Четыре лимона

                И фитиль – не гаснет. Он горит столько,
                сколько мы помним, как выглядит горящий фитиль


                I
… а потом все стало несусветным. В смысле – несущим свет.
Осень в этих местах такая желтая, что у людей кружится голова и они стареют.
Умение красиво стареть – абсолютно осеннее качество. Оно приходит в светлые умы через понимание мироустройства и освещает тела изнутри. Светиться он не умел. Но он умел задавать вопросы.
Вопросы светились вместо него, потому что это – особенность всего, что стремится к знанию.
Поэтому первым вопросом Люминара было «что есть свет?»
- Сгусток солнечной энергии?
- Не только.
- Что же еще?
- Знание.
- Этого следовало ожидать. Если знание – это свет, то вполне логично, что свет – это знание. Ты не сказал мне ничего нового.
- Это потому, что ты не идешь дальше фразы. Фраза может быть математической  формулой с одним решением, только если ты не хочешь думать. Кстати, если ты не думаешь, свет будет только внешним, солнечным.
- Что ты имеешь в виду?
- Любая фраза имеет, разумеется, конечное количество смыслов. Но для человека оно бесконечно.
- Почему?
- Потому что он умирает гораздо раньше, чем постигнет все смыслы. Солнце знаний убьёт его гораздо раньше, чем хотелось бы.
- Тогда почему мы стремимся к знаниям?
- Потому что человек не может жить без света. Конечно, в темноте жить легче. К ней очень быстро привыкают глаза, и ты начинаешь считать её вполне сносной. К тому же, всегда можно развести костер. Но, видишь ли, на самом деле человек и костер-то разводит,  потому что не может жить без света.
- Он разводит костер, потому что не может без тепла.
- Верно. Но с древних времен свет, тепло и уют связаны у человека в нечто неразрывное. А всё потому, что у нас перед глазами солнце…
- Ты отвлёкся. Что же еще есть свет, кроме знания?
- О, ты удивишься и разочаруешься, если я скажу, что всё.
- Как так? Ты же сам говорил, что есть тьма. А тьма явно не может быть светом.
- Разумеется, может. Ты ничего не понял. Тьма – это тоже свет. Я же сказал, что он – всё.
- Но тогда ты от света стремишься к свету. А это бессмысленно.
- Ты глуп. Это не бессмысленность, а суть мироздания: переходить от низшего света к высшему, как по ступеням. Тьма – это тьма. Но она создана для того, чтобы ты захотел света. Поэтому по своей глубинной сути она – ни что иное как свет. Низший.
- То есть свет со знаком минус?
- «Низший» не значит «плохой». Низший – это первый среди ступеней.
- Ты умеешь заговаривать зубы…
- Когда-нибудь я исчезну, и ты соскучишься. Впрочем, будет уже поздно.
- О чем ты говоришь?
- Тебе еще рано знать. Кстати, Поздно – это последняя ступень света. Ты это непременно поймешь.
- Значит, понимание – это тоже свет?
- Да. Это предпоследняя ступень, стоящая перед Поздно. А перед Пониманием – Знание.
- Разве оно не выше?
- Знать – еще не значит понимать. Делай выводы.
- А смерть – и она – тоже?
- Смерть – это Поздно.
- И что, не бывает других Поздно?
- Любое Поздно – так или иначе маленькая смерть. Так что нет.
- Ты слишком витиеватый собеседник…
Люминар вздохнул и огляделся. Городская осень отличается от чисто природной шумом и ажиотажем. Только она способна сама у себя отнимать красоту и величавость. За барьером из суеты плохо просматриваются мелкие детали. На них практически невозможно сосредоточиться. Когда любуешься листопадом в городе, рискуешь попасть под колеса автомобиля или отебейную изнаночную лексику случайных прохожих, которым загораживаешь путь. И еще совсем не установлено учеными – что хуже.
Если все-таки приглядеться на свой страх и риск, можно увидеть, что осень занимает все пространство, сантиметр за сантиметром. Эффект похож на замедленную съемку поднимающейся и выходящей из берегов воды, только наоборот – сверху вниз. Сначала желтеют отдельные листья на деревьях, и небо становится неправдоподобно голубым. Постепенно листья желтеют все, и осень спускается ниже, на людей. Они одеваются теплей и теплей, как в спасательные жилеты, чтобы удержаться на плаву в осени. Затем ударяют морозы, и листья осыпаются сразу, все до единого. Люди барахтаются в них, как в волнах, и обязательно кто-то простывает, передержав тело в этой холодной субстанции. Ну, совсем как при наводнении. Только без смертельного исхода.
«Наверное, свет – тоже наводнение или осень, - подумал Люминар, - он накапливается постепенно /как знания/ и потом заполняет собой все вокруг. Вот поэтому он и сказал, что свет – это всё. Потому что, когда он наступает, ничего другого нет»…
Люминар остался доволен своей способностью думать и делать выводы.
Впрочем, всегда думать об одном и том же он не мог.
Ему нужно было еще купить четыре лимона.


                II
Когда-то одна девочка написала стихотворение, на которое Люминар наткнулся случайно:
Ребенок плачет, когда он не нужен матери.
Мужчины, наверно, нет – им по силам крест.
У меня – четыре лимона на смятой скатерти.
Я тоже не плачу. Закончила. В ноябре.
Что это за девочка и почему она закончила плакать именно в ноябре – было совершенно непонятно. Наверное, всё дело магическим образом  в лимонах, заключил тогда Люминар. Вот для этого он и решил их купить. Если в лимонах достаточно силы, чтобы заставить кого-то перестать плакать, кто знает, - может, у них найдется и еще какое-нибудь чудесное свойство. Например, они помогут ему познать свет.
Тем более, что лимоны – абсолютно желтые существа, и если им ведом хоть какой-то принцип простейших ассоциаций, они могут знать, что желтый – самый простой цвет света, а, значит, им полагается самим быть хотя бы малым кусочком света.
Как бы там ни было, лимоны он купил и даже выложил их на стол. Ничего не произошло. Он смял скатерть. То же. «Может быть, - подумал он, - скатерть нужно сминать как-то по-особому, таким способом, который изобрела девочка, чтобы не плакать?..» Тогда всё было тщетно – этот способ знала только она. Он посидел так немного, увидел, что осень уже на подоконнике, и вздохнул.
И вдруг его осенило. Сминание – это уловка. Сминают что-то,  когда нечего делать или по небрежности. Или когда нервничают. Вот и девочка сначала думала, что всё дело в сминании, пока не поняла то же, что и он. Всё просто: лимоны желтого цвета, что наталкивает на ассоциацию с солнцем. Это такие миниатюрные солнца, которые можно взять в руки. В руках они согреваются и становятся теплыми. А тепло – это хорошо. На самом деле, лимоны напомнили ему о свете и тепле. Всё, что он думал, было так или иначе связано с этими двумя понятиями. Это и было нахождением света. Когда девочка поняла это так же отчетливо, как он, она перестала плакать. Потому что, когда тебе светло, ты не плачешь. Единственной загадкой для него оставался ноябрь. Почему не июнь, скажем? «Видимо, ноябрь как самый холодный месяц осени провоцирует людей на желание света и тепла, - заключил Люминар сам для себя, - он сказал «всё есть свет». Получается, что лимоны, напомнив мне и девочке о свете, сами являются светом. Какой-то из его ступеней».
Лимоны на смятой скатерти лежали, весьма натюрмортово подставив ему свои блестящие бока, и вполне явно гордились им.
«Всё есть свет», - повторил он и радостно хихикнул.

                III
- Я видел, я постиг! Послушай: лимоны – это свет, потому что они напомнили о свете мне и девочке, и она перестала плакать…
- Какие лимоны? Какая девочка?
- На смятой скатерти, желтые. Ступень света, не знаю, какая. Про них девочка написала.
- Люминар, всё это очень хорошо, но это пустяки. /Со вздохом/
- Но я не умею разбираться в свете, как ты. Ты меня еще не научил… /Огорченно/
- Всему свое время. /Пауза/. И что, ты веришь, что всё – это свет?
- Да.
- Почему?
- Ну, смотри. Допустим, возьмем пчелу…
- Та-а-ак. /С готовностью/
- Она собирает мед, который желтого цвета, что наталкивает нас на мысли о свете через самые простейшие ассоциации. Цветы, с которых она его собирает, растут не без участия солнца, что тоже…
- Ну, хорошо. А вокзал? Вокзал – свет?
- Вокзал? Ну, да… Люди встречают там близких, радуются этому, и это – тоже свет.
- А провожающие/расстающиеся – на время, или еще хуже – навсегда? Разве это не горе?
- Горе, конечно… Но те, кто остается ждать, надеются на возвращение, а надежда – это свет.
- А если не вернутся?
- Ждущие будут все равно надеяться на встречу.
- А когда умрет надежда?
- Останутся хорошие и теплые воспоминания, а они – тоже свет.
- Очень хорошо. /Довольно/. Ты способный ученик.
- Слушай, у меня есть вопрос…
- Задавай.
- А слово?
- Тоже. Это одна из главнейших ступеней. Слово – это и орудие, и прародитель света.
- Но ведь словом можно и убить.
- Можно. К сожалению, убийство словами не запрещено… Но оно убивает только в руках неумелых.
- А разве нет тех, кто делает это со злым умыслом?
- Есть. Но если ты не станешь ограничиваться фразой «они делают это со злым умыслом», то увидишь, что за этим стоит их внутренняя бедность и неумение понимать свет. Не умеющий его понимать – не умеет и творить.
- А почему в мире не устроено так, чтобы все понимали и творили свет?
- Так устроено для того, чтобы тем, кто умеет, хотелось этого еще больше. Это как в случае с тенью.
- Я понял. Но всё же было бы лучше, если бы все умели. Тогда мир был бы добрее…
- Нет. Потому что тогда не было бы сравнения. А если нет сравнения – нет и знания. Тогда разрушится цепь и не наступит Поздно.
- Что хорошего в том, что наступает Поздно? Не понимаю.
- Поздно дано нам не просто так. Умножающий знание – ускоряет сгорание. Но если бы Поздно не наступало, мы бы перебрали все возможные смыслы каждой фразы и остановились. И тогда смысл был бы потерян. Даже в свете. Люди стремятся к нему, потому что знают, что могут не успеть его достичь. У них есть цель. И когда наступает Поздно, они счастливы и гордятся собой за пройденные ступени.
- Но ведь они должны быть опечалены, что не успели достичь всего.
- Для этого и существуют те, кто не приручил свет. Для сравнения. Люди смотрят на них и радуются, что они смогли.
- Но ведь это гордыня.
- Нет. Это – гордость за свои труды. Они радуются не потому, что лучше других, а потому, что стали на правильный путь. Они сравнивают не себя с кем-то, они сравнивают пути. Ясно?
- В общем и целом. А что мне делать теперь?
- А теперь выбирай: ограничишься ли ты Знанием света, или пойдешь дальше, к Пониманию и Поздно.
- Я сгорю, да?
- Да, но это будет дань Великому Свету. Ты станешь его частью, и эта часть останется навечно.
- Я подумаю. А сейчас мне нужно идти: меня ждет осень на подоконнике.
- Что ж, иди. И думай основательно. Пути назад нет.

                IV
«В начале было Слово и Слово было у Бога. И Слово было Бог»
Путь света занял у меня много лет.
Каждый раз, ступая на очередную ступень света, я понимал, что их количество увеличивается. И если я делал три шага вверх, то ступени увеличивались вдвое. Я пропускал сквозь себя миры, и миры эти были сложны, ибо каждый следовало прожить, выделив из него свет. Я называл его, вертел на языке, катал, как камушки, во рту /если так делать достаточно долго, они нагреваются, как лимоны в руках/.
Я называл их – и названное существовало. Начинавшее существовать светилось.
Я понял, что Знание – это набор простых истин, но только от них становилось тепло. Все думают, что простые вещи даются легко и абсолютно всем, лишь некоторые смутно догадываются, что это не совсем так. Это не так совсем. Простые ступени, помимо знания о них, требуют понимания. Очень часто Знание принимают за Понимание, поэтому света не рождается. Когда наступает Понимание, наступает Поздно. Ибо ты видишь, как много ты не успел и знаешь, что этот свет уже не приручить.
Голос, который учил меня и по которому я скучаю, был Словом. Словом, которое я произносил, называя. Сейчас я не могу говорить, я могу только быть.
Слово было в самом начале, и оно было у Бога. Потому что Бог – это Свет, а Слово – орудие Света. И Слово было Бог, так как оно – прародитель Света.
Произнеся «Бог», я назвал Его так же точно, как Он назвал когда-то меня, чтобы я мог существовать. Теперь я ответил Ему тем же, потому что все должны существовать для всех. Иначе не случится Света.
Приблизившись к ступени Поздно, я осознал, сколько не сделал. Когда это произошло, я встретился с Богом. Он все знает обо мне, потому что Он и есть Поздно, высшая ступень Света, которая признаёт, что я горел не зря, и называет меня светом.
Я, Люминар, в пчеле, которая собирает мед, совершая круг над цветком и делающая мед из пыльцы, как я при человеческой жизни делал свет из слов. Я в солнце, падающем на цветок, чтобы он мог расти, поглощая свет и становясь светом.
Вкус света – кислый, потому что Поздно рождает печаль от несделанного, но то, что я осознаю и понимаю это, есть свет. Потому что только понимающий знает, как мало он знал.
Я сгорел, потому что так должно было быть.
Умножающий знание – ускоряет сгорание.
Но частица меня, оставленная здесь Им, - во всем для всего.
Однако, самым главным образом – в четырех лимонах на смятой скатерти, возле осени на подоконнике.
Их не зря четыре: это детство – отрочество - зрелость и старость. Это Вопрос – Знание - Понимание и Поздно. И, наконец, это Слово – Бог - Я и Свет, которые замкнуты и бесконечно повторяемы в своей конечности.
… Девочка, которая поняла это, стареет головокружительно красиво, как сама осень.
3о.11.12
18:5о