Каляев

О мертвом князе рыдала жена,
Попы панихиду служили.
Страна ликовала, ужасалась страна,
И страшные слухи ходили.

Одно утешение - пойман эсер,
Что бомбу злосчастную кинул.
Оглохший от взрыва, лежал изувер
В крови весь, средь грязи и дыма.

Убийцу повесят – сомнения нет,
И, вроде бы, все решено –
Пускай перед Богом он держит ответ,
И как можно скорее. Но…

Но что в Шлиссельбурге забыла вдова
Великого князя Сергея?
Не знает она, что напрасны слова,
Что он ни о чем не жалеет!

И в камере тесной, где холод и мрак,
Сидят они друг против друга,
И странно спокоен преступник и враг,
Не видно ни тени испуга.

И робко княгиня ему говорит:
- Спасти вашу жизнь я хочу.
Вы верите Бога? Так он вас простит,
А я и подавно прощу.

Пишите же просьбу помиловать вас!
Я лично царю передам.
Раскайтесь в содеянном в тот страшный час,
От сердца советую вам.

… Не знает она, что о бомбе ничуть
Им брошенной, он не жалеет.
Готов он пройти до конца этот путь,
И не сомневайтесь – сумеет

Хранить до конца революционную честь,
Быть верным товарищам, делу.
Пусть знают, что значит народная месть!
Прошенье? Чего захотели!..

Все это сказал он в одном слове: «Нет».
О, как  надоели допросы!
Княгиню такой не устроил ответ,
И сыпались градом вопросы:

- Скажите тогда мне, зачем же, зачем
Такое вы зло совершили?
Вы знали: убив «палача», вместе с тем
Детей двух отца их лишили?!


Преступник молчал – и тот день вспоминал,
Когда отказался от акта,
И тот, кто на дело его посылал,
Говорил потом: «Ну и дурак ты!

Увидел в карете детей?. .Для других
Лучше жалость свою сбереги.
Лет десять пройдет – доберемся до них:
И они будут наш враги».

Но княгиня не знает, как было в тот раз –
Вернее, как быть бы могло.
Княгиня молчит не сводя с него глаз,
И видно, как ей тяжело.

Кто знает, простила ль в тот вечер она
Смиренно эсера-убийцу…
Фанатика сердце – как будто стена:
Стучать будешь – впору разбиться.

Да, много еще и мучений, и слез
Судьба уготовала ей.
Она все терпела – велел так Христос,
И Церковь так учит людей.

А тот террорист умер раньше нее.
На шее петля – и ни чести, ни славы.
И он до конца верил в дело свое,
И он до конца считал себя правым.

И он, как, кстати,  и в обществе многие,
Считал провокацией княгини визит
А может, он был лишь просто предлогом,
Чтоб убедиться: враг раздавлен, забит…

Хоть знаю - с тех пор изменилось не мало,
Но может, мне скажете Вы, рассудив:
Права ль была та, что врагов, умирая, прощала,
Иль тот, что казнен был, палачей не простив?