Детский лагерь смерти Саласпилс

Осень, века прошлого сорок первый год,
С фашистом ненавистным война уже идёт.
Фашист Россию топчет, плодя российских вдов,
При этом не жалея детей и стариков.
Их в лагерь угоняет с захваченных земель -
Живыми не вернуться им в дом родной теперь.
Их грузят в эшелоны, как бессловесный скот,
И поезд в Саласпилс их измученных везёт.
В дороге часть погибнет, кого-то довезут
И страшной лютой смерти в мученьях предадут.
И полицай латышский от маминой груди
Ребёнка с силой вырвет, уснувшего почти.
Бессильно горе матери - ребёнка не спасти…
В барак для новорожденных приказ его нести.
Там на пол бросят бедного, на время позабыв,
И этим самым жизнь его, земную погубив.
Детей, тех, что постарше всех догола раздели,
И на тела их щуплые эсэсовцы смотрели.
Октябрь, осень, холодно на улице стоять,
Заставили их голыми в другой барак бежать.
Устроив душ холодный им, чтоб точно заболели,
Ведь на расстрел патроны им фашисты пожалели.
Приказ был издан немцами по лагерю такой:
«Всех хоронить с раздробленной, прикладом головой».
На тех, кто выжил в «бане», эксперимент проводят:
Сомнительную жидкость им в вену шприцем вводят.
И в муках погибают измученные дети,
Никак не понимая, за что им муки эти.
Эксперименты новые «СС» решил начать:
Приказано шприцами кровь у детей качать.
Им кровь нужна для раненых эсэсовцев в бою.
Им дети без остатка отдали кровь свою.
Тела бросали в ямы, потом их ночью жгли,
А матери в бараках помочь им не могли.
Отец мой малолетний ту участь избежал -
Их эшелон последним из Пскова уезжал.
И тех событий помнить отец никак не мог.
Всего лишь только третий ему пошёл годок.
Малолетним узником и отца признали,
Потому что в Латвию эшелон угнали.
Вот уж сорок третий шёл военный год,
И войны на запад повернул он ход.
Детей, в живых оставшихся, по семьям разобрали,
И «Саласпилс» из памяти им бережно стирали.
Но наша память этого, забыть, увы не сможет,
И  наше сердце болью той, порой ещё тревожит.