жил в городе Хотьково, но с ним он не общался. Брат много пил, и, видимо, Анатолий Филиппович имел в своё время от него большие неприятности. И однажды их пути разошлись навсегда. Я встретил его в тамбуре электропоезда «Москва  - Загорск». Щуплый мужчина небольшого роста в помятой невзрачной чёрной одежде. В хорошем подпитии. Еле-еле держался на ногах. Не помню сейчас с чего, но он мне представился: «Чиков. Брат в Загорске – известный поэт».  Я ответил, что брата знаю. Заговорили о стихах. Но что конкретно – память не сохранила. И вскоре он вышел - на станции Хотьково. И больше я его не встречал…

15.06.90. Сегодня подарил васильки Анатолию Филипповичу – целый букет. Пусть напоминают ему поле свободное, широкое, вольготное. А он мне подарил свою книгу «Стихотворения» и при этом заметил, что тебе ближе на данный момент Белла Ахмадулина и Андрей Вознесенский. А ещё с обидой заметил, что, кроме меня, его никто не поздравил с Днём рождения. Забыли?!

Надпись на книге: «Собрату по перу поэту Ивану Кудрявцеву с пожеланием издать свою книгу в Москве, стать знаменитым и вырастить на фазенде ещё один ландыш. Дружески от автора. А. Чиков.
15 июня 1990 года.
г. Загорск».

Эта надпись напомнила лето, год не помню, когда мы с Анатолием Филипповичем пришли на мой садовый участок – яблони, смородина, крыжовник, помидоры, огурцы, разнообразная зелень, гладиолусы, астры, турецкая гвоздика и ландыши с колокольчиками на дужках – лишь задень их легонько - и они зазвенят по округе. Поэт долго стоял, словно слушал их песню. Потом он ходил по участку - и всё рассматривал и, наконец, произнёс:

        - Больше всего у тебя мне понравился ландыш!

Впечатление вылилось у меня в стихотворение:


ЛАНДЫШ  ЗВЕНИТ  БУБЕНЦАМИ!

                Больше всего у тебя  мне понравился  ландыш!
                Анатолий Чиков.

Тишь! Ландыш звенит бубенцами
И качается, словно дуга,
И играет с ним солнце лучами
И ласкается ветер,
          заблагоухав.
И душе моей праздник,
И тепло и светло,
Словно Божия радость
Снизошла на село.
И поэту он в радость –
Оторваться не может никак…

…Тишь! Ландыш звенит бубенцами
И качается, словно дуга!


Всё гениальное просто. Он был странноват и прост одновременно. Ничто человеческое ему было не чуждо, с хитрецой в очах. Он знал и уважал и маленькую «букашку» и глубинные человеческие страсти. В его поле деятельности были заботы о янтаре на далёком морском берегу, и Вселенная, и тянущаяся к солнцу травинка, и история России, мужичок из Гусь-Хрустального и Борис Годунов. Конечно, и ему хотелось, чтобы и его любили, и в трудную минуту  к нему спешили на помощь или с ним разделяли мгновенья радости. Человеку даётся одна жизнь - и он вправе с ней распорядиться по своему усмотрению. Мы не вправе осуждать те или иные его действия. Надо принимать человека как есть - и любить его. Анатолий Филиппович сделал много. Нам ещё предстоит открыть то, что он создал в последние годы -  когда его талант раскрылся ещё больше и он писал в день по 5-6 стихотворений, а иногда целые циклы. Жаль только, что при его жизни всё это не увидело света - и он не услышал добрые слова…

     02.02.90. Анатолий Филиппович:

      - Что же мне делать с книгой «Размышление о жизни. Стихи в прозе?».
Я, подумав:
      - Напечатаю на своей машинке и у себя, в НИИХИММАШ, попытаюсь размножить, на свой страх и риск. Авось не поймут, что печатают…
    
     Он всю её написал недели за две. Писал по 4-6 стихотворений в день:

      - Я сегодня написал пять, – а вечером мне прочитал шесть.
      - Всё это я сегодня написал! - сообщал он. 

И тут же:
      - Назови свою книгу «Светотени». Сократи наполовину. Придумай интересные названия отдельным стихам (и только сейчас явственно осознаю – О, как он прав!!! – 1.12.2012).

    18.05.90. Наконец вчера мной получено из ЛМТ НИИХИММАШ 12 экз. книг - Анатолий Чиков «Размышление о жизни. Стихи в прозе». – Загорск (Новостройка – И.К): (НИИХИММАШ – И.К), 1990.  После издания своей книги самоиздатовским способом «Очнувшийся однажды. Стихотворения и поэмы», с его согласия, я собрал его стихи в прозе, отобрал, разложил, составил содержание, затем разработал макет книги, всё отпечатал на своей печатной машинке «Москва» и оформил заказ как на брошюру в ЛМТ НИИХИММАШ на Новостройке (теперь – Пересвет), хотя знал, что это настоящая книга, наверняка тогда запрещённая цензурой. В ЛМТ уменьшили оригинал по высоте в два раза, размножили 12 экз. и переплели в твердых красных корочках с золотыми буквами заголовка. Поэт был на седьмом небе от счастья при получении их. Он так мечтал увидеть свою книгу в твердых корочках, что тут же 1 экз. подарил мне, сопроводив надписью следующего содержания: «Соратнику по перу и любителю поэзии Ивану Кудрявцеву с русским широким спасибо за поддержку. Анатолий Чиков. 18 мая 1990 года» и 1 экз. множителю начальнику лаборатории Никифорову Н.А. 

Затем по 1 экз. книги преподнёс В.Н. Сосину, Ю.Н. Палагину, Н.К. Старшинову, Н.Ф. Дмитриеву, А.А. Шишкину, В.Е. Морозову. Кому еще? – не знаю.

    В газете «Вперёд» от 20 сентября 2001 года в статье «Исполняя просьбу Анатолия Чикова» Ю.Н. Палагин писал:
     «Среди множества папок и книг Анатолия Чикова, которые он оставил мне на хранение, есть небольшая тоненькая красная книжка в твердом переплете под названием «Размышление о жизни. Стихи в прозе».
    
            1990 год. Из десятка его поэтических сборников в мягкой обложке это единственная книжица, имеющая вид настоящей книги с золотыми буквами заголовка. О такой книге Чиков мечтал всю жизнь. И в осуществлении этой невинной мечты приняли участие и порадовали безгрешную душу Анатолия его преданные друзья, самоиздатовским способом напечатавшие в Загорске составленный им сборник стихотворений в прозе…». Ознакомившись со статьей, я позвонил Ю.Н. Палагину, и поведал, как всё было.

     Документальный фильм. Голуби и Анатолий Филиппович, уже на склоне лет, на площади у стен Лавры. Он их кормит. Их множество. Они не пугаются, ощущая доброту, радушие. Величественно разгуливают, воркуют. И всё озаряет солнце и свет золотой божественный куполов и крестов Лавры. 

Всё изначальное, родное. Счастливые мгновения!

Добрый и мудрый! Таким он и был! И останется в моей памяти навсегда!


8.

Когда умер Владимир Смолдырев, я стал  навещать Анатолия Филипповича. Обычно, в выходной день.

Первый раз, мы пошли в Троице-Сергиеву Лавру. Осмотрев с внешней стороны, полюбовавшись её красотой, изяществом, богатством стилей, мы навестили музей Лавры – во всей красе  перед нами предстали искусство стародавних веков  и выставка современного изобразительного искусства. У полотен  художников Николая Беляева, Николая Барченкова, Ивана Сандырева, Бориса Крылова  и других  подолгу задерживались. Уходить не хотелось. Всё было занимательно, любопытно, ново. Но время неумолимо. Пора уходить и обедать. Он пригласил меня в ресторан «Север».

Мы присели за свободный столик. Он подал мне меню и сказал, чтобы я выбирал всё, что захочу, не обращая внимания на «кусачие» цены – он платит. Сам он от спиртного отказался. Поскольку я не привык к роскоши и ценил чужое, как своё, то заказал себе скромный обед и 100 гр. водки, т.е. обед без излишеств. Он попросил принести ему бутылку воды. Посетителей в зале было немного. Стены и потолок зала, расписанные в мягких тонах, и неяркий льющийся свет действовали на посетителей успокаивающе. Музыка, словно ручей, навевала мечты. Посидев немного и закончив обед, мы дошли до  его дома, где попрощались, - и я поехал домой, увозя с собой воспоминания дня минувшего.

 Кстати, на обратном пути, он рассказал, что под Лаврой в земле существует много  проходов,  сохранившихся сегодня  и частично разрушенных, в которых он не один раз в них бродил и  видел разбросанные человеческие кости и даже встречал там живых странствующих монахов. Поведал и о том, что он не один раз поднимался на колокольню. До самого основания креста на ней. Было страшно, одиноко,  но желание всё испытать самому пересиливало и вело к победе, успеху. И была молодость, не знающая страха, не боящаяся  всевозможных последствий. А какой простор открывался перед ним!  Не передать! Ибо это надо пережить самому. Отсюда и его поэзия - солнечная, глубинная, былинная.

Вспоминается, как мы навестили музей игрушки. Это  особняк, на высокой горе и до сих пор удивляет своей  архитектурой, архитектурой Х1Х века, из красного кирпича, двухэтажный. Каких только игрушек в нём не было! Народные, царской семьи, игрушки из Германии, Японии, Китая и др. Игрушки разнообразные, из сказочных сюжетов, с национальным  колоритом, старинные и современные. Как видно, поэт любил их и свою радость  старался мне передать и наполнить стихами. Их также оказалось множество.       

Здесь же проходила  выставка современного детского рисунка,  на которую мы не преминули заглянуть. Наивные и в то же время с воображением юные художники рисовали наш мир. Из  этого мира красочного, многоцветного нам долго не удавалось уйти. Казалось, он заворожил, околдовал. Из музея мы отправились в ресторан «Золотое кольцо». Благо, он располагался в нескольких метрах от музея. Всё, как и в «Севере», только зал более просторный, и он показал мне плиту  в стене, ближе к крайнему левому углу, где на полу располагался помост для оркестра, и на этой плите выгравированы его фамилия и имя. Этой плитой он очень гордился. Сделали её местные художники, с которыми он общался, как подарок и память поэту. Потом, как всегда, проводив его, я уехал.

Очередной наш поход был в Летний парк культуры, возле Лавры, в бывшем Пафнутьевом саду. Работали карусель, «Чёртово  колесо», всевозможные игротеки, танцплощадка. Анатолий как бы сразу помолодел и много рассказывал об увлечениях молодости. Грустно смотрел на погибающие деревья, на мало заметные принимаемые меры по их спасению. Побродив по парку, мы отправились обедать в ресторан «Русский дворик», одно из уютнейших мест тогдашнего Загорска. Отдохнув в нём, побродив по городу, мы расстались у его дома.

Помню, посещение Дворца культуры имени Ю.А. Гагарина, знакомство с его архитектурой и посещением кабинета работника Дворца Павла Турухина,  но Павла не оказалось на месте. Из Дворца мы отправились в мастерские художников, где когда-то Анатолий работал. Долго бродили по залам, рассматривая выставленные картины. Евгений Жога, Евгений Журухин, Алексей Колесников, Виктор Багров, Леонид Дёмин, Борис Крылов, Николай Беляев, Николай Барченков…  и ещё много других художников. От их полотен долго не отходили, всматриваясь, любуясь, наслаждаясь. Он встречал знакомых художников и подолгу с ними беседовал. Потом ресторан «Березка». Обед, проводы и моё возвращение домой.   

Так постепенно я познавал дорогие места поэта, места, которыми он жил и гордился. Здесь всё переплелось: и былинная Русь и Русь советская, история - Сергия Радонежского, Дмитрия Донского, Петра первого, Бориса Годунова и сегодня. Видимо, он почувствовал во мне родственную душу, настоящего друга, младшего брата и старался восполнить мой недостаток познания своими знаниями, своим жизненным опытом. Сюда входили и обеды в ресторанах, что для меня самого было затруднительно, если не сказать - недоступно, так как в моей семье постоянно ощущался недостаток денег. Он это ясно видел и хотел сделать для меня приятное. Он делился со мной своими радостями и печалями. Иногда спрашивал моего совета в том или ином случае. Часто вспоминал своё тяжёлое детство, которого, как ни парадоксально, у него не было, прошедшую юность, пройденные университеты жизни.

Я – один из тех, кто настоял, чтобы он бросил пить, ибо от этого все его неприятности. В ответ он мне говорил, что тогда не сможет писать стихи. Поэтому и пьёт! Но когда бросил пить, то через некоторое время стал писать ещё больше и глубже. И мне уже говорил: «Надо было раньше остановиться! Жаль потерянного времени! Да и здоровье не вернёшь! Слишком поздно осознал всю пагубность зелёного змия!..». Прожил он после этого около полутора десятков лет, а может и больше. Вновь написал и издал несколько книг. А ещё больше их не увидело пока ещё свет, лежат в архивах и различных издательствах города Москвы, а многое исчезло безвозвратно – он сам в минуты депрессии уничтожил. Какие стихи!.. Полёт мысли!..

Перестройка вошла в каждый дом, в каждую семью. Коснулась и Анатолия Филипповича. Началось всё с внезапно опустевших полок в магазинах, с пустых прилавков, с введения талонов на продукты в одни руки на месяц. Под распределением оказались все пром- и хозтовары – холодильники, телевизоры, ковры, мебель, кухонная утварь, газовые и электрические плиты, кухонные комбайны, всевозможные люстры, светильники и т.п. Всё мели подряд -  нужно и не нужно. За алкогольной продукцией 2 бутылки в руки на человека в месяц – (водка – разменная монета – но не для него!) большие очереди. Занимали с утра. Переписывались. Под вечер всё сметалось с прилавка, подчистую, всё от начала до конца –  в присутствии дежурных милиционеров. Заморозили все счета в банках. В одночасье, при наличии немалой суммы на четырёх сберкнижках, он оказался без сбережений. Нищим. Без единой, свободной копейки в кармане. И это-то при его огромных кровно заработанных трудовых сбережениях, замороженных в сберегательной кассе, которыми он лишён права пользования. Одна голая пенсия. Да и на ту мало что купишь! А на его обеспечении ещё дочь – без работы, и внук – учащийся школы. Как хочешь, так и заботься. Сам он питается, в основном, рисом. Остальное питание - не принимает желудок. Всех своих друзей он просит достать ему рису. Я даже в своё время написал:


*   *   *
                …и где бы ни был, сумку для риса
                Постоянно носи с собой, пока не купишь!
                Анатолий Чиков.

«…И сумку холщовую
Накинь на плечо.
Сердечная, пусть беспокоится:
И что у поэтов почём?
Устал я скитаться по городу,
Варёного риса бидончик просить.
Опять же не топят и холодно
И время зависло…
Сплошные дожди!

Не дай мне погибнуть от голода.
И рис на остатние дни разыщи.
Не дай мне погибнуть от холода
И хлеб на остатние дни донеси.

И здесь же:
С кем сам останешься –
Вдруг сердце моё отстучит.
Десятки годов ежедневно общаемся,
Друг другу на помощь спешим.

И ритм устоявшийся –
Без болей не сбить
И свет воссиявшийся –
Не затмить".

Так верхом отчаяния
Поэт говорил.
И голос больной и печальный
Горел и палил.


9.

В годовщину 25-летия со дня смерти Владимира Смолдырева комитетом по культуре Сергиево-Посадской администрации была издана  книга в твердой обложке – Владимир Смолдырев «Запах клевера. Стихотворения», содержание которой составлено из всего найденного по разным источникам. В книге помещены анализирующие вступительные статьи о творчестве поэта. Это наилучший подарок любителям поэзии Владимира Смолдырева. В библиотеке имени А.С. Горловского провели вечер памяти. Гости представляли Ростов-на-Дону, Москву, Калужскую обл., Александров, ближайшие города Подмосковья. Получился вечер,  достойный памяти Владимира Смолдырева. Принимавший участие в вечере Анатолий Чиков, расставаясь, произнёс: «Мне бы так!». На что я, сидевший с ним, ему ответил: «Успеешь! В своё время может и лучше будет!». Над нашими головами располагался портрет Владимира Смолдырева, получившаяся  фотография соединила нас троих.

В эти дни Л.П. Дёмин создаёт портрет поэта. Перед нами предстаёт "Бомж". Страшная картина.  Разве такую жизнь он представлял в старости, зачастую отказывая в необходимом, насущном, переводя заработанные деньги за изданные книги на личный счёт в сберегательную кассу? В мгновенье становится нищим, ненужным, выброшенным. Своими сбережениями он воспользоваться не может. Власть безмолвствует… Чудовищно…

И последняя капля, переполнившая чашу терпения, - он решается продать домашний телефон. Оборвана связь с миром. Для него - это конец. А тут ещё, переходя улицу, как всегда, еле передвигаясь, аккуратно, не спеша, в положенном месте и на зеленый свет, он был сбит проезжающим автомобилем и оказывается в больнице. Водитель, вопреки действующим правилам дорожного движения и человеческой морали, с места происшествия скрылся, не оказав пострадавшему необходимую первую помощь (дело было в ноябре, во второй половине месяца). Теперь Чиков панически боится улицы, движущего транспорта. Просто кошмар какой-то! Возвращаясь из больницы после полученной травмы, он раздаёт картины, подаренные ему художниками. Передаёт архив Ю.Н. Палагину, переписывает квартиру на внука и возвращается вновь на улицу Валовую в ту самую квартиру, где он  жил в семиметровой комнате в молодости. Квартиру теперь всю занимает его дочь. Дом предназначен под снос. Но когда произойдёт и произойдёт ли – неизвестно (2012 – дом стоит!).  Здесь и состоялась моя последняя с ним встреча.

Он обрадовался моему приходу, необычно много шутил, вспоминая свою жизнь. Рассказывал о стихах, которые написал в последнее время и которые сжёг в минуты депрессии.
Когда уходил, без тапочек и носков, с босыми  ногами, он пошёл из квартиры на лестничный марш меня провожать и по ступеням спустился со второго этажа на первый, и у двери подъезда на улицу мы распрощались. На прощание он мне напомнил: «Ты всё же напиши обо мне воспоминания!». Порог подъезда разделил нас и, как оказалось, навсегда. Анатолий сразу сник, загрустил, как бы интуитивно предчувствуя неизбежное, что больше не увидимся.

Вскоре из этой квартиры он, действительно, попал в больницу и…  ушел в бессмертие. Привезли его уже в гробу в библиотеку имени В.В. Розанова. Библиотека соседствует с его домом, где он прожил в молодые годы и последние месяцы жизни, на улице Валовой. Гроб установили во входе, в коридоре, у раздевалки, на первом этаже. Пришли проводить в последний путь Анатолия Филипповича многие.

Поэты, художники, заместитель председателя исполкома города, представители комитета культуры при Администрации города, газеты «Вперёд», местного радиовещания, телестудии  «Тонус» и других организаций, где его хорошо знали и любили, а также поклонники его творчества. Приехали товарищи из Москвы. Зал библиотеки не мог всех вместить. Часть пришедших стояла на входе в библиотеку и на улице. Траурный митинг. Открыл Павел Турухин. В один голос ораторы: «Мы потеряли мастера, большого поэта, потеря невосполнима».  Павел Турухин со товарищи совершили над гробом усопшего православный обряд. Состоялся обряд прощания для тех, кто не поедет на кладбище. Потом вынос гроба и распределение стихийное провожающих на автомобильном транспорте. Гроб с телом усопшего установили на открытой машине. С ним в кузове поехали дочь с сыном, сват и самые близкие друзья. Здесь же венки и живые цветы. Когда машины тронулись, то пошёл дождь. Холодный. Осенний. Пронизывающий. Природа словно оплакивала поэта. Проехали мимо Троице-Сергиевой Лавры. В дороге от дождя многие промокли, озябли, но держались. Ни возгласа недовольства. Только ближе жались друг к другу. Похоронили на Новом кладбище у дороги возле трёх берёз. Место светлое. Там же, у могилы,  состоялся траурный митинг. Были и новые выступающие. Речи короткие, но задевающие душу до слёз. Особенно ярким впечатляющим оказалось выступление поэта, депутата местного Совета Сергея Бокова. Траурный митинг окончен. Прощание родных и друзей. Перед опусканием гроба в могилу охотники, выполняя волю усопшего, произвели три выстрела из охотничьих ружей.

Через год на этом месте установили чугунную ограду и гранитный памятник, чуть ли не во весь рост поэта, по индивидуальному специальному проекту. Здесь проявилась родственная связь с поколениями писателей Х1Х века. Каждый, проходя по этой дороге, остановится и поклонится поэту. Иначе мимо пройти невозможно.

Поминки состоялись в ресторане «Золотое кольцо» в большом зале на втором этаже – соответствовали званию поэта с большой буквы. Было много стихов, воспоминаний, связанных с именем Анатолия Чикова. Помянули хорошо! Каждый унёс с собой в этот день частичку памяти о поэте. И надолго, если не навсегда.

Тогда и у меня родились следующие строки:


ПОЭТУ

                Памяти Анатолия Чикова

1.
Последний дом твой
             у дороги
Под сенью трёх берёз и бугорка,
Оставив суету,
тревоги,
Шагнул в века.
И путник запоздалый,
Куда бы
как бы
ни спешил,
Пред ним
смиряет шаг усталый
И в просветлении
     на миг.
И на привале, на стоянке,
В своём, в приёмном ли
дому
Твоими книгами,
тетрадками
Врывается
      в поэзии страну.

2.

Старик, дружище,
И через века
Потомка отыщет
Твоя строка.
Она по праву
Векам принадлежит,
И честь и слава
И жизнь,
Какой была когда-то,
Без прикрас.
Душа – крылата.
Вознеслась.
И с ней – беседы,
А в жизни суетной,
   мирской,
Прости не ведавших,
Что сделали её такой…


Фотография в книге стихов "Берестяная грамота", на которой он молодой, красивый, радующийся жизни, держит на руках чудо - красавицу - собачку на фоне пиршества благоухающих живых трав и полевых цветов.


10.

Анализом его творчества наполнены статьи поэтов и профессиональных критиков Василия Субботина, Константина Ваншенкина, Владимира Кострова, Николая Старшинова, Григория Калюжного, Льва Аннинского, Станислава Лесневского и др. Один год летом "Литературная газета" дискуссии по его творчеству  посвятила несколько номеров.

Василий Субботин1 в начале его творческого пути писал в рассказе "Дебют":

"...Его рукопись, как густой лес, была населена зверями и птицами. В ней было то, чего ни у кого не было... (...) Не просто воспевание природы, как обыкновенно бывает у всех, но особое к ней обращение. Как будто каждой строчкой он хотел сказать: "Осторожнее ходите по траве!.." Там было много неожиданных строк...  (...) ...вышла его первая книга, которую он назвал "Синицей" (...) Я не знаю, стал ли он от этого счастливее, но я думаю, что поэтом он стал..."

Владимир Костров2 в статье "Анатолий Чиков":

"...В автопортрете Анатолия Чикова есть добрая хитрость, бывает нечто гриновское, далёкое от реальной судьбы, какая-то горькая радость причуды, вера в мечту и сказку.

...Стихи Чикова для меня та искра, которая рождается на столкновении, ударе жестокой судьбы с романтическим и возвышенным сердцем.
       
        ...Но уже тогда всё более и более в стихах поэта сквозил историзм, тема России, забота о возрождении её культуры.

...Вслушайтесь в стихи А. Чикова, вчитайтесь в них, и вы войдете в прекрасный, грустный и весёлый мир живой, а не вычисленной, не логарифмической человеческой души".


Николай Старшинов3 в рассказе "Красный боец и Красный монах":

"...Судьба не баловала поэта Анатолия Чикова...

…У кого-то этот нелёгкий быт вызвал бы озлобление, недоверие к людям, неверие к ним. А у него напротив – сочувствие к ним, расположение, сострадание. И ещё неудержимое стремление к справедливости, доброте, человечности. Вот писал же он:


Утром стыдно мне стало, что встану,
Выйду к людям с угрюмым лицом.
И тогда я прибегнул к обману –
Приосанился, стал молодцом.

Да, он стеснялся выходить к людям, к читателю "с угрюмым лицом" и выходил к ним с добрым и справедливым словом...

...Перед  нами – яркий поэтический характер, не замечать который грешно...

...Анатолий Чиков – истинный поэт..."

…И далее в статье: "Когда молчание в тягость":

"Читая лучшие стихи Анатолия Чикова, видишь, как целеустремленно и последовательно выбирает он для них сюжеты, утверждающие добрые дела, отзывчивость, человеческую взаимопомощь... Мне по душе позиция поэта, его страсть в борьбе с несправедливостью, с равнодушием, его готовность перенести все трудности, раны и потери в этой борьбе".
      


Григорий Калюжный4 в зарисовке "Загорский летописец":

"На небосклоне современной русской поэзии звезда самобытного загорского поэта Анатолия Чикова – из ярчайших...

Встретившись с 58-летним поэтом в Загорске, я услышал от него стихи, в которых ироническая поэзия, переходящая в сатиру, перекликается одновременно с поэтикой Валерия Катулла и Гоголя. В чиковских стихах есть отзвуки лиры И. Анненского и особенно Д. Кедрина (см. стихотворения Чикова "Резные терема", "Старый дом", "Изгнание избы").  В этих же стихах, словно из-под купола небосвода, доносится до нашего слуха колокольный глас Федора Абрамова. При этом голос Чикова индивидуален.

Чиков оказал влияние на творчество современных поэтов. Ему принадлежит первенство в поэтическом переосмыслении анекдотов в современные легенды, мифы, сказки, стихи. Станислав Лесневский5 точно отметил современную фольклорную основу чиковских сказок. В историческом понимании русского народа красота – это сказка. Поэт верен этому. Жизнь, какой бы она ни была, для него всегда чудо...



Наталья Мартишина6 в статье "Мир, уступающий нам истины":

"Сегодня мне хочется поговорить… о замечательном поэте, о моём сергиевопосадском земляке, Анатолии Чикове.

Не только для того, чтоб воздать дань его памяти: поэзия Чикова давно сроднилась с городом, с любимым Сергиев-Градом поэта, - а для того, чтобы выделить и подчеркнуть главную, как представляется, тему в творчестве Чикова -  тему легендарной Древней Руси, тему славянской воинской доблести, тему былинной старины. Именно эта тема проходит красной нитью через всё творчество поэта. Именно она и остаётся недостаточно оцененной в его творчестве. Скорее всего, потому, что Анатолий Чиков – автор многих потешных, забавных, грустных, весёлых стихов, стихов необычайно образных, оживающих перед читателем. Поэт увлекает нас, развлекает нас – отвлекает от своей серьёзной, может, и болевой темы. Любя сказочную, ярмарочную сторону его творчества, мы как-то оставляем в стороне иного Анатолия Чикова – поэта-богатыря, поэта-вождя, поэта-славянина...

...Перед нами – творчество, имеющее истоки в допушкинском времени, уходящее корнями в традицию Древней Руси – питающееся той же Благодатью, что и творчество Пушкина...

...Анатолий Чиков указывает на возможность моральной, духовной победы, победы путём сохранения в своём сердце – света. Той победы, которая известна со времён исчезнувшего с глаз врага Китеж-града."...

...Грядущая встреча... Какой поэт не думал о ней, – о встрече с будущим читателем-другом? Думал и Чиков. И он сам предостерегает того читателя, кому – довольно поверхностных впечатлений, кто, заметив в поэте свойского балагура, не расслышит более важной темы.  Такой читатель, в конечном счёте, не отличит пророка от паяца. Вот что говорит прозорливый Чиков:


"…Хмурый дух мой парит над горами.
Ты не хлопай меня по плечу.
Я за всех справедливых в храме
Отрешённо поставлю свечу".
(Житие в Загорске)

И в этом он близок образу народного героя: такие слова мог сказать Илья-Муромец, такие слова мог сказать Василий Тёркин. Это говорит нам Анатолий Чиков, и к нему стоит прислушаться...

...Чиков – живописец, он и в стихах остаётся воином и художником...

...Отчизна Анатолия Чикова – Древняя Русь. В стихах, которые можно выделить как стихи славянского цикла... -  всё весомо, серьёзно. В них нет ни горькой усмешки, ни весёлой улыбки, как, например, в стихах "о предке-неодертальце". Когда поэт наедине с великой темой, с любимой темой – не ждите от него ни иронии, ни смешков. Такая тема для Чикова – славянская общность, Великая Русь, Отчизна.

Именно это главное и было оценено в поэзии Чикова Товариществом "Куликово поле», присудившим поэту премию имени Сергея Радонежского, - первому из всех русских поэтов, - утвердив тем самым Анатолия Чикова в ряду лучших поэтов конца ХХ века.

Николай Старшинов сказал про мир поэта Чикова: "Мир добра и света". Мне хотелось бы добавить: "Мир битвы во имя добра и света".

"Мир, уступающий нам истины, // Еще не понят до конца", - говорит сам Анатолий Чиков.


Прожил я жизнь. Не начать ли вторую?
Прошлым меня не голубь.
С горя упал я на землю чужую,
Спрыгнул в озёрную глубь.
Вышло, что жизнь бесконечная штука:
Быстрой плотвичкою мчу.
Вдруг на пути преогромная щука:
"Вот я тебя проглочу!"
Сердце забилось тревожней и горше.
Селезнем взмыл я в зенит.
Крылья обрёл я, да сбил меня коршун.
Пал я ничком на гранит.
С берега глянул в дремучую воду.
Сам себе бросил упрёк:
Что же обиделся ты на природу?
Вспомни блесну да курок.
Всех настигают нещадные сроки.
Встань же, понятлив и прост.
Или твои тяжелее упрёки
Жалобы гаснущих звёзд?

"Прожил я жизнь. Не начать ли вторую?". Вторая жизнь Анатолия Чикова только начинается – жизнь русского поэта-богатыря, грядущего к своим читателям".

…Видится красивая широкая, уходящая вдаль улица Анатолия Чикова. По обеим сторонам зелень и цветы, которые он так щедро любил. А за ними просматриваются дома с возвышающей взгляд архитектурой. И открывает улицу памятник поэту, точнее он сам, приглашающий Вас в будущее.

Видится также музейная экспозиция: жизнь и творчество Анатолия Чикова. Выставлены его книги, издаваемые при жизни и сборники, в которых он печатался, газеты со статьями о нём, а также полное собрание его сочинений и книга воспоминаний современников о нём, которые уже вышли без него. Стены увешаны картинами о нём и портретами его друзей и его собственные работы. И здесь же воссоздана вся обстановка, в которой он жил, а также установлены стенды с работами его учеников. И неиссякаемые толпы желающих посетить экспозицию. Все идут и идут…

И на выходе из музея книжный прилавок, на котором они, радуясь, приобретают приглянувшие им книги, как память о сегодняшнем дне.

И здесь же опять вспоминается  Владимир Сосин:


НА  СМЕРТЬ  А.Ф. ЧИКОВА

                Я поэт надломленный, но весёлый.
                А.Ф. Чиков.

 Пусть не был ангелом нисколько,
страдальца в рай должны впустить.
 Он будет и в раю шутить,
как в жизни:  весело... и горько.


*    *   *

Вот идёт, болезненно понуро,
белым днём как будто бы впотьмах,
чиковская скорбная фигура...
Нет! – Он умер... Разве может прах...
Я ошибся. То – другой, прохожий.
Незнакомец. Не поэт. И всё ж
до чего на Чикова похожий,
Господи, ну до чего похож!
 Та же детскость. Та же беспризорность
Так же он по-чиковски молчит.
Те же неприкаянность, бездомность.
Также воротник пальто торчит.
 Видно, Чиков чудится мне часто.
оттого, что город мой – больной,
оттого, что много в нём несчастных
накрепко
обиженных
страной.
 Справив по надеждам панихиду,
Человеку свойственно молчать.
 Эту-то безмолвную обиду
я давно приучен отличать.


…И ещё: в комнате со стены благоухают, манят  нарисованные его рукой созревшие ягоды смородины, словно живые…


11.

26 сентября 2009 г. –  презентация книги Анатолия Чикова «Запасная планета» в библиотеке имени В.В.Розанова. Первая посмертная книга. В твёрдой обложке.  Из архива поэта. Составитель – В.А. Голубев. Художник – В.Е. Морозов. Издана книга администрацией Сергиева Посада.  Книга отличная. И по содержанию и по оформлению. В неё вошла и книга «Размышление о жизни. Стихи в прозе», собранная и размноженная мной в Новостройке в 1990 году «самоиздатовским» способом в 12 экз. при жизни автора.  Первая ласточка. Жаль, многое уже не увидит свет, т.к. в периоды депрессии автором уничтожено.

Презентация получилась местечковая. Представителей из Москвы не было. Да и администрация всех уровней отсутствовала. Как и при жизни…  молчание. А ведь его наследие, по словам поэта Николая Дмитриева (1988), есть национальное достояние, и  дополняю: он – жертва, мученик ХХ века, преследуемый страхами, порождёнными завистливыми нелюди, пытавшими убить зарождающийся талант... И всё равно наперекор всему – состоялся поэт!!!

Общество, его культурология и философия понесли ощутимые потери, а виновные, их грязные дела, инициаторы до сих пор замалчиваются. Общество должно знать своих героев.

И продолжается: очередной удар ножа души вдогонку – единственный внук, 28 лет, инженер, компьютерщик, сотрудник медсанчасти 10 мая 2010 года остался ночевать в автомашине, поставленной в  гараже, включил двигатель погреть  и … уснул, …оказалось,  навсегда. Линия рода Анатолия Чикова – прервалась…

Дважды в этом году (2009) посетил кладбище.  Могила Анатолия ухожена, цветы. Рядом проходит асфальтированная дорога,  насыпь которой приподнята. Первоначально, когда её не было, могила напоминали мне Ленинградский акрополь писателей ушедших веков (ХУ111-ХХ), гордился. Теперь же ограда и памятник поэту, кажется, на половину ушли в землю, печально. Мало того, могила оказалась в низине. Надо поднимать!

Григорий Калюжный7:

«Как бы то ни было, А.Ф. Чиков, окончив свой земной путь 21 сентября 1996 года, состоялся как поэт. А осмысление его поэзии только начинается, тем более что далеко не всё им написанное опубликовано. Кроме того, опубликованное зачастую воспринималось поверхностно. Так, например, стихотворение «Освобождение из плена», опубликованное в  «Московском литераторе» (№ 49, 1988), из-за предперестроечной эйфории было встречено даже любившего поэта соратниками как проявление очередной его фантазии. Оно даже не вошло в самый полный, итоговый сборник чиковских стихотворений, выпущенный издательством «Советская Россия» (1990). Между тем, это стихотворение, как показало время, было воистину пророческим.  Вчитаемся же в это и другие, ныне малодоступные стихи поэта, написанные до 1988 года:


Анатолий Чиков

ОСВОБОЖДЕНИЕ  ИЗ  ПЛЕНА.
             Скорбная сказка

Я людям был и брат и друг.
Я за идею был в ответе.
А между тем, гигант паук
Вблизи меня расставил сети.
И я попал к нему как раз,
И он схватил меня за горло,
И пара злых и наглых глаз
В меня вонзилась, словно свёрла.
Я весь от гнева трепетал:
Тут налицо и плен, и дыба.
А он шипел, а он шептал:
«Люби меня, тверди – спасибо.
Оставь сей призрак голубой,
И мы пойдём в иное царство,
И будем мы вдвоём с тобой
Доить людей и государство.
И не вступай со мною в спор,
Любитель истины несчастный.
Я тут и пряник, и топор,
Судеб хозяин полновластный».
А я сказал: «Люблю я Русь.
Борюсь за красную идею.
И я тебе не покорюсь,
И лихоимцу, и злодею».
А он мне говорил о том,
Мол, не пришьёшь ты мне измену.
И клювом острым, как ножом,
Немедленно он вскрыл мне вену.
Я был у жизни на краю,
Тая к губителю презренье,
Высасывал он кровь мою
И красное мировоззренье.
За мир добра и красоты,
Вконец истерзанный, пленённый,
Я пел в тоске до хрипоты:
«Вставай, проклятьем заклеймённый…»
Но это мне не помогло.
Никто не вник в мои печали.
Все мимо шли и, как назло,
Беды моей не замечали.
И лишь какой-то шалопут
Сказал душевно: «Эх, дурашка,
Чтоб вырваться тебе из пут,
Ты посули ему барашка».
Но с отвращением к тавру
Сказал я тихо, сплюнув пену:
«Я лучше сей же миг умру…»
И вновь мне клювом вскрыли вену.
И кровь отстукивало звень
О камень с нежностью капели.
И две старушки в тот же день
Во храме жизнь мою отпели.
И две поставили свечи
В той скорби, грустной и законной,
И вдрызг хмельные трубачи
Мне марш сыграли похоронный.
Я сам не верил в эту жуть,
Как трубачи и те старушки,
Что вырвусь я и расскажу,
В какой я умирал ловушке.
Но Бог послал мне старичка.
Он с палочкой наизготовку
Вёл смирно жирного бычка –
Видать, на мясозаготовку.
И дед решил при свете дня
Сменить прискорбия картинку.
Он взял и выкупил меня,
Скормив жлобу свою скотинку.
Я шёл – весь выпитый сморчок,
О прежних позабыв заботах.
Уже не я, а тот бычок
Повис как жертва на тенётах.
Мне ум шептал: «Крепись, молчи,
Припомни факты, дни и числа
И смастери себе ключи,
Чтоб  дверь открыть в пределы смысла».


ИЗГНАНИЕ  ИЗБЫ

С наслаждением, которому нет оправдания,
Со стеклом,
напряжённо
горящем
во лбу,
Два плечистых, приземистых каменных здания
Повели в переулок пустую избу.

Там немедленно эти модерные ухари,
Позабыв про заветное «моралите»,
Стали дружно её награждать оплеухами
И калечить приёмчиками каратэ.

И пошла она скорбно – уж так оно вышло –
Мимо лаврской стены, пережив свой удар,
С перекошенной набок железною крышею
И роняла наличники на тротуар.

И вели её, бедную, осторожненько
Две часовенки лаврских. Наличники те
Оказались потом в мастерской у художника,
Что умел стародавней служить красоте.

И у всех на виду те созданья плечистые,
Сохраняя невинный и праведный вид,
Не покаялись в Лавре пред девой пречистою,
Словно этой избе не чинили обид.

Так удачно окончилась та операция
По изгнанью из города древней избы.
И стоял неприступно с отстёгнутой рацией
Постовой, не изведавший этой судьбы.


*  *   * 

По какому такому закону
Храмы рушили, жгли образа?
А теперь – подавай нам икону,
Чтобы скорбь выжигала глаза.

А теперь после познанной скорби
Об иконах, что шли на щепу,
С небольшими запасами в торбе
Ищем к ценностям древним тропу.


*   *   *

Появился на свет я в Мытищах,
Но скажу, откровению рад:
«Ни за почести, ни за тыщи
Не сменял бы я Сергиев-град».

Я не ездил глядеть на Акрополь,
Не летел очумело  в Париж.
В этот город я врос, словно тополь.
Чем меня ты ещё покоришь?

Вот поэтому, сколь ни тряси я
Своё сердце, как добрая весть,
Меня окриком зычным Россия
Летописцем поставила здесь.


ЖИТИЕ  В  ЗАГОРСКЕ

Был я красным – чувствительной масти,
А потом, хоть от горя заплачь,
Злые силы и хищные страсти
Разодрали мой честный кумач.

И недаром в мучительной позе
Онемел я, и жуткой ценой,
Словно стойкий герой на морозе,
Превратился я в столб ледяной.

Вы разрежьте мне грудь автогеном,
Из столба (мне ведь честь дорога)
Я шагнул с фонарём Диогена,
Чтоб в потёмках увидеть врага.

Вот они, потаённые души –
Проходимцы, ханжи и рвачи,
С рыбьей кровью скупые чинуши,
К чьим сердцам не закажешь ключи.

Подойду к ним в душе с ураганом,
Что на совесть надели броню.
Я пробью её мощным тараном
И предам и мечу и огню.
Хмурый дух мой парит над горами.
Ты не хлопай меня по плечу.
Я за всех справедливых во храме
Отрешённо поставлю свечу.


НА  ГОРЕ  МАКОВЕЦ.   Фантазия.

Жизнь течёт обыденно и сухо,
И невыносимо, наконец.
И тогда для Подвига и Духа
Вышел я на гору Маковец.

Вот стою и горько протестую,
К смертному приблизясь рубежу:
Много мощи я извёл впустую,
И остатком сил не дорожу.

Как хочу я для грядущей встречи
Бесконечно добр, а не упрям,
Древний город свой взвалить на плечи
И далёким показать мирам.

Не тужи, мой друг, не дам я промах.
Поднимаю город с трынь-травой,
С храмами в сияющих шеломах,
С крепостной стеною боевой.

Пусть невыносимо мне и больно.
Всё вы громоздите на меня.
Вот и закачалась колокольня,
Медью над окрестностью звеня.

Вверх её, не гнись, не покорись ты,
Помогай мне, камень алатырь.
Падают нездешние туристы,
Мня, что их карает монастырь.
И уже не в радости, а в страхе,
Чувствуя смещение и крен,
Подобрав подрясники, монахи
Встали в час раскаянья с колен.

Любо это мне и так знакомо,
Словно в дар пасхальное яйцо,
В качке все служаки исполкома,
Кто ценил меня и знал в лицо.

Окрыляйтесь, купола и крыши.
До конца держаться – мой девиз.
И чем город поднимаю выше,
Тем скорей вонзаюсь в землю, вниз.

Только б не сломаться – беспокоюсь
На потребу скуке и молве.
Вот уж и в сырой земле по пояс,
Вот пора исчезнуть голове.

Расстаюсь с друзьями и врагами.
Ой, прощайте Лавра и Горком!
Прошлое незримыми кругами
Над моим сомкнулось бугорком.


ДРЕВНЕЕ  УТРО

Я румяный, высокий детина,
В домотканой рубахе до пят.
На полу, развалясь на овчине,
Мои кровные братья храпят.

Мы живём в новгородском посаде –
Мастера, кузнецы-силачи,
И в дружине и в каждом отряде
Наши шлемы, кольчуги, мечи.
Сколько раз под удары набата
Люди шли в наших латах на сечь?
И зову я: – Вставайте, ребята,
Не пора ли горнила разжечь?

Эй вы, ратники Пскова и Чуди,
В новгородские влейтесь полки –
И ударили русские люди
Силой левой и правой руки.

И на башне Судьбы и Победы
В нашу пользу пробили часы,
И разбиты надменные шведы,
И разгромлены рыцари-псы».

      Литература.
1 Василий Субботин. Жизнь поэта. – М., «Современник», 1977.
2 Владимир Костров. Анатолий Чиков. Альманах «Поэзия», 1987 – 47. – М. «Молодая гвардия», 1987.
3 Николай Старшинов « Лица, лики и личины». – М: РИФ «РОЙ», 1994»
4 Григорий Калюжный. Загорский летописец. Альманах «Поэзия», 1987 – 47. – М. «Молодая гвардия», 1987.
5 Станислав Лесневский. Я к вам приду. Поэты. Поэзия. Время. – М., «Советский писатель», 1982.
6 Наталья Мартишина. Мир, уступающий нам истины. Журнал  «Час  России». – М:  № 3 (5) – 2001, Декабрь.
7 Григорий Калюжный «Я людям был и брат и друг…». К 80-летию Анатолия Чикова. Газета «Российский литератор» № 13 от 14 июня 2008 года.   
                14.09.02-27.09.2004, 2009, 20.02.2013.



Часть вторая. БЛАГОДАРЮ!

Благодарю
За нищенский залог
За все мои труды
В ладонь мою,
За нищенский подлог
За все мои труды
В суму мою…
Благодарю!

Я только начал жить
И вечность –
впереди.
Мне некуда спешить –
И не спешу
Сполна
Брать за труды.

Свершённые труды,
Как
выпавшие
из гнезда
Частички моего огня,
Живут отдельно от меня,
Живут отдельно без меня –
Им нет по-настоящему цены.

Ладонь моя проста,
Мозолиста слегка,
Чуть узловата и жестка,
Ладонь моя чиста.
И, как черта –
Ладонь моя п у с т а.

И мне не привыкать –
Работали отец и мать,
И бабушка и дед
За палочки. Чуть свет
Вставали, шли, ползли
И возвращались –
Брезжил свет.
С зари и до зари
Работали они.
Их жизней нет.
Померк их свет
И не увидев свет.

Затем ли родились на свет?

И это всё в стране,
Где главный – человек,
Но на словах. На деле – нет!
Сплошной запрет!
Сплошной – нет!

Благодарю
За высшие слова
И в должность скромную мою –
Не подтверждаемые действием слова
И оттого –
расхожие
слова…
Благодарю!

Я только начал жить
И вечность –
впереди.
Мне некуда спешить –
И не спешу
Сполна
В слова войти.

Мои слова просты.
Мои слова чисты.
Открытые слова
Мои слова.

Вокруг бушуют и цветут
Обманные слова,
Пустырные слова –
Я
от которых
слеп и глух…

Благодарю
За горы рукописей, книг,
Божественных картин,
Из жизни Бытия,
Провидческих картин,
Пророческих картин,
В которых
нерв кровоточит,
В которых
жизни нить горит…

Как мыслей взлёт – трамплин,
Сокрытых
от меня,
Как вредных
для меня,
Опасных
для меня…
Благодарю!

За указующий перст,
Что говорить, что – нет,
Что понимать, что – нет,

И что смотреть, что – нет,
И что читать, что – нет,
И что писать, что – нет,

И что мне петь, что – нет,
И с чем мне лечь, с чем – нет,

И с чем мне встать, с чем – нет,
И с чем уйти чуть свет…
Благодарю!

Я только начал жить
И вечность –
впереди.
Мне некуда спешить –
И не спешу
Сполна
Я в жизнь войти.

Благодарю
За жар костров
Вселенную согреть,
Когда доска и брус,
И книги и картон,
Шкафы и стол,
И церковь и костёл,
И дом и дол,
И лес и стог,
Родимое село…
Всего не перечесть,
Всего не счесть! –
Всё шло в огонь,
Чтоб не достаться мне,
Чтоб не облегчить участь мне.

Костры по всей стране –
Вселенную согреть.

Костры по всей стране –
Кресты на мне!

Я только начал жить
И вечность –
впереди.
Мне некуда спешить –
И не спешу
Сполна
Я груз нажитого нести.

Благодарю
За методичное
день ото дня
Убить во мне меня,
Чтоб я не жил в свой век –
Существовал как человек,
Во всеуслышанье твердя:
Я – человек,
Всё – для меня.

Всё – для меня
День ото дня
Восьмой десяток лет.

И это всё в стране,
Где главный – человек,
Но на словах. На деле – нет!
Сплошной запрет!
Сплошной – нет!

Я только начал жить
И вечность –
впереди.
Мне некуда спешить –
И не спешу
Сполна
Я жизнь прожить,
Как будто много жизней впереди,
А жизнь у каждого одна,
И у меня – одна.
И жизнь уходит, что ни говори,
И жизнь сгорает, что ни говори,
Неровен час – и вся сгорит…

… и вся сгорит!
Сентябрь – октябрь 1988


Часть третья. ЭПИЛОГ

Всему приходит срок –
Шагнуть однажды за порог,
Замедлить шаг свой у ольхи,
Растить долги,
Платить долги.

Ещё вчера я от земли
Ушёл, казалось, навсегда.
Так довели меня тогда,
Что видеть я не мог земли.

И слышать я не мог земли
И знать я не мог земли
Без содрогания,
без
льда.
Ушёл, казалось, навсегда.

Земля холодною была.
Ей не хватало моего тепла.
И не было у нас тепла.
Земля бесхозною была.

Так довели её тогда
И неуют и нищета.
Голодные года.
Бесправные
года.

Жестокие
года.
Бесправные
года.

Из детства
выпавшие навсегда.
Из юности
выпавшие навсегда.

Но время шло.
И годы шли.
Стихала боль моя.
Во мне жила земля моя,
Дарила мне плоды свои.

Всему приходит срок –
Сажаю,
сею,
жду –
 росток,
А из ростка –
листок,
   цветок
И первый плод
И поздний плод.

И поздний лист
Слетает на асфальт –
Как крик,
И первый снег –
Как бинт.

И открываю я:
Щедра земля моя,
Мудра земля моя.
Она, как мать моя.

Но человек порой жесток
И за его порок
Расплачивается земля моя
И мать моя
И он, тот человек,
И я.

Всему приходит срок –
Шагнуть однажды за порог,
Замедлить шаг свой у ольхи,
Растить долги,
Платить долги.

17-18 апреля 1988

Из книги «Вехи пройденных дорог. Воспоминания, эссе, размышления».