Пушкин. Детство

"Я даже больше, чем уверен,
что скажет вам любой алкаш,
что Крым - он был, и будет наш"

Это строчки из романа О Пушкине в стихах "Бес арабский" написанные в 2012 году, оказались пророческими. Книга вышла в том же году в Уфе небольшим тиражом. Кто желает приобрести, пишите, осталось чуть меньше 20-и экз.
Адрес эл. почты: pricko(гав)mail.ru   ///вместо (гав) - "собачка"

                ******* 



               ПУШКИН. ДЕТСТВО.

«Во  дворе  коллежского  регистратора  Ивана  Васильевича
Скворцова, у  жильца  его  моэора  Сергия  Львовича  Пушкина
Родился  сын  Александр. Крещён  июня  8-го  дня».
                Выпись  из  метрической  книги  в  московской
                Церкви  Богоявления  в  Елохове.
                Изв. Моск. Гор. Думы  1880. вып.XXII. стр. 41.


                I
Вернуть  его  одно  есть  средство,
Хоть  унеслось  оно  стремглав.
Лишь  память  возвращает  детство.
Вы  скажете, что  я  не  прав?
Мы, наше  детство  вспоминая,
Замрём  и  на  пороге  рая.
Жаль  дали  мать  нам  и  отец
Билет  в  один, увы, конец.
Жизнь, к  сожаленью, быстротечна.
Метраж  короткий  у  кино.
И  кто-то  вышел  уж  давно,
И  не  доехал  до  конечной.
В  сознанье  или  же  в  бреду
Как  Пушкин  вышел -  на  ходу.

               II
Чем  в  детстве  Пушкин  отличался?
Сестра  вот  пишет, что  был  толст.
Лет  семь  таким  и  оставался.
А  рост? Какой  там -  в  детстве, рост!
Но  ближе  к  зрелости  ожил  он,
И  побежала  кровь  по  жилам,
Подвижным  и  весёлым  стал,
Чего  никто  не  ожидал.
То  возле  бабушки  сидел  он –
Молчун  такой, что  не  дай  Бог.
Никто  расшевелить  не  мог
Неповоротливое  тело.
А  тут  попробуй, уследи,
А  коль  залез  куда – найди.

                III
Отец  его – майор  в  отставке,
По  жизни  тоже  был  солдат.
Делам, уж  коли  верить  справке,
Был, мягко  говоря, не  рад.
Хоть  не  Гобсек, но  и  не  Плюшкин,
Но  нечто  средненькое – Пушкин.
Хоть  балагур  и  весельчак,
А  в  целом  так  большой  чудак:
Имением  не  занимался
Не  зная, как  там  и  чего,
А  управляющий  его -
Тот  больше  для  себя  старался -
Подачку  барину  пошлёт,
И  дальше  королём  живёт.

                IV
Дела! Без  них  так  сладко  спится!
Он  не  вникал – к  чему  дела?
Пришлют  ему  два  воза  птицы –
Калашников-то – голова!
Он  и  доволен. Вот  и  славно!
И  жизнь  текла  легко  и  плавно.
За  то, чтоб  мозг  не  напрягать,
Он  был  готов  хоть  всё  отдать.
Крестьян, пришедших  издалёка –
«Нужда, кормилец! Ой, нужда!»
Он  вытолкал  взашей. Куда!
И  те  ушли  не  без  упрёка
За  лень  холопскую  свою.
«Не  лезьте, дескать, в  жизнь  мою!»

                V
Горяч  был, как  отец  покойный.
За  связь  с  французом  тот  жене
Устроил  приговор  достойный –
Решётку  сделал  на  окне.
Француз, не  знаю, был  ли  грешен,
Но  в  тот  же  вечер  был  повешен.
Он  что-то  лепетал  своё,
Но  быстро  вздёрнули  его.
Жена  скончалась  на  соломе,
Хотя  просила  пощадить.
Суров  был, что  и  говорить,
Жесток  был  дед  и  непреклонен,
И, хоть  ты  жги  его  огнём,
А  настоять  мог  на  своём.

                VI
А  мать – прекрасная  креолка,
Любила  всё  переезжать.
А  коль  не  так, то  и  без  толка,
Хоть мебель попереставлять,
Сменить  обои  и  гардины,
Местами  поменять  картины,
Хоть  мало  было  прока  в  том,
И  всё  перевернуть  вверх  дном.
Надежда  Осиповна – чудо!
Она  блистает  на  балах.
О  бриллиантах, жемчугах
Я  здесь  упоминать  не  буду.
Любой  сказал  бы  светский  франт:
Она  сама – как  бриллиант.

                VII
А дед  её  был  чем  прославлен?
Ведь он - тот самый  Ганнибал,
Который  был  Петру  доставлен
Буквально  с  корабля  на  бал.
Дед  был, хоть  и  не  кровным  принцем,
Но  посчастливилось  родиться
В  семье  какого-то  князька.
И  вот  уж  пронеслись  века,
А  дети  Африки  поныне
Считают  Пушкина  своим.
Но  русский  он, и  фигу  им.
Пусть  бесятся  в  своей  пустыне.
Пусть  дед  других  был  волостей,
Он  русский  до  мозга  костей.

                VIII
Но  с  детства, хочется  признаться,
Всё  тянет  в  Африку  меня.
Я  думаю, что, может  статься,
И  там  есть  русская  земля.
Пусть  эфиопы  и  арабы,
Но  маленький  клочок  хотя  бы,
Размером  с  африканский  рог,
Где  русский  мог  бы  встать  сапог.
Я  доберусь  туда  однажды,
Ведь  «Чёрный  континент» - магнит!
И  пусть  хоть  кто  мне  говорит,
Что  буду  изнывать  от  жажды,
Что  жизни  больше  на  Луне.
Но  всё  же  интересно  мне.

                IX
Бежал  когда-то  и  ловили.
Гроши, что  дали  на  кино,
В  моих  карманах  находили…
Как  это  было  всё  давно!
Лишь  в  памяти  мечты  остались,
Как  мы  в  дорогу  собирались,
Чертили  дальний  свой  маршрут
Туда, где  приключенья  ждут.
И  с  чем  сравнить  мечты  ребёнка?
Они  наивны  и  просты.
Так, может  быть, мечтал  и  ты:
Рюкзак, рогатка, плоскодонка,
Запрятанная  в  камыши…
Но  планы  были  хороши!

                X
Из  гувернёров  иностранных,
Которым  имя – легион,
Немало  было  очень  странных,
И  навсегда  запомнил  он,
Как  самодур  Русло  смеялся,
Когда  он  в  восемь  лет  признался,
Что  он  поэму  написал.
И  пожалел, что  показал.
Француз  его  до  слёз  расстроил,
И  матери  ещё  донёс.
Мол, до  стихов  он  не  дорос,
И  мать  против  него  настроил.
И  показать  был  очень  рад
Педагогический  талант.

                XI
Уроки  ненависти  тоже
Мы  получаем  с  детских  лет.
И  гувернёром  тем, похоже,
Он  не  на  шутку  был  задет.
Его  же  посетила  муза!
Возненавидел  он  француза,
И  весь  свой  африканский  пыл
Тогда  впервые  проявил.
Талант  учителя  не  купишь.
Тут  или  есть  он, или  нет.
В  ребёнке, может  быть, поэт,
А  ты  его  бездарно  губишь.
Но  часто  тернии  для  нас –
То, что  нам  надо. В  самый  раз.

                XII
И  если  первая  поэма
Твоя  отправлена  в  огонь,
Ей-Богу, это  не  проблема,
Коль  под  тобой  крылатый  конь.
И  пусть  сожрёт  страницы  пламя,
Победно  взвеется, как  знамя,
Нас  ни  за  что  не  победить,
Мы  будем  всё  равно  творить.
Кто  в  творчестве  не  знал  экстаза,
Кто  сразу  выбит  из  седла,
Чей  конь, грызущий  удила,
Уже  не  слушает  приказа,
Тому  никак  не  объяснишь,
Зачем  ты, собственно, творишь.

                XIII
Учился  он  лениво, впрочем.
С науками  был  не  в  ладах,
Но  был  не  раз  застигнут  ночью
С  французской  книгою  в  руках.
Читал  тайком, читал  помногу,
И  книг  хватало, слава  Богу.
И  он  их, надобно  учесть,
Достаточно  успел  прочесть.
Трудам  Мольера  поразился,
Создал  ряд  неудачных  пьес.
Уже  тогда  в  нём  сущий  бес
В  обличье  полном  проявился.
Увлёкся  этою  игрой,
Но  лишь  освистан  был  сестрой.

                XIV
«Дикарь  и  увалень  был  Саша.
Смеялись – надувал  губу.
Придёт, бывало, дочка  наша,
А  он  сидит  себе  в  углу.
Накуролесил  где-то  снова,
За  что, видать, и  оштрафован.
То  расшалится – не  уймёшь,
То  не  услышишь, не  найдёшь.
То  тих, как  агнец, то – как  злюка.
И  все  качали  головой –
О, господи! Шалун  какой!
«Что  только  вырастет  из  внука?»
Проказник  бабку  Ганнибал
Частенько  сильно  донимал».

                XV
- Смотрите, это  же  арабчик! –
Заметил  как-то  гость,- клянусь!
- Во  всяком  случае, не  рябчик,
И  тем  от  всех  и  отличусь.
Ответ  был  скор  и  не  в  обиду.
Тогда  все  не  подали  виду,
Ведь  гость  был  на  лицо  рябой.
- Ну, что  же  делать, он  такой,
И  на  слова  не  поскупится.
Бывает  на  язык  остёр...
А  он  уже  среди  сестёр
Хозяйских  бегает, резвится,
И  звонкий  его  детский  смех
Невольно  заражает  всех.

                XVI
- Ой, помяни  моё  ты  слово,-
 Программа   бабки  по  судьбе,-
Головушка  твоя  бедова…
Ой, не  сносить  её  тебе!
Так  было  и  на  самом  деле –
На  острие  и  на  пределе
Вся  жизнь  его  так  и  пройдёт.
Ну, а  пока – десятый  год,
И  рохля, и  одет  неловко,
И  где-то  грязь  найдёт  всегда,
И  кто  подозревал  тогда
В  курчавой, маленькой  головке
Испачканного  шалуна
Задатки  редкого  ума?
 
                XVII
Мы  все  с  рожденья  гениальны.
Таланты  душат  в  нас  всю  жизнь.
Последствия, увы, печальны,
И  для  чего  мы  родились,
Никто, как  следует, не  знает.
Быть  может, гений  погибает
В  тебе  вот  в  этот  самый  миг?
А  оглянись – чего  достиг?
Наглядно  это  всё  в  природе.
Зайди  в  любой, к  примеру, лес,
Где  сосны – чуть  не  до  небес.
Все  одинаковые, вроде,
И  почва  та  же  и  вода,
Одна, как  будто  бы, среда.

                XVIII
Но  стоит  только  присмотреться:
Одни  зачахли  на  корню.
Другие – блеск! Не  наглядеться.
Одни  пойдут  на  корм  огню;
Другие, если  б  мачты  были,
К  далёким  берегам  бы  плыли.
И  как  деревья  душит  тень,
Так  нас, порою, душит  лень.
Не  любопытны  мы, однако.
Есть  горы  книг, но  не  для  нас.
Потехе – всё, учёбе – час.
Так  нам  не  вырваться  из  мрака.
Природа-Мать  всегда  права.
И  сухостой – он  на  дрова.

                XIX
Кареты, дрожки  и  коляски…
В  12  лет  наш  юный  друг,
И  с  ним  отец  его  «парнасский»
С  надеждой  едет  в  Петербург.
Учёба! Свет  её  далёкий
Нам  жизни  высветил  дороги.
Но, сколь  под  ноги  не  свети,
А  все  дороги  не  пройти.
Лишь  выбор  есть – куда  стремиться
Нам – оперившимся  птенцам –
Одна  дорога, без  конца:
Учиться, и  опять  учиться,
Хотя, кто  с  этим  не  знаком:
Помрёшь, конечно, дураком.

                XX
Он, как  всегда, поднялся  с  зорькой,-
Как  будет  вспоминать  потом,-
Жаль  было  расставаться  с  Ольгой,
Но  он  покинул  отчий  дом
Без  грусти  и  без  сожалений.
И  близок  был  уж  день  осенний –
Его  отрада  жизни  всей,
Когда  приедет  он  в  лицей,
Когда  продолжится  учёба,
Когда  друзей  своих  найдёт,
С  которыми  так  и  пройдёт
Практически, считай, до  гроба.
А  миг, когда  мы  входим  в  класс –
Он  вечен  в  памяти  у  нас.

ПРОДОЛЖЕНИЕ - "ПУШКИН.ЛИЦЕЙ"  http://www.stihi.ru/2013/01/13/4410