Испуганный костяшка

Кости на столе лежали в темноте,
Под ними толстый дядька, лениво развалился.
Сидел, жевал костищу, того, кого не стало,
Кого топориком ударил и скальп содрал слегка.
Убийца и изменник, таких земная грязь,
Любил он возле кладбища, ромашки собирать,
Любил он резать всяких, кто в лес к нему ходил,
Людей, собак и кошек любил он всей душой.

Глаза им разрезая, портреты рисовал,
Кровавый мэрри делал, набрав баллон крови.
Он жил один в избушке, совсем как в развалюхе.
Под лесным массивом он обретал покой.
Другом его был топорик, с заточенным крылом.
Любил он сало очень, топориком  готовить.
Едва он замечтался, кость застряла в горле.
Он завелся громким кхаком, слюнями обкидав,

Скелет одного маньяка, который негром был.
Едва он на кровати растянулся, как ожил скелет.
Взмахнув  рукой костлявой, он выбил дядьке зуб.
Пока тот матерился, скелет соображал едва,
Пугливо озираясь, жуя топорик и сопя,
Как будто был он враг всех бед его.
Потом он вспомнил дядьку, который был тих, спокоен.
Во время нападения, когда был разговор.

На кладбище лесном о мертвечине говорили.
Ромашки собирая и на покойников  глядя.
Вдруг он увидел гробик, внутри где пусто было,
И дядька загадочно ухмыляясь, топорик в сердце воткнул его.

Он вспомнил все, что было, его ярость одолела.
В этом он вспомнил толк,
И быстро ухватившись, топорик из зуб достал.
У дядечки не стало его родимой головы..

Рыгать он собирался, на все костлявые суставы.
Но вот беда, он не успел замышленное сделать,
И рвота обои лишь обгадив, застыла в тусклой тьме.
Скелет покачивая кулачком, застыл так на века.

Их летом Жорик обнаружив,
Перекрестился и шуганул домой,
Всем рассказать об этом надо,
Не надо лишь гробу.