Серёге Аресту в НГ

Мон анж, Serge - а жизнь прошла, под сурдинку, в туды, увы, по-видимому мимо. Кивая тряской головой. Изгой. У той снежности есть нежность пантомимы.

Да не, не журись, друже. По домашней привычке жить - иногда поприпёрдываем, подобно мышке-норушке, но... жизнь - не звезда героя на лацккане интеллигента, что припечатывает к явно-скрытной наружке и гоя, и правоверного, и иудея, муслима, буддиста... - в поисках новой, неведомой прежде истины, к евхаристии прибегая, не веруя ни в адскую пропасть с её неизбывной серой, ни во врата рая,  к заплёванному стеклу бытия - клеем "моментом" мордочку прижимая. Так вот и я: смотрю на себя и ...на маму, неизбывно, упрямо, неотступно вплывающих в порт, мне не ведомый - Иокогамы. А чёрные дыры внутри всё немее. Страшнее. Огловушенней. Глуше. И - иссушаясь, пресуществляясь в суши... на тарелочке поданое, думаешь - "ом", а где же икра? Подданные неизбывной стужи!  Не ищите добра.  Живые: живите. А мёртвым - январский, присыпанный снегом, с холоду голый ледок на ужин, да ветер в тощих, утробных  щелях домовины - Годзиллоловой, гипсовой стужей.