Русь детства моего

Первый сон или вместо предисловия

Когда я родился, на мир поглядел,
То слёзы из глаз моих брызнули сами,
Душа моя помнила, как я летел,
Как облачко белое, только с крылами.
Высокие белые горы вдали,
И свет между ними сиреневосиний,
Олень серебристый по тропам бродил,
Изящно красив, и мерцал словно иней.
Но вдруг он застыл, в даль тревожно глядел,
Дышал тяжело, беспрерывно ревел…
…и вот я родился, заплакал, кричу,
Палата бела, вновь лететь я хочу.
Но я не могу, стал тяжёл, неуклюж,
И вижу в последний раз несколько душ,
Они провожают меня в новый путь,
И шепчут: что было, о том ты забудь…
И я позабыл, и в деревню меня,
По полю в метель, непрерывно крестя,
Бабуля от мамы на санках везла,
А мама с квартирой решала дела.
Кружился снежинок шальной хоровод
И ждал Рождества православный народ.

Рождество

Где месяц золотил избушек крыши,
Укутанные снежным серебром,
Нежнее, чем снежинки, и потише
Спускались ангелы в наш деревянный дом.
И прятались в ветвях нарядной ёлки,
Где хвоей пахли колкие иголки,
Светился нимб в иконе божества,
И ждали мы прихода Рождества.
На ёлке мандарины и хлопушки,
Конфеты и блестящие игрушки,
От пламени свечи играл в них свет,
И было мне тогда, всего пять лет.
Мы вместе с другом, Ваською, котом,
Подарков ждали светлым Рождеством.
Коту дарили праздничный обед,
А мне, к тому ж, ружьё иль пистолет.
Забавный гном являлся мне во сне,
Мы с ним гуляли в сказочной стране.
А утром в дверь стучалась детвора
С соседского и дальнего двора.
И Христа славили, сняв шапки, у окошка
Сосед и брат двоюродный, Серёжка,
А мой не слишком верующий дед,
Им в шапки сыпал пригоршни конфет.

Пасха

В конце апреля, на зелёном косогоре,
Купалось солнце в розовых лучах,
И пасху, освящённую в соборе,
Держала бабушка в натруженных руках.
С обедни, километров семь пешком,
С ореховым нехитрым посошком,
Из города по полю и холмам,
Она пришла и улыбалась нам.
И разливался колокольный звон,
Он от церквей елецких плыл вдали,
А в синем небе звону в унисон,
Курлыча, пролетали журавли.
И наполнялся мир простым добром,
Как утренним коровьим молоком.
А солнце, всё искрилось на холме,
И жемчуг рос дарило щедро мне!

Матаня

Тёплый вечер, месяц вышел
Над деревней прогуляться,
Он матаню часто слышал,
Ей решил полюбоваться.
Эх, частушки - нескладушки,
И не спеть вас без Илюшки,
Где ж Илья - то гармонист,
И смекалист и речист!
Из проулочка кривого
Вышел парень чернобровый,
Смелый, шустрый, словно бес,
И гармонь на перевес.
Разыгралась тут матаня,
Заплясав, запела Таня,
Подхватили Зоя, Рая,
И пошла гульба такая,
Что проснулся дед Иван,
Хоть и был изрядно пьян,
На завалинку присел
И страдания запел.
Вспомнил молодость лихую
И походку удалую,
Вспомнил голод и войну,
Да чужую сторону,
Как вернулся в край родной,
А теперь вот весь седой.
Но услышал он частушку:
- Дед ну что тебе страдать,
Твою лысую макушку
Я готова целовать!
И опять пошло веселье,
И пустились в буйный скач,
Чтоб улучшить настроенье,
Дед решил допить первач.

Деревня наша

Деревня наша, Хмелинец,
У местных Остров называлась,
Среди холмов, овражных мест
Она над всеми возвышалась.
Хотя спускалась и к реке,
Как близлежащие посёлки,
И там, на заливном лужке,
Паслись кормилицы-бурёнки.
Луга, речушка и холмы
Лежат в центральном Черноземье,
С пригорков в синеве видны
Церквей старинных ожерелья.
Град древний – батюшка Елец -
На солнце блещет куполами,
И, как величия венец,
Собор парит под облаками!
В деревне праздник козырной
Был на Смоленскую икону,
И разнаряженной толпой
Спускались люди вниз под гору.
На мягкой луговой траве,
Да под рояльные гармошки
Плясал народ навеселе,
В коровьи ляпаясь лепёшки.
Частушки бойкие звенели,
Соревновались меж собой,
Их женщины по кругу пели,
Изящно топая ногой.
Затем протяжные страданья
О том, как сгинул дорогой,
Тянула вдовушка Наталья,
Аксинья или кто другой.
А пляски драками кончались,
И бушевал кулачный бой,
И коль буяны не подрались,
То праздник выдался плохой.
А местный сельский участковый,
Поставив мотоцикл «Урал»,
С холма на этот бой суровый,
В морской бинокль наблюдал.
Разнять их было невозможно,
И оставалось – наблюдать,
Чтоб в ситуации столь сложной,
Серьёзных дров не наломать.
И он следил за мужиками,
А битва по законам шла,
Кулачный – значит кулаками,
 И без дубины и кола.
Да чтоб лежачего не били,
А у кого случалась кровь,
С тем биться сразу прекратили,
Покуда не вступал он вновь.   
Побитых жёны с сыновьями
Растаскивали по домам,
То у плетней, то за холмами
Был долго слышен пьяный гам.
А утром мирно похмелялись,
Не помня ни обид, ни зла,
И на работу собирались,
Страда их хлебная ждала.

Сорванцы

В России жизнь простого люда
Всегда не стоила гроша,
И оставалось верить в чудо,
Что жизнь вдруг станет хороша.
То революции, то голод
И мор, репрессии, война,
Крушил народ судьбины молот,
И чаша жертв была полна.
Но Русь тогда ещё рожала,
Как было испокон веков,
И в семьях с дюжину бывало
Желанных дочек и сынков.
И мы, весёлые мальчишки,
Из детской радостной поры,
Частенько резались в картишки,
И в ножички на шалбаны.
Мы были просто сорванцами,
И летней жаркою порой,
Взяв хлеба, соли с огурцами,
Бутыль с колодезной водой,
Ножи и спички и махорку,
И в путь отважный не простой,
Срывались утром в даль, за горку,
Что нас манила синевой.
В нас авантюрный дух бродяжий,
Вселён был, как весёлый бес,
И тайной горизонт манящий
Сулил нам множество чудес!
Мы шли пшеничными полями
По чернозёмной полосе,
Ромашки, клевер с васильками
Блестели в утренней росе.
И полюбил я Русь душою
За те бескрайние поля,
За речку с ключевой водою,
За трели в рощах соловья.
Мы были  юные индейцы
В просторных прериях Руси,
Любовь вливалась в моё сердце, 
И крылья из души росли.
И в даль летело моё детство,
Как быстрый сокол в синеве,
И я старался наглядеться
На даль в сиреневой кайме:
На бесконечные просторы
Где буйство полевых цветов,
На сочный луг и косогоры,
С манящей тайною лесов.
Там где лисица вдоль оврага
Мелькала огненным хвостом,
За ней лисят неслась ватага,
Игриво, резво, кувырком.
А в небе ястреб, как распятье,
Кружил над этой красотой,
И не было мне больше счастья,
Чем раствориться в неге той.
И так мы сутками бродили
И ночевали в шалашах,
Гусей и кур тайком ловили
И запекали на кострах.
Мы очень сильно рисковали,
Не понимая, что творим,
Однажды даже в нас стреляли,
Но Бог велел промазать им.
По возвращению, бывало,
Нам доставалось – ой-ёй-ёй!!!
Но наказанье не влияло
На наш сложившийся устой.

Окрошка

Эх, окрошечка, окрошка,
Лук, укроп, яиц немножко,
Хрен, редис и огурец,
Добавляем холодец,
Заливаем, наконец
В меру кислый квас ржаной,
Да с картошкой молодой,
Летней жаркою порой
Лучше нет еды такой!
И садилась за столом,
Под раскидистым кустом,
В огороде, у плетня,
Озорная ребятня.
Тётя Зина разливала
Нам окрошку не спеша,
Тётя Зина точно знала
Что окрошка хороша!
Что её смолотит резво
Суетной ребячий взвод
И умчится безмятежно
Воевать за огород.

Каникулы, ура!

Сменяла лето осень,
А зимушку весна,
А мне и семь, и восемь,
И школьная пора.
Мне - не по нраву город,
Каникулы! Ура!
И по природе голод
Я утолю сполна!
Приехал в буйство лета,
В зелёный свежий рай,
От липового цвета
Я счастлив через край!
В душистых копнах сена
Я ягоды искал,
Тонул в них по колена,
Ночами в них же спал.
Под Троицу, бывало,
Придя, домой с косой,
Бабуля устилала
Пол свежею травой –
И пахло сочным лугом,
С икон, что под стеклом,
Свисали как над прудом,
Листы берёз венцом.
Как звёздочка, мерцала
Лампадка в темноте,
И кошка чуть урчала,
Свернувшись на окне.
В шиповнике за садом
Всё цокал соловей
И осыпал, как градом,
Ночь песнею своей.
А я в душистом сене
Глядел на звёздный плёс,
Уткнувшись мне в колени
Дремал мой верный пёс.
И мне тогда казалось,
Что жизнь - бездонный рай!
Но детство быстро мчалось,
Его виднелся край.

Взросление

Каникулы летели,
Летели и года,
Нам ветры песни пели,
Текла судьбы вода.
Мы рокерами мчались
На Явах по холмам,
Девчонки прижимались
В восторге ближе к нам.
Мы рокерами мчались
От детства в край любви,
И по ночам влюблялись
До утренней зори.
И там, где шла матаня,
Хрипел магнитофон,
Высоцкого «страданья»
Для нас был лучший фон.
И с прошлым распрощавшись,
Бывалый гармонист,
С гармошечкой  обнявшись,
Вертел ногами твист.
Два мужичка за домом
Плясали топ да топ,
И подпевали хором
Горланя: хоп, хей, хоп!
Мы рокерами мчались
По улочкам кривым,
А соловьи остались
За лесом голубым.

Прозрение

Однажды мной перечитались
Стихи, любимые давно,
И в кровь мою они впитались,
Как благородное вино.
С Есениным я согласился
По многим радостям души,
Потом с ним вместе огорчился,
Читая поздние стихи.
Мне было тоже не по нраву,
Что поле давится столбами
И аммиачную отраву
Нашли в реке за родниками.
А речку съели водокачки
Для нужд заводов и домов,
Издалека, как соли пачки,
Они белели вдоль холмов.
И речка стала ручейком,
С названием старинным Ельчик,
Но всё ж блестит за камышом,
Звенит по камням как бубенчик.
И там, где конь в лучах заката
Пил нежность розовую вод,
А на холме белела хата
И на коньке ютился кот,
Там трактор сломанный, ржавея,
Губил убожеством пейзаж,
Колец бетонных галерея
Совсем не радовала глаз.
Ломал мой радужный порыв
Технократический прорыв
И оставлял печальный след
В душе моей на много лет.

И вновь я посетил…

И вновь я посетил места родные,
И кажется мне маленьким лесок,
Деревья не такие уж большие,
Не очень крут у речки бережок.
Когда-то, в годы детства мамы,
Здесь были стройные дубравы.
И наши прадеды лихие,
Рубили избы неплохие.
Я помню дом бревенчатый и тёплый,
И печь - в ней выпекали пироги,
На ней я грелся в день сырой, промозглый,
Глядел в окно, где не видать ни зги.
На праздник, на Смоленскую икону,
Давно не собираются «луга»,
Лишь мини - трактор медленно на гору
Увозит сена свежего стога.
Назойливо жужжит бензокосилка,
По тем местам, где шаркала коса,
И с удивлением глядит корова Милка
На дивные прогресса чудеса.
Её пастух – веснушчатый мальчишка -
Сидит, меж ног пристроив ноутбук,
Как в детстве мы – он режется в картишки,
 Партнёра голос – электронный звук.
И безвозвратно Русь ушла былая,
Частушками звенев, или страдая,
А в детстве, я её коснулся края,
И сам того не ведая, не зная.
Девичьи голосистые частушки
И бравых гармонистов голоса
 Навечно унесла вода речушки,
Впитала трав жемчужная роса.
И плачет чибис жарким, летним днём,
Быть может, вспоминает о былом?
А на пригорке церковь, не с крестом,
Чернеет грустно звонницы окном.

Ильин день

Жара палила и палила,
Нещадно выжгла все холмы,
В ручей речушку превратила,
И обмелели все пруды.
И вдруг жара внезапно спала,
Подул желанный ветерок,
В прудах вода похолодала,
То сотворил Илья Пророк.
Сестра моя зажгла лампадку,
И чудотворец Николай
Блеснул улыбкою украдкой,
Благословляя отчий край.
А край ломился урожаем,
И ветви яблонь, груш и слив,
Казались нереальным раем,
Себя от тяжести сломив.
Из чабреца, в уютной кухне,
С вареньем пьём душистый чай,
В духовке, подпекаясь, пухнет
 С начинкой яблок каравай.
Я почитал стихи Надежде
О нашей речке и холмах,
О том, как здесь плясали прежде
На праздник в заливных лугах.
Она задумалась, взгрустнула
И, улыбнувшись невзначай,
Пирог мне вкусный протянула
И подлила душистый чай.
- Я вот стихов твоих книжонку,
Возьму и спрячу за иконку,
Там где живой лампадки свет,
И где молюсь я много лет.
И вот, когда молиться буду,
То про стихи я не забуду,
Их почитаю в тишине,
С молитвой доброй о тебе.

Пал
 
Пронёсся пал по Матушке-России
Нещадно в девяностые года,
То не кочевники нашли ордой лихие,
То власть менялась круто, как всегда.
А ей народ, так издавна ведётся,
Что стадо из баранов и овец,
И как ему в столь трудный час живётся
Не ведает царь-батюшка-отец.
А он извечно выживать пытался,
У многих не хватало средств и сил,
И кто-то после пала жить остался,
А кто-то увеличил счёт могил.
Мои живучие двоюродные братья
Всё ж полегли в той битве роковой,
Не мог и думать, и предполагать я,
Что вот увижу вечный их покой.
И на холме, где прадеды и деды,
Отживши свои долгие года,
Покоятся, а рядышком не седы,
Лежат их внуки, вместе навсегда.
И ветви слив, со спелыми плодами,
Склоняются над ними летним днём,
И щедро осыпают их дарами,
И шепчут им о чём-то о своём.

Новь

Но жизнь идёт, и новые строенья,
Растут, как после дождика грибы,
Здесь новые родятся поколенья,
Как прежде, в буйстве зацветут сады.
За речкой церковь заблестит крестами,
Как в давние когда-то времена,
Ну а пока украшена цветами
Внутри той церкви фресочка одна.
Как реки, ручейками пополняясь,
Впадают в полноводные моря,
Так с малых родин, всюду возрождаясь,
Поднимется российская земля.
Восьмиконечными библейскими лучами,
Да воссияет её древний лик!
Духовность Миру, излучив очами,
Он будет мудр, и светел, и велик!

И о Душе
 
Не знаю как, в какие времена,
Но отлетит Душа моя от тела,
Как прежде невесома и нежна,
И воспарит над Вечностью несмело.
И будет плыть в безбрежности Вселенной
Материей неведомой, нетленной,
В духовном поле, помня о Земле,
Весенним утром, рано, на заре,
Благодаря за этот дивный сон,
Что подарил ей, всемогущий Он…