Похмельное утро

Услышав утром в дверь какой то стук,
С разбитой головою сполз с постели.
Чтоб я ни брал, - всё падало из рук.
(Глаза мои на них бы не смотрели).

Опухли веки, мой меняя взгляд,
Из зеркала глядит лицо тупое.
Уже давно, двенадцать дней подряд,
Я пребываю в сумрачном запое.

Всё лучшее, что я за тридцать лет,
Нашёл, скопил, топтав свою дорогу,
Чьей лаской в этой жизни был согрет, -
На алкоголь сменял всё понемногу.

Любимая, красавица жена,
Совсем  недавно, взяв детей с собою,
Ушла, насытив жизнь мою сполна,
Печалью, одиночеством, тоскою.

Не нравится зеркальный мне портрет,
И жизнь такая тоже надоела.
Всё! Хватит! Говорю я  пьянству: «Нет!!!»,
Достигнув алкогольного предела.

Не будет больше жизненных потерь!
С бутылкой разорву связь безвозвратно!
По-новому я заживу теперь!
Но стук дверной вернул  меня обратно.

Руками посильнее сжав мигрень,
Пошёл на стук, ругаясь бурно матом.
Открыл, и тут же замер, словно пень.
Ко мне в дом, в настроении поддатом,

Через порог перенеся ступни,
Вошли без приглашения три друга.
По жизни надоели мне они.
(Уж лучше в дом вернулась бы супруга.)

Примерно восемь лет тому назад
Я встретил их у нашего вокзала,
А после с ними пил три дня подряд.
Тогда нас дружба вместе всех связала.

Я после, три – четыре раза в год
Встречал их, если пребывал в запое.
Вошло общенье с ними в обиход,
Без слов всё понимали эти трое.

И в этот раз, пройдя бесшумно в зал,
Мне предложили выпить самогона.
«Всё кончено! Я с пьянством завязал!» -
Ответил им, не повышая тона.

«Да ты дурак, так мало этих встреч
Когда мы собираемся все вместе,
Такую дружбу надо нам беречь!»
Сказал один из них, и граммов двести

Накапал самогонки мне в стакан.
«Не буду пить!» - я подтвердил решенье,
«Мне надоел весь этот балаган,
Хочу вернуть любовь и уваженье!»

«Друзей ты быстро лучших позабыл», -
Сказал смеясь второй, а третий сразу
Разбил, умерив матерный свой пыл,
Подаренную мне на свадьбу вазу.

Терпенью моему пришел предел.
«Отсюда убирайтесь быстро гады!
Вон из моей квартиры!» – Я вскипел,
И в глаз ударил одного с досады.

Другой рванул ко мне, схватив рукой
Нож со стола и дружеская тройня
Нарушила квартирный мой покой.
Кровавая здесь развязалась бойня.

Втроём они меня, свалив на пол,
Связали по рукам, ногам шпагатом.
А после, стулья раздолбив об стол,
Ломали всё вокруг, ругаясь матом.

С большим трудом, добравшись до ножа,
Освободил я от верёвок тело.
А трое с криком прыгая, визжа,
Крушили всё в квартире ошалело.

Во мне проснулся дикий страшный зверь.
В моих руках нож был страшнее лома.
Погнал я эту троицу за дверь,
На лестницу, и выкинул из дома.

Ножом махая, выгнал их во двор,
Слегка порезав лезвием из стали.
Соседи, видя нас, подняли ор,
В милицию трезвонить побежали.

Патруль примчался и в асфальт лицом
Меня, отняв мой ножик, уложили,
А я орал, державшись молодцом:
«Ловите тех троих!» -  давясь от пыли.

«Вы взяли не того, ищите тех,
Кто разгромили всё в моей квартире!»
Но слышал я в ответ лишь злобный смех,
Выходит, справедливости нет в мире.

А позже, залезая в воронок,
Обрывки фраз ловил я краем уха:
«Порезал мужика … Горячка … Срок
Квартиру разгромил … Алкаш … Мокруха»

Повёз меня патруль. Вдруг в темноте
Увидел, что напротив, строя рожи,
Сидят мои друзья, все трое - те,
Которые мне были всех дороже.

«Выходит, повязали всё же вас!»
Сказал я им, нарушив молчаливость,
А после посмотрел на них в анфас,
Довольный, что есть в жизни справедливость.

Зелёные, рога на голове,
Тела нагие, пахнут жутко серой.
Они наверно состоят в родстве
С вампиром, ведьмой, упырём, химерой.

Глаза хитры, полны нечистоты,
Трусливые, но не боятся смерти.
Носы свиные, уши и хвосты,
Не зря их люди называют – черти!