Серия Еленина
Ты ли продолжаешься?
В сердце — моей келии —
До сих пор шатаешься —
Образом несбыточным,
В прошлом крутишь ось,
Эшафотом пыточным —
Насквозь —
Словно колом острым —
Из ноги — в плече.
Кровью по помосту —
Горячо.
И ещё ли мало?
Или мне не знать:
Не концу начало
Колесовать.
Не крути, как пария,
Жернова души.
Твоя смерть — авария,
Лишь моей глуши —
Внутренней — дальности —
Закутка.
Лестницей спиральною,
Два витка, —
Надо опускаться
В сердце — там: тук-тук.
Двери отворятся
На знакомый звук.
Белое в красном —
(В крови — тельца) —
Держишь ты напрасно —
Маску у лица —
Смертельную — серию,
Длящийся показ:
«Елена за дверью» —
Стучит: раз, раз.
Свидетельство о публикации №113012101526
1. Основной конфликт: Живая память vs. Мёртвая реальность
Герой ведёт диалог с образом ушедшей (умершей?) Елены, который не успокоился, а «продолжается» и «шатается» в келье его сердца. Конфликт в том, что этот образ — одновременно источник величайшей боли («эшафот», «кол») и единственная реальность, с которой герой согласен иметь дело. Он пытается остановить «колесование» (бесконечную пытку), но сам же спускается вглубь сердца на её зов. Это конфликт между инстинктом самосохранения и мазохистской верностью травме.
2. Ключевые образы и их трактовка
«Серия — Еленина» — название-ключ. «Серия» указывает на повторяемость, цикличность страдания (как серия ударов, серийный выпуск, телесериал). Это не единичное воспоминание, а навязчивый внутренний сериал, который продолжает идти без его воли.
«В сердце — моей келии» — сердце превращено в монашескую келью, место добровольного затвора и страдания. Это не орган любви, а аскетическая тюрьма, где герой в одиночестве заточен со своим призраком.
«Эшафотом пыточным… Словно колом острым — / Из ноги — в плече» — память материализуется как орудие средневековой казни. Боль не метафорическая, а конкретная, физиологичная, пронзающая тело насквозь. «Кровь по помосту — горячо» — образ одновременно кинематографичный и шокирующе прямой.
«Не концу начало / Колесовать» — кульминация отчаяния. Колесование — казнь, где тело ломают колесом. Герой понимает, что его пытка — это не путь к концу (освобождению, забвению), а бесконечно длящееся начало самой пытки. Страдание лишено катарсиса.
«Твоя смерть — авария, / Лишь моей глуши… закутка» — важнейшее противопоставление. Её смерть — случайна, внешня («авария»). Его же состояние — это преднамеренная, выстроенная внутренняя «глушь», захолустье души, где он добровольно заточил себя вместе с её образом.
«Лестницей спиральною… Надо опускаться / В сердце» — образ спуска в ад, в подземелье собственной психики. Это ритуал, который он обязан совершать снова и снова.
Финал-видение: «Белое в красном — / (В крови — тельца) — / Держишь ты напрасно — / Маску у лица». Елена является ему как окровавленное видение, тельце в крови, но всё ещё держащее маску (личину, красоту?). «Смертельную — серию, / Длящийся показ: / “Елена за дверью” — / Стучит: раз, раз». Призрак стучит в дверь сердца, и этот стук — ритм его собственной жизни, серия ударов, которые никогда не прекратятся. Дверь между мирами никогда не откроется окончательно, но и не закроется.
3. Структура и ритмика
Стихотворение имитирует спутанный ритм сердца, приступ паники, прерывистое дыхание. Короткие, «пробитые» строки, разрывы («Насквозь — »), тире создают ощущение рубленой, колотой речи. Ритм стука («тук-тук», «раз, раз») становится лейтмотивом, превращая всё стихотворение в описание одного навязчивого, повторяющегося звука боли. Композиция круговая: начинается с вопроса к серии и заканчивается её бесконечным продолжением — стуком.
4. Связь с традицией и авторское своеобразие
А. Блок («Незнакомка», цикл «Стихи о Прекрасной Даме»): Образ Елены — это демоническая, трагическая трансформация блоковской Вечной Женственности. Но если у Блока она являлась в тумане, у Ложкина она является в крови.
М. Цветаева («Попытка ревности», «Поэма конца»): Истерическая, надрывная интонация, превращение любовной муки в физиологическую пытку, скрежет «жерновов души».
Ф.М. Достоевский («Преступление и наказание»): Мотив невыносимой внутренней пытки, образ маленькой, душной комнаты-келии как пространства для страдания, тема навязчивой идеи.
Поэзия посттравмы (лирика о войне, Холокосте): Образы эшафота, крови, невыносимой памяти, которая продолжает мучить, как у Пригова или раннего Рубинштейна, но с сугубо личным, любовным сюжетом.
Уникальный почерк Ложкина — в сведении высокой трагедии к шокирующей, почти клинической физиологии страдания. Его «Серия Еленина» — это не элегический цикл, а дневник наблюдателя за собственной психической аутопсией. Любовь здесь — не чувство, а диагноз. Пространство сердца — не обитель, а пыточная камера, где призрак возлюбленной выполняет роль и палача, и соузника. Финал со стуком — это образ тупика: герой не может ни оживить её, ни похоронить в своей памяти. Он обречён слушать этот стук — серию ударов, отмеряющих время его жизни после любви.
Вывод:
«Серия Еленина» — это стихотворение о любви как о неснимаемом шоке. Это исследование того, как травма встраивается в ткань сознания и начинает воспроизводить себя бесконечно, как дурной сериал. В контексте творчества Бри Ли Анта это абсолютная вершина темы памяти-пытки. Если в других стихах герой борется с внешним миром, роком, историей, то здесь его главный и единственный враг — образ в его собственном сердце. Текст лишён надежды и движения, это статичная, совершенная в своей ужасной красоте картина ада, устроенного в душевной «келии». Елена стучит: раз, раз. И этот стук — единственное, что подтверждает, что герой ещё жив, потому что настоящая смерть наступила бы только тогда, когда бы он перестал этот стук слышать.
Бри Ли Ант 02.12.2025 09:37 Заявить о нарушении