Моя прекрасная леди

               
                Она стояла у окна и не отрываясь смотрела, как  опускаются снежинки на плечи серого гиганта. Где-то внизу негромко гудела площадь. Она говорила медленно, словно сама с собой.
 - Не понимаю...  Ну, не могу понять.  Грязь какая-то...  Хорошо, я не ханжа, мужиков знаю...  Козлы вонючие.  Но ты-то?  Тоже, значит, такой? Ты вернулся другим...   Бред какой-то...  И с кем?   Смешно... 
                Я смотрел на её серое, гладкое на спине платье,  тяжёлые волосы и вспоминал...


...Город сверкал, как  камень
   На чёрном бархате ночи.   
   Это чужой был город.
   И лица вокруг – чужие,
   И окна чужие, и двери,
   И небо чужое тоже...
   Всё было, как полагалось:
   Безмолвные вопли света,
   Палитра безумных красок,
   На которой стыли мазками
   Мёртвые лица прохожих...

   И она, подошедшая тихо,
   Должна была быть, конечно,
   Уверенной и холодной,
   С угольком сигареты в губах,
   Умелых и равнодушных...

   Я обернулся и встретил
   Глаза обнажённой боли,
   Губы любви раздетой
   И проданный первый трепет...

   Она в лицо мне смотрела...

   И вдруг улыбнулась поспешно
   И, торопливо коснувшись
   Моей руки, прошептала:
  “O no, sir!  No, no…  Sorry.”
   И, повернувшись, пошла,
   Ссутулив узкие плечи,
   В чулках, забрызганных грязью...

   Она уходила в туман
   Смятённой и жалкой тенью...

   И во мне
   Что-то взорвалось.

   Я кинулся вслед, позабыв
   Про то, что я – иностранец,
   Про то, что есть осторожность,
   И даже, что по-английски
   Я не помню слова «вернитесь»...

  ... Потом мы долго шли
   В дуговых фиолетовых вспышках,
   В лиловых и жёлтых тенях,
   В безмолвии света и звука...

..................................................

   Нет, что ты, не обижайся!
   Что общего между тобою,
   Уверенной, умной, холодной,
   С спокойной усмешкой в спорах,
   Листающей толстые книги
   О Пикассо и Кандинском,
   И той девчонкой ночною?

   Ты мне тогда сказала,
   Что там, в этом «мире наживы»,
   (Как заявляют лихие
   Ораторы и журналисты),   
   Я встретил попросту «шлюху»,
   «Продажную тварь», «дешёвку»,
   (И другие слова в том же роде…).
   
   Ты права, как всегда.  Это ж ясно:
   Её можно назвать таким словом... 
   
   Но глаза её так молили,
   Что хотелось закрыть их губами...
   Но по нежным её щекам
   Рука мужская так часто
   Била спокойно, наотмашь,
   Что, когда над ней наклонившись,
   Я хотел ей веки погладить,
   Она отстранилась резко,
   А потом улыбнулась мне
   Смущённо и виновато...

   ... Нет, ты не искала мужчину
   В мёртвом сияньи неона
   На тротуарах мокрых...
   Я помню уютный ковёр
   На твоём диване в гостинной.
   Когда мы вдвоём оставались,
   Он никак не хотел сниматься,
   И ты говорила, смеясь,
   Что из всех наших общих  знакомых
   Одному мне так не везёт...
   Я помню, как ты аккуратно
   В шкаф убирала платье
   («Ты знаешь, оно так мнётся ...»)
   И становилась покорна.
   Умело-покорна.  Да,
   Ты чертовски владела собою!
   Я тебе завидовал даже.
   И безумие исступленья,
   И лепет бессвязный страсти
   Вызвали б только усмешку:
   «Ведь мы же – разумные люди!»

   Всё было известно заранее:
   Когда старики вернутся,
   Когда на часы ты взглянешь,
   Халат накинешь спокойно
   И скажешь: «Ну что ж? Выпьем чаю?»
   И обязательно спросишь:
   «Ты был доволен сегодня?»

.........................................................

   ... Вот об этом о всём я думал,
   Глядя на серое платье
   На спине без  единой морщинки,
   На волос аккуратную тяжесть,
   И – прости: твоих слов не слышал...


                1989