Пушкин. Вольность

ВОЛЬНОСТЬ
(1817 – 1820)

«Самовластительный  злодей!
Тебя, твой  трон  я  ненавижу,
Твою  погибель, смерть  детей
С  жестокой  радостию  вижу.
Читают  на  твоём  челе
Печать  проклятия  народы,
Ты  ужас  мира, стыд  природы,
Упрёк  ты  богу  на  земле».
          А.С. Пушкин


                I
Ты  помнишь  ли  последний  вечер,
И  школьный  наш  прощальный  бал,
И  как  напутственные  речи
Ты  мимо  слуха  пропускал?
Как  школьные  покинув  своды,
Ты  ветер  ощутил  свободы,
Как  у  твоих  лежала  ног
Сеть  тех  запутанных  дорог,
Которыми  идти  придётся,
Другие  уж  вершины  брать.
Как  будет  радостно  шагать
Туда, туда, где  светит  солнце,
И  где, немного  погодя,
Ты  сможешь  сам  найти  себя.

                II
Мы  помним  всё. Мы  не  забыли,
И  дорогих  учителей,
Что  нас  тогда  не  доучили,
И  преданных  своих  друзей,
И  наши  первые  свиданья,
И  первые  в  любви  признанья,
И  как  не  мил  был  белый  свет,
Когда  ты  вдруг  услышал  «нет».
Да, всё  это, конечно, было.
А  сколько  будет  впереди
И  бед  и  радостей  в  пути?
Одна  эпоха  уходила,
Другая -  тут  же  шла  за  ней
В  сиянии  грядущих  дней.

                III
«Я  очень  рад  был, но  не  долго:
Клубника, баня, сад  и  луг…
Деревня – в  ней  не  много  толка.
Меня  тянуло  в  Петербург.
И, в  общем, некуда  деваться,
Я  шум  люблю, толпу  и  танцы,
И  будь  хоть  борода  седа,
Надеюсь, будет так  всегда.
На  днях  гостил  у  Ганнибала.
Он  тут  же  водки  попросил.
Себе, и  тут  же  мне  налил.
Уважил, крякнув, генерала.
Доволен  старый  был  арап –
Он  выпить, кажется, не  слаб».

                IV
«Отец  был  скуп – берёг  копейку,
И  этим  сильно  раздражал.
Нужду – проклятую  злодейку,
Всегда  на  привязи  держал.
Дела  он  очень  вёл  беспечно,
И  денег  мало  было  вечно.
Доход  был, видимо, таков,
Что  не  до  новых  башмаков.
Наряд  чтоб  сшить  себе  хороший,
Купить  ли  сальную  свечу,
И  разориться  на  парчу,
Свои  мать  продавала  броши,
В  сетях  бесчисленных  долгов.
Таким  родительский  был  кров».

                V
Уже  определён  на  службу,
И  как  коллежский  секретарь,
С  Бутурлиным  заводит  дружбу,
Обласкан  и  мадам  Лаваль.
Скрывая  тщательно  от  света
Свой  несомненный  дар  поэта,
Уверен - прока  нет  в  делах,
И  на  блестящих  вечерах
Бывает  часто, веселится,
И  в  этом  видит  жизнь  свою.
Но, как  горящему  углю
В  мешке  никак  не  затаиться –
Тут  как  бы  не  возник  пожар –
Так  и  его  прорвался  дар.

                VI
И  вскоре  молодёжь  твердила
Стихи  поэта  наизусть.
Легко  ль  известность  приходила,
Судить, пожалуй, не  берусь.
В  ходу  у  всех  его  остроты,
О  нём  ходили  анекдоты.
Всё  было  живо  и  смешно,
Но  обстоятельство  одно
Тогда  поэта  поразило,
И  он  не  раз  ещё  потом
Рассказывал  друзьям  о  том,
Что  есть  какая-то, мол, сила,
Которую  не  разгадать.
Об  этом  стоит  рассказать.

                VII
Есть  чудеса  под  небесами,
А  может  их  и  вовсе  нет?
Пожалуйста, решайте  сами,
Но  утром  как-то  раз  поэт
С  друзьями, просто  шутки  ради –
Жаль  только -  нет  привязки  к  дате –
Весёлой, шумною  гурьбой
Ввалились  к  женщине  одной.
Бывают  разные  гадалки,
И  верить  им – удел  не  всех.
Нас  часто  разбирает  смех –
Так  предсказания  их  жалки.
Как  могут  карты  рассказать
То, что  никто  не  может  знать?

                VIII
И  точно – древняя  старушка
Им  много  наплела  тогда.
Что  ты  в  руках  судьбы – игрушка,
И  то, что  ждёт  тебя  беда –
Об  этом  спору  нет. Конечно!
Не  надо  только  так  поспешно –
Всё  по  порядку  и  ладом.
Какой-то  фокус  есть  ли  в  том?
- Получите  письмо  с  деньгами,
И  будет  важный  разговор.
Он  думал, что  всё  это  вздор,
И, пораскинувши  мозгами,
Решил, что  фрау  из  ума
Давно  уж  выжила  сама.

                IX
Но  фрау  всё  ещё  вещала.
Она  изумлена  была.
Она  ему  пообещала:
- Вас  ждут  великие  дела.
Вы  вскоре  станете  известны…
- Слова  мне  Ваши  очень  лестны…
- Но  не  спешите, юный  друг,
Ведь  скоро  Вас  сошлют  на  юг.
Коль  мне  не  изменяет  память,
Поэт  тогда  ещё  спросил,
И  взгляд  по  картам  заскользил:
- Нельзя  ли  как-нибудь  поправить
Свою  судьбу? Её  рука –
Она  ведь  далеко  пока?

                X
Кирхгоф  тогда  взглянула  строго,
Металл  блеснул  в  её  глазах.
Сказала: «Всё  во  власти  Бога,
И  нити  все  на  небесах.
Вам, в  общем, нечего  бояться.
Вот  только  стоит  опасаться –
Должны  ведь  знать  об  этом  вы –
Какой-то  белой  головы.
А  может – это  конь  упрямый,
Высокий, белый  человек,
Но  может  Ваш  прерваться  век…»
- Как  избежать  грядущей  драмы? –
Спросил  в  который  раз  поэт.
Ответа  у  гадалки  нет.

                XI
Как  этим  предсказаньям  верить,
Когда  ты  только  в  жизнь  вступил?
Закрыть  ли  окна  все  и  двери –
Так  может  быть  и  свет  не  мил.
Судьбы  ли  нам  своей  бояться?
Враг  где-то  здесь, но  не  с  кем  драться.
Извольте, если  вам  не  лень,
Свою  поколотите  тень.
Потом, уже  гораздо  позже,
Все  с  удивлением  поймут:
Ему  бы  следовало  тут
Попридержать  немного  вожжи.
Но  отмотать  назад  кино
Нам, к  сожаленью, не  дано.

                XII
«Его  влекли  попеременно
То  шумный  пир, то  высший  свет,
И  время  проводил  отменно
И  весело  тогда  поэт.
Он  предавался  наслажденьям,
За  картами  упорным  бденьям.
В  дома  влиятельных  вельмож
Тогда  уже  был  Пушкин  вхож.
Тогда  узнал  о  нём  Жуковский,
Граф  Воронцов  и  Трубецкой.
Он  дам  восторженных  покой
Смущал,  и  князь  ему  Шаховский
Пророчил  славу  и  успех.
Хвалили  много, как  на  грех».

                XIII
Жизнь  в  развлеченьях  проходила.
Была  ли  польза  в  том  уму?
Но  по  утрам  уже  Людмила
С  Русланом  грезилась  ему.
И, с  ходу  оседлавши  тему,
Он  создавал  свою  поэму.
А  где  бывал  по  вечерам,
Он  помнил  ли, порою, сам?
«Я  занемог  гнилой  горячкой
И  провалялся  шесть  недель.
Надолго  сел  тогда  на  мель,
Судьбой  наказанный, гордячкой.
Друзей  встречал  и  видел  сны,
И  с  нетерпеньем  ждал  весны».

                XIV
Когда  болезнь  с  тобой  жестока,
То  церемонии – долой!
Так  можно  и  уйти  до  срока.
А  все  болеем  мы, порой.
Но  хорошо  ещё, что  редко.
А  Пушкин  был  задуман  крепко,
И  ванны  для  него  со  льдом
Полезны  будут  и  потом.
«Худой  и  наголо  обритый,
Он  в  парике  был  так  смешон!
Вошёл  к  нам  в  ложу  как-то  он.
Они  с  болезнью  были  квиты.
Он  снял  парик, и  мы  глядим –
Обмахиваться  начал  им!

                XV
Чем  и  привлёк  к  себе  вниманье.
На  сцене – драма. Нам  смешно!
И, несмотря  на  все  старанья,
Не  удалось  унять  его.
На  нас  уж  из  соседней  ложи
Косились  дамы  и  вельможи.
Он  на  пол  сел, парик  надел,
Шутил  и  лишь  на  нас  смотрел».
Тогда  ходил  он  в  чёрном  фраке
И  в  шляпе  a  la  Bolivar,
Готовый  и  принять  удар,
И  сам  на  острие  атаки.
И  с  Кюхельбекером  дуэль
Уместно  вспомнить  бы  теперь.

                XVI
Уладить  ссору  невозможно,
И  день  расплаты  наступил.
«И  кюхельбекерно  и  тошно!»-
Друг  юмора  не  оценил.
Зима. Вороны  на  берёзе…
Всё, всё  располагает  к  прозе.
Искрится  иней  на  ветвях,
А  пули – те  уже  в  стволах.
Кто  говорит, не  пули – клюква,
Но  это  вздор! Конечно  вздор!
Душевный  кончен  разговор,
И  каждая  взывает  буква:
Убей  обидчика, убей!
А  был  вчера  среди  друзей!

                XVII
Прощайте, жалкие  химеры!
Лицейской  дружбы  нет, как  нет.
Уже  намечены  барьеры;
Уже  нацелен  пистолет.
Хрустящий  снег. Суровы  лица.
Ей-богу, стоило  родиться,
Чтоб  думать, жизнь  свою  губя:
«Иль  ты  меня, иль  я  тебя!»
И  свет  не  мил  уже, постылый.
И  выстрел  вдруг  спугнул  ворон.
А  Пушкин – как  заговорён! -
- Ну, не  дурачься! Полно, милый! –
Он  тут  же  бросил  пистолет,-
Мириться  будем, или  нет?

                XVIII
- Стреляй! – стрелок  ещё  бесился.
Не  взять  поэта  на  испуг:
- Да  снег, как  видишь, в  ствол  набился.
Пойдём  пить  чай, любезный  друг!
Беспечно  жил  он  в  эти  годы.
Следил  за  веяньями  моды,
Смазливых  посещал  актрис,
Которых  вызывал  на  бис.
Кутил  с  гвардейской  молодёжью
В  кругу  разряженных  девиц,
Знакомых,  и  не  очень, лиц.
По  улицам  и  бездорожью
Четвёрку  гнал  лихих  коней,
И  за  столом  кричал: «Налей!»

                XIX
Нащокин  поощрял  гулянки.
На  деньги  матери  своей
Нанял  квартиру  на  Фонтанке,
Скорее - для  своих  друзей.
И, кутежей  ночных  любитель,
Сторонник  шумных  общежитий,
Туда  являлся  позже  всех,
И  пьян,  и  весел, как  на  грех.
Прислугу  Карла-головастик
Тогда  как  следует  гонял,
И  каждый  из  пришедших  знал:
И  для  него  там  есть  матрасик.
А  утром, шумною  толпой,
Все  пили  кофе, и – домой.

                XX
Все  были  у  него, как  дома.
Однажды  Пушкин  об  заклад
Побился, что  бутылку  рома
За  друга  выпить  будет  рад,
Причём, не  потеряв  сознанья.
Ну, половину  обещанья
Он  выполнил – пуста  бутыль,
Коль  это  в  самом  деле  быль,
Но  чувств  лишился  и  движенья,
Довольно  долго  пролежал,
И  лишь  мизинец  загибал,
Что  и  явилось  подтвержденьем,
Что  не  забыл  он  про  заклад.
И  выиграть  его  был  рад.

                XXI
Поэму, говорят, закончил,
Когда  однажды  друга  ждал.
Так  и  сидел  до  самой  ночи,
Потом  и  друга  отгонял -
Мол, не  мешай, уйди, исчезни!
Две  или  три  тогда  он  песни
К  поэме  присовокупил.
Ушёл, и  чая  не  попил.
А  «Вольность»  написал  случайно.
Однажды  кто-то  из  друзей
Его  подвигнул  к  оде  сей.
Живой  всегда  необычайно –
Успели  лишь  перо  подать,
Он  тут  же  начал  сочинять.

                XXII
«О  тайном  обществе  лишь  слухи
Тогда  ходили  по  умам.
Так  на  скамеечке  старухи
Судачат, как  известно  нам.
Он  и  меня  пытал  упорно:
- Иван, ну  это, право, вздорно!
Что  за  секреты  от  меня?
Да  всё  отнекивался  я:
- Спроси  хотя  бы  у  Маслова,-
Он  за  плечо  меня  держал,-
Мы  обсуждаем  тут  журнал.
Отстанет, но  позднее  снова
С  вопросом  пристаёт  опять.
А  мне  и  нечего  сказать».

                XXIII
Пусть  не  понравится  кому-то,
А  цепь  событий  такова:
В  стране, конечно, зрела  смута,
Но  скоро  кончится  глава.
Осталось  два-три  эпизода.
Конечно, если  бы  не  ода,
Вникал  бы  в  тайны  он  кулис,
И  дальше  посещал  актрис.
Была  бы  жизнь  тогда  другая –
Спокойней, может, и  длинней.
А  много  было  б  прока  в  ней?
Кто  знает! Жизнь – она  такая –
Непредсказуема, порой.
Не  так, читатель  дорогой?

                XXIV
Его  нередко  обвиняли,
Что  зарывает  свой  талант,
Ведь  чтобы  грани  заблистали,
Шлифуют  долго  бриллиант.
Устав, порой, от  жизни  шумной,
Опасной, где-то  и  бездумной,
В  деревню  уезжал  поэт.
Бывало, в  блеске  эполет
Он  видел  цель  дальнейшей  жизни,
И  порывался  всякий  раз
В  дорогу, к  чёрту, на  Кавказ!
Не  знал  он, что  над  ним  повисли,-
Лишь  только  подними  глаза,-
Громады  туч – то  шла  гроза.

                XXV
Блистали, как  обычно, ложи;
В  партере  мест  свободных  нет.
Играли  плохо, и, похоже,
Спектакль  не  оценил  поэт.
Он  громко  говорил: «Несносно!»
Сосед  уже  косился  грозно,
А  тот  всё  шикал  и  зевал.
Тогда  сосед  ему  сказал:
«Ну, прекратите! Неприлично».
Но  Пушкин  продолжал  шалить.
Тут  можно, кстати, проследить –
Наглядно  видно  и  отлично -
Как  оголтелый  часто  он
Лез  безрассудно  на  рожон.

                XXVI
А  после, в  шумном  коридоре,
Перстом  как  будто  бы  грозя,
Майор  в  приватном  разговоре
Сказал  ему, что  так  нельзя –
Театр, люди, мол, нескромно!
И  Пушкин  очень  хладнокровно,
Сказал, что  с  любопытством  ждёт.
Что? Адрес,  где  месье  живёт.
Явился  в  обществе  гвардейцев
В  назначенный  майором  час.
Но  поединок  в  этот  раз –
Забава  мудрых  европейцев –
Не  состоялся,  и  майор
Просил: «Забудем  этот  вздор».

                XXVII
«Свою  поэму  я  закончил.
Мне  нынче  душен  Петербург.
Края  чужие  мне  средь  ночи
Мерещатся, любезный  друг.
Поэма  так  мне  надоела,
Что  каюсь: чуть  не  бросил  дела.
Прости  за  скучное  письмо.
Сижу, смотрю  теперь  в  окно.
Старею, друг  мой, и  глупею.
Надеюсь, воздух  полудня
Немного  оживит  меня.
Глядишь -  другую  вещь  затею».
Он  и  предполагать  не  смел -
Всё  будет  так, как  он  хотел.
 
ПРОДОЛЖЕНИЕ - РОМАН "БЕС АРАБСКИЙ" -
http://www.stihi.ru/2012/03/25/6076