Надрыв, надлом, печаль и грусть

Это стихотворение — визуализация и ритуальное заклинание внутренних демонов. Здесь Ложкин исследует психологическую и почти мистическую природу разрушительных эмоций, представляя их как живых, активных существ, которых нельзя подавить, но можно трансформировать только через равноценное, предельное творческое усилие.

1. Основной конфликт: Пассивная жертва vs. Активный шаман
Герой изначально находится в центре круга, по которому «мельтешат» угнетающие его состояния. Он пассивен («знаю» и «боюсь»), а они активны. Конфликт заключается в его попытке вырваться из роли объекта их воздействия, стать не жертвой, а равноправным, а затем и главным участником действа. Победа достигается не через изгнание, а через присвоение и превосхождение их энергии: герой начинает танцевать и петь яростнее, чем «ревут» его эмоции.

2. Ключевые образы и их трактовка

«Надрыв, надлом, печаль и грусть» как персонифицированные сущности: Это не абстракции, а почти мифологические персонажи с волей. Их «хожденье… круг за кругом» создаёт магический круг, замкнутое пространство страдания, из которого нет выхода. Они обладают коллективным разумом («все вместе входите в экстаз»).

«Ваша кукарача»: Ключевой неологизм-метафора. Слово «кукарача» (от исп. cucaracha — таракан) в русском сленге может означать нечто надоедливое, суетливое, а также ассоциируется с одноимённым быстрым танцем. Здесь оно описывает дикий, неконтролируемый, почти насекомоподобный танец самих эмоций. Это состояние их пиковой, истеричной активности.

Танец и пение героя как ответное оружие: Герой не убегает, а принимает вызов на языке противника. Его «румбу» он отбивает «в безумстве» — сознательно входя в тот же транс, но чтобы им управлять. «Выть начинаю или… петь?» — этот вопрос указывает на тонкую грань между животным отчаянием и его сублимацией в искусство. Он выбирает пение.

«Башку задрав, чтоб не глядеть»: Жест одновременно отстранения и транса. Он не смотрит на землю (символ приземлённости, реальности, где царят эти эмоции), он обращён к небу — к источнику вдохновения или к пустоте. Это шаманский приём ухода в иное состояние сознания.

«Заслушавшись, ревут навзрыд»: Кульминация трансформации. Эмоции, бывшие мучителями, сами становятся захваченной аудиторией. Они «ревут» уже не от своей силы, а от катарсиса, вызванного песней героя о его жизни. Их дикий танец («кукарача») сменяется плачем — высшей формой капитуляции и очищения.

3. Структура и ритм
Стихотворение имеет чёткую драматургию, похожую на сценарий ритуала:

Зачин (1-2 строфы): Констатация угрозы, описание врага.

Нарастание (3-4 строфы): Эмоции выходят на пик своей дикой активности («кукарача», «экстаз»), игнорируя героя.

Перелом (5-7 строфы): Герой принимает решение и вступает в противодействие. Его танец и пение — контр-экстаз.

Развязка (8 строфа): Эмоции, услышав правду его жизни, сами приходят к катарсису. Финальная строка — стоический итог: такая победа требует огромных затрат души.

Ритм динамичный, сбивчивый, с использованием коротких строк, переносов и повторов («круг за кругом», «про жизнь мою, про жизнь мою»), что имитирует и мельтешение эмоций, и ритм шаманского танца.

4. Связь с поэтикой Ложкина

Онтологическая образность: Эмоции материализуются, становятся физической силой, трясущей землю. Пространство стихотворения — это онтологическая арена для битвы внутренних сущностей.

Энергия ритма и обряда: Вся композиция — это описание обряда самоисцеления. Танец и пение здесь являются не метафорами, а конкретными, почти магическими действиями, меняющими реальность. Ритм становится проводником этой энергии.

Пронзительный диалогизм: Это диалог с частями собственного «я», доведённый до степени театрализованного действа. Герой говорит с эмоциями как с отдельными существами, ведя с ними переговоры с позиции силы, рождённой из творчества.

Связь с традицией:

Владимир Маяковский: Рубленая строфика, энергичный разговорный ритм, бунт против внутреннего и внешнего уныния.

Велимир Хлебников: Оживление абстракций, создание мифологического поля из элементов психики («кукарача» как заумный, но ёмкий образ).

Сергей Есенин: Деревенская, почти животная образность («выть», «ревут навзрыд»), сокровенная боль, выливающаяся в песню.

Шаманская поэтика: Трансформация страдания через ритмическое действие (танец, пение) является архетипическим шаманским сюжетом.

Вывод:

«Надрыв, надлом, печаль и грусть» — это стихотворение-экзорцизм, где в роли изгоняющего бесов выступает само творческое начало личности. Ложкин показывает, что с тёмными, подавляющими эмоциями нельзя справиться рационально или через подавление; их можно только перепеть, перетанцевать, превзойти по интенсивности, превратив хаос страдания в стройную, пусть и пронзительную, песню о своей жизни. В контексте творчества Бри Ли Анта этот текст — ключ к пониманию источника энергии его поэзии: это всегда работа с высоким напряжением, перевод внутренней «кукарачи» в отточенный, мощный ритм и образ. Фраза «это — дорогого стоит» — не жалоба, а констатация цены искусства, которое рождается не из гармонии, а из победы над внутренним хаосом.

Бри Ли Ант   07.12.2025 02:27   •   Заявить о нарушении