***

А мне уже почти не страшно, ведь всё самое худшее уже со мной,
В руках остатки мольбы, духоты на вспотевших от боли ладонях,
Все не услышанные просьбы, так и не долетевшие до пункта назначения – Москвы.
А Вы? Вы когда-нибудь были так приземлено невесомы…
Так, не добивши уничтоженЫ?!...
А во мне где-то всё ещё бьётся, я приглушаю её рукой,
И почему-то так отчаянно смеётся, и почему-то хочется покой.
Просто мне уже совсем не страшно, я подальше страха, примерно возле отчаяния,
Я кричу по ночам замечания,
По утрам пью кофеин без чая, и мне
Когда страшно до безумия, я сжимаю кулаки до боли,
До белизны, до выделения кровеносных жил,
Это я довела всё до извержения Везувия,
До колик, «до страшно рад, но не заслужил».
Что же мне так отчаянно хочется уколоть тебя болью своей,
Чтобы в общем как в книге Зощенко
«ты меня жить научила, а мне даже лень назвать тебя моей».
Это не страх уже, милый, это когда пусто в коридорах клиник,
Это когда думается, а нет даже доли извилин,
Когда краснеешь от счастья, а тебя по-прежнему клинит,
Когда уходишь от того, к чему никогда не приходил,
Когда веришь в парадоксы, а тебя кто-то взял и зацепил,
Тут-то и понимаешь весь глум и всю иронию судьбы.
Что ж ты ступаешь, а под ногами всё кружится и томится,
Что ж как безысходность – так сразу напиться,
И такая вроде хорошая была, а с годами тупица,
Просто она плавится под тобой, кренится.
Просто она дорастает до уровня всех твоих и пытается в себе уместиться,
Но, как правило, место вакантно долго не стоится,
Она бы могла собою гордится, но что-то её постепенно и в жгут.
Просто всё что клялось и заставляло улыбаться и жить,
Так и норовит сбежать, так и норовит прошить
Насквозь; и тот, кто обещал не оставлять её одну,
Убивает примерно в 220, и тянет осознанно смело ко дну.