Поэты Белого движения. Н. Агнивцев

Агнивцев Николай Яковлевич (1888-1932) - русский поэт, драматург. Родился 20 (8) апреля 1888 года в Москве в дворянской семье. Его отец, председатель судебной палаты, время от времени менял место жительства в связи с новыми назначениями, поэтому гимназические годы Агнивцева прошли в нескольких городах - Москве, Владивостоке, Умани, Благовещенске. В 1906 году приехал в Санкт-Петербург, где поступил на юридический факультет университета. Три года спустя перевелся на историко-филологический факультет, однако так его и не окончил, оставив университет в 1911 году. Публиковаться начал с 1908 года, печатался в «Сатириконе», «Столице и усадьбе», «Солнце России», «Новом Сатириконе» и других периодических изданиях. В 1913 году вышла первая книга его стихов «Студенческие песни. Сатира и юмор». В дальнейшем приобрел широкую известность как автор текстов песен для эстрады, звучавших в литературных и артистических кафе и театрах-кабаре. Среди исполнителей песен на стихи Агнивцева был Александр Вертинский. До революции также увидели свет его книги: «Оживленная баллада. Эпизод в одном действии из войны Алой и Белой розы» (1914) и «Под звон мечей» (1915).
В 1917 году вместе с режиссером Константином Марджановым и актером Федором Курихиным, Агнивцев создал театр-кабаре «Би-ба-бо», позднее переименованный в «Кривой Джимми», с которым гастролировал по югу России и в Грузии. Работая в театре, писал короткие одноактные пьески, скетчи и песни, составлявшие основу его репертуара. В 1921 году в Тифлисе был издан сборник поэта «Санкт-Петербург», в который вошли стихи, посвященные его любимому городу. В том же году Агнивцев эмигрировал в Германию. В Берлине Николай Агнивцев выпустил книгу шуточных стихов «Мои песенки» (1921) и сборник «Пьесы» (1923), сотрудничал с эмигрантским «Русским театром Ванька-Встанька», писал для кабаре. Там же он переиздал, дополнив новыми стихами сборник своих петербургских стихов, получивший название «Блистательный Санкт-Петербург» (1923). Эту книгу он посвятил актрисе Александре Перегонец, игравшей в театре «Кривой Джимми». В эмиграции в творчестве Агнивцева появились новые интонации - наряду со ставшей привычной легкой куртуазной лирикой, в сборнике присутствовали и более зрелые стихотворения, обращенные к Петербургу, многие из которых были наполнены тоской по оставленной родине.
В 1923 году поэт вернулся в Россию. Пытаясь приспособиться к новой жизни, Николай Агнивцев писал сатирические стихи, сотрудничал с журналом «Крокодил», сочинял для эстрады и цирка и до своей смерти в 1932 году успел издать свыше двух десятков книжек для детей, в том числе: «Как примус захотел Фордом сделаться» (1924), «Октябренок-постреленок» (1925), «Кит и снеток» (1927), «Рикша из Шанхая» (1927). В двадцатые годы несколько его стихотворений были положены на музыку композитором Исааком Дунаевским. Последний сборник Агнивцева «От пудры до грузовика», в который вошли стихотворения 1916-1926 гг. был издан самим автором в 1926 году.
Умер Николай Агнивцев 29 октября 1932.

Н. АГНИВЦЕВ
 
 .  .  .

В Константинополе у турка
Валялся, порван и загажен,
План города Санкт Петербурга, —
В квадратном дюйме триста сажен.

И хлынули воспоминанья,
Прерывист шаг и взор мой влажен.
В моей тоске, как и на плане,
В квадратном дюйме триста сажен.

          . . .
Как вздрогнул мозг, как сердце сжалось,
Весь день без слов, вся ночь без сна:
Сегодня в руки мне попалась
Коробка спичек Лапшина.

О сердце, раб былых привычек,
И перед ним виденьем вдруг
Из маленькой коробки спичек
Встал весь гигантский Петербург:

Исакий, Петр, Нева, Крестовский,
Стоэвонно-плещущий Пассаж,
И плавный Каменноостровский,
И баснословный Эрмитаж.

Последним отзвуком привета
От Петербурга лишь одна
Осталась мне вот только эта
Коробка спичек Лапшина



МОЛИТВА РЕБЕНКА
Господи, Боже Ты мой,
С доброй, седой бородой,
Боже, склонись с неба к маленькой,
Господи, Боже Ты мой.

Очень мне плохо и жутко,
Очень мне холодно здесь...
Можно к Тебе на минутку
В небо по лесенке влезть?
Там - говорят - очень много
Хлеба в Твоей вышине...
Знаешь, все время, ей Богу,
Есть очень хочется мне.

С белого, белого неба
Кинь для России, Господь,
Чуточку черного хлеба,
Самую чуточку хоть.
Боже, для нас в переулке
Сделай, пожалуйста, так,
Чтоб пятачковая булка
Стоила снова пятак.

Чтоб русский с русским не дрались,
И чтоб еще по ночам
Не приходили, ругаясь,
Люди с винтовками к нам.

Боже, в любви неизменной,
Скоро ль придешь с высоты?
Только уже непременно
Сам опустись нынче Ты.
Если ж для дела такого
Сына - Христа - своего
Снова пришлешь Ты, то снова
Люди убьют здесь Его.

И вот еще, милый Боже,
Очень прошу Тебя я
Мне объяснить, отчего же
"Русской" ругают меня.
Русской была я и буду,
Если родилась такой!
Разве быть русской так худо?
Господи, Боже Ты мой.

С белого, белого неба
Кинь для России, Господь,
Чуточку черного хлеба,
Самую чуточку хоть...

Берлин 1921 г


Блистательный Санкт-Петербург
В моем изгнаньи бесконечном
Я видел все, чем мир дивит:
От башни Эйфеля – до вечных
Легендо-звонных пирамид!..

И вот "на ты" я с целый миром!
И, оглядевши все вокруг,
Пишу расплавленным Ампиром
На диске солнца: "Петербург".

1923

Павел I-ый
Смерть с Безумьем устроили складчину!
И, сменив на порфиру камзол,
В Петербург прискакавши из Гатчины,
Павел I-ый взошел на престол.

И, Судьбою в порфиру укутанный,
Быстрым маршем в века зашагал,
Подгоняя Россию шпицрутеном,
Коронованный Богом капрал.

Смерть шепнула безумно-встревоженно:
"Посмотри, видишь гроб золотой?
В нем Россия Монархом положена,
Со святыми Ее упокой!.."

Отчего так бледны щеки девичьи
Рано вставших Великих Княжен?
Отчего тонкий рот Цесаревича
Дрожью страшною так искривлен?

Отчего тяжко так опечалена
Государыня в утренний час
И с лица побледневшего Палена
Не отводит испуганных глаз?!

Во дворце не все свечи потушены!
Три свечи светят в гроб золотой:
В нем лежит Император задушенный!
Со святыми его упокой!..

1923

Триолеты в бензине
Сказал мне примус по секрету,
Что в зажигалку он влюблен.
И, рассказавши новости эту,
Впервые выданную свету,
Вздохнул и был весьма смущен.

Но зажигалке и милее
И симпатичнее был форд.
И без любовного трофея
Из этой повести в три шеи
Был примус выброшен за борт!

Тогда, нажав на регулятор,
Взорвался примус от любви.
Так, не дождавшись результатов,
Хоть стильно, но и глуповато
Свел с фордом счеты он свои!

Но, к счастью, для его хозяйки
Был не опасен этот взрыв!
Взревев, как негр из Танганайки,
Он растерял лишь только гайки,
Свою горелку сохранив.

Пусть пахнет песенка бензином.
Довольно нам любовных роз!
И примус с очень грустной миной
По всем посудным магазинам
В починку сам себя понес!

1928


Странный город
Санкт-Петербург – гранитный город,
Взнесенный оловом над Невой,
Где небосвод давно распорот
Адмиралтейскою иглой!

Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов,
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!

Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя в граните и в стихах.

И майской ночью в белом дыме,
И в завываньи зимних пург
Ты всех прекрасней, несравнимый
Блистательный Санкт-Петербург!

1923


Петр I
Москва и Киев задрожали,
Когда Петр, в треске финских скал,
Ногой из золота и стали
Болото невское попрал!..

И взвыли плети!.. И в два счета –
Движеньем Царской длани – вдруг –
Из грязи Невского болота –
Взлетел Ампирный Петербург:

И до сих пор, напружив спины,
На спинах держат град старинный
Сто тысяч мертвых костяков
Безвестных русских мужиков!..

И вот теперь, через столетья,
Из-под земли, припомнив плети,
Ты слышишь, Петр, как в эти дни
Тебе аукают они?!..

1923

Экзотические триолеты
Жил-был зеленый крокодил,
Аршина эдак на четыре…
Он был в расцвете юных сил
И по характеру он был,
Пожалуй, самым лучшим в мире –
Зелёный этот крокодил,
Аршина эдак на четыре…

Вблизи же как бутон цвела
Слониха, так пудов на двести…
И грациозна, и мила,
Она девицею была…
И безо всякой лишней лести,
Как роза майская цвела,
Слониха та, пудов на двести.

Слониха та и крокодил
Дошли в любви вплоть до чахотки.
Слонихин папа строгий был
И брака их не разрешил.
Слова финальные коротки:
Слониха та и крокодил
Скончались оба от чахотки.

1921