Из цикла Легенды Антекеры - Ах, коралловые губы!

Ах, коралловые губы!   
                Памяти Проспера Мериме               
Вечер.
Площадь.
Теплым жаром
дышат камни мостовой.
Опьяненные гитары
ритмом рвут мелодий строй.
Тонут с криком серенады
в страстной дроби кастаньет,
и грохочут канонадой
юбки, взгляды, звон браслет.
В упоенном напряженье
плечи близятся к плечам…
Гордость сдержанных движений –
вызов будущим ночам.
Ах, коралловые губы!
Ах, обман манящих рук,
и сверкающие зубы…
Новым ритмом – новый круг.
Бьются звонкие монеты
под ногами с озорством,
но устали кастаньеты
заниматься сватовством.

Площадь.
Двое.
Тени длинны
Треск кочующих цикад,
и прижавшиеся спины…
Тихий говор серенад…

А потом
уже
молчанье,
и горящая щека,


затаённое дыханье,
и скользящая рука.
Стук сердец
тревожный,
ждущий,
глаз
разящий счастьем свет.
Вдруг –
лучом пронзившим,
бьющий,
убивающий
рассвет.

«Может нам не расставаться,
в знойный день не уходить?»
И коралловые губы отвечали:
«Может быть..!»

Звон литавр
и праздник битвы,
шум бушующей толпы.
Пеной в пыль
летят молитвы
от рогастой головы.

И, пригнувшись низко-низко,
красным глазом в глаз,
в упор
ждет, когда под свист и визги
выйдет к бою матадор.

Алый плащ
огнём пожара
тело резко обовьёт.
Перельётся влево -  вправо,
и  в волнении замрёт.


Дразнит тряпкой униженья
молодой тореадор.
Ослеплённый раздраженьем
бык
выносит
приговор!

Силой бешеной обиды
он
поднимет на рога,
и промчит
под крик корриды
тело ярого врага.

От коварства и от боли,
от убийства и битья
бык устал,
он хочет воли:
«Ну, зачем, им жизнь моя?!»

И, колени подгибая,
побредёт на свой позор,
Но героем выбегает
новый в бой тореадор.

Вскрикнут чёрные мантильи
над ареной свысока,
и вонзятся бандерильи
в шкуру чёрного быка.

Торжествующие трубы
о победе возвестят,
а коралловые губы –
в награжденье -  заблестят.




Снова
площадь.
Тёплый ветер
шали рвёт
под звонкий смех,
и на лицах нет отметин
окровавленных утех.

Блещет золотом узора,
позументов и шитья
каждый  шаг тореадора.
Горд и взгляд героя дня.

И под взрыв рукоплесканья,
торжества, восторгов град,
он томим одним желаньем –
получением наград.

Ах, коралловые губы,
наслажденья сладкий плен…
И уже – гремели трубы
женской правдою измен.

И уже – приворожённый
тайной ночи ярким днем,
но другой,  стоял
сожжённый
их коралловым огнём.
И в немом оцепененье
гневом вспыхнувшая дрожь,
занесла, как в наважденье,
обезумев, острый нож.

Двое.
Площадь.
Вдруг застыла
и отхлынула толпа.

Шаль, упавшая, накрыла
тень фонарного столба.
И в отчаянье, стиснув зубы,
прошептал: «Прости, молю…»
Но коралловые губы
отвечали:
«Не люблю!»