Набат

По-прежнему слова расходятся с делами.
И всех уже тошнит от самых знатных слов.
И толку нет уже вздымать слова, как знамя,
тем более — как сеть. Ничтожен их улов.
И толку нет уже вещать о катастрофе,
когда она царит в любом краю страны.
Ее восточный фас и прибалтийский профиль
огнем славянских мук обожжены.
Как на крутом ветру материя гнилая —
по швам и не по швам, и вдоль, и поперёк
стремительно трещит империя былая.
История дает жестокий свой урок.

Но, может быть, прогнив, пошла по швам, полезла
искусственная ткань — не хлопок и не лен.
Распался, проржавел закон руки железной.
Рассыпался бетон, сцеплявший сто племен.
И, может, в том и есть последнее единство —
что в каждом лоскутке и в уголке любом
отчаянно взошло желанье возродиться,
и стать самим собой, и свой построить дом.

И пусть! Но почему стена бетонной злобы
восходит там, где лжи разрушена стена?
Ведь ничего льновод не должен хлопкоробу:
у каждого — страда, у каждого — страна.
И каждому дышать и горько, и неловко,
когда на кровный рубль не купишь даже дым,
тем более — трубу. И слово «забастовка»
в домашнем словаре становится родным.

Все больно, все болит... Но что всего больнее:
со всех сторон уже не счесть плевков и стрел,
летящих в мой народ, как будто в лиходея,
в народ, что ради всех и гибнул, и горел,
и раздавал другим — и раздает поныне
живую кровь свою, сокровища свои,
и обескровлен стал. И горькою пустыней
молчат его поля в сиротском забытьи.

И Русская земля — без флага и без гимна,
без глав — без тысяч глав разрушенных церквей,
не в первый раз дивясь, что чудом не погибла,
впервые слез не льет над участью своей.
Ей нечем слезы лить. Озерам глаз не ведать,
кто в них сгубил и звезд, и песен колдовство.
Ее народ устал и верить, и не верить —
не верить ни во что и верить ни в кого.

Не благовест — набат нисходит с колоколен,
где столько долгих лет молчала пустота.
Но можно ли теперь спасти от смертной боли
взъяренную страну уроками Христа? —
Теперь, когда у всех в душе растут прорехи,
которые страшней озоновых прорех,
когда вовсю бегут отравленные реки
в моря людей, вовек не знавших слова «грех»...
И вызревает бунт, бессмысленный и лютый,
в гремучей смеси дней, трагедий и утрат.
И потому звенит над горем и над смутой,
над Русскою землей не благовест-набат.

1989—1990