Новогодняя сказка

90-й год я встречал, служа тогда в областном Муздрамтеатре электриком. Зарплата мизерная, коллектив – ужас просто, руководство… Худруком в то время был один режиссёр из Питера, сосланный к нам в провинцию неизвестно за какие пакости там, в северной Пальмире, напакощенные. Как человек – совсем зряшный, но, что уж тут говорить, в театральном деле знающий поболе многих, одним словом «талантливая сволочь». Зато я мог быть там, где хотел быть – в Театре. После неудачной попытки поступления в Щукинское училище я явился в родной город, намереваясь получить какой-нибудь трудовой стаж и возможность лучше подготовиться к поступлению в будущем году. Явился в театр и заявил тогдашнему директору и худруку: «Хочу у Вас работать!». Дураков служить за такое жалование было не найти, поэтому уже на следующий день я был принят на работу, снабжён спецовкой, инструментами и рабочим местом – мне выделили уголок в театральной мастерской в одном помещении с двумя другими работниками обслуги – плотником и сантехником. Прошёл год, поступать я почему-то не поехал, а вот на работе этой прилип. Очень мне здесь нравилось. И ещё мне очень нравилась одна молодая подающая надежды артистка Оленька, существо ангельской внешности и невредного характера. Ни с кем не ссорилась, а уж поверьте, для такого места, как театр, это просто чудо, действительно подавала надежды - уже пела Адель в «Летучей мыши» и ещё что-то, не помню точно. Ходили, правда, слухи, что путается она-де с новым худруком, но, думаю, это просто слухи. Зависть всему виной – в театре без году неделя, а уже поёт соло, да молода, да собой хороша, вот местные тётки и пробовали грязью облить. Я, по крайней мере, не верил в такое. Несопоставимое что-то – он старый и лысый, а она ангел. Тьфу, даже представить противно!
 Ладно, хватит прелюдий, давайте-ка ближе к делу. Итак, наступал 1990 год. Точней, даже не так. Пока что отступал год 1989-й и в театре намечался корпоратив. То есть слова «корпоратив» тогда никто и не слышал, а было замечательное русское понятие «банкет». Как раз накануне состоялась премьера (угадайте с трёх раз, что готовят перед НГ) Щелкунчика, заодно повод обмыть новую постановку с выдачей слонов (читай – премий). Что-то там насчёт благодарностей от властей и продвижения в очереди на жилплощадь, и т.д. и т.п. И нас, обслуживающий, а также художественно-технический персонал (осветитель и звукопостановщик) запрягли на весь день обеспечивать и готовить этот самый банкет. Мы таскали в зал и расставляли на сцене буквой П столы со всего театра, выискивали все стулья, какие только были и расставляли вокруг этого банкетного стола, потом, поняв, что площадей под приборы не хватает, сооружали столы из декораций к Фиалке Монмартра, драпировали всё это безобразие старым занавесом… День к вечеру, надо бы с устатку по полста и закусить уже не банкете, как вдруг нам говорят СПАСИБО и ДО СВИДАНИЯ! С Наступающим вас!
  А я-то размечтался выпить-закусить в компании людей Искусства и потанцевать с предметом вожделений. Накося-выкуси, Вован! Ты Никто и звать тебя Никак! Оне, бля, голубых кровей, а ты, бля, чёрная кость! Это у них - всем сёстрам по серьгам, а у нас - всем золушкам по тыкве...
Ну ладно, топаем мы в каморку к осветителю Андрею Палычу, ибо… рассчитывая, что на банкете нальют скудно (знали бы насколько, запаслись бы посерьёзнее), мы ещё с утра сгоняли и уже к обеду причастились мальца как раз у Палыча в его «святая святых» - осветительской. Вдобавок, это оставалось единственное место, где были стулья, кроме сцены, конечно. Идём, кипим и строим планы мести, и вдруг
 застаём в каморке отличную компанию – режиссёр с местного ТВ Володя Осипов и О-ля-ля! – Дед Мороз со Снегурочкой! Осипов давний закадычный дружбан Палыча, у него даже свой ключ есть от Палычевой двери, а дед с внучкой – актёры Николай и Таня, фамилий их я уже сейчас и не вспомню, замечательные ребята, компанейские. Зашли поздравить нас с наступающим и, так сказать, выразить солидарность. Да и накатить чуток, не с пустыми руками. И у Володьки, само собой, пара бутылок в портфеле. И Танюха какой-то салат невероятно вкусный из дома притаранила. Налили, выпили – хорошо! Ещё налили, выпили – ещё лучше! И как-то постепенно стало вдруг понятно, что эти, которые на сцене – несчастные люди, бля! А мы – красавцы! Мы не пьём с теми, кого терпеть не можем, а культурно отдыхаем с симпатичными нам людьми. У них там – мероприятие, а у нас… У нас Праздник, бля! Уже Володька с Таней пьют брудершафт, потом делают вид, что позабыли об этом и снова пьют брудершафт, уже готов разлиться по второму этажу мой зычный голос «Эхморозморозом», как вдруг раздаётся стук в дверь.
 Иду открывать. На пороге – предмет моего застенчивого обожания и бурных эротических фантазий Оленька:
 - Там Деда Мороза и Снегурочку ищут, говорят, что должны с поздравлениями придти. Они не у вас, случайно?
Николай из-за моей спины подаёт голос:
 -Оля, ты? Мы здесь, гримируемся, скоро будем,- а когда Оленька удаляется, отчётливо и как-то обречённо,- ****ец.
 Я оглядываюсь и только тут осознаю весь масштаб катастрофы. Снегурочку мы потеряли. Ещё пятьдесят грамм назад Танька была весела, красива и жизнерадостна, готова пуститься в хор и пляс, а сейчас…
 - Володя, ну тянули тебя за язык? «Ах, я не распробовал, давайте брудершафт повторим» Доповторялись?
Вовка искренне не понимает своей вины:
 -Тёзка, да ты что? Откуда я знал, что её с полтораста грамм уронит?
 - Какие полтораста?- вмешивается Коля, - мы же с утра с Танькой морозили ходили, всех детей сотрудников поздравили. А почти везде подносят, вон у главбуха даже бутылку с собой вручили.
 - Ну что, тогда иди один, скажешь, что Снегурочка растаяла, что ж остаётся.
 - Нет, один я бздю. Я тоже уже хороший, мне страховка нужна,- тут взгляд Коли натыкается на меня, - Вовчик, кроме тебя некому!
 - Ты что, обалдел? Какая из меня нахер Снегурка?
 - Очень даже ничего такая Снегурка. Стройная, лицо молодое, только накрасить чутка. Мигом сделаем. Выходишь, пара реплик, ну сам ведь знаешь, «здравствуйте, дети! Давайте позовём дедушку мороза» Дел-то! Я выхожу, пою арию Орловского из Летучей мыши, раздаю подарки и аллес!
 - Да уж, с моим-то голосом…
 - Не ссы! Ещё сто грамм – и в бой! Как говорится «без бокала нет вокала» Шепотком, фальцетиком, главное помни, кто ты, а ты – Снегурочка, и всё получится. Ты ведь в Щуку поступал! Хочешь быть артистом – будь им! – и, хитро подмигнул в сторону двери,- да на такой, вдобавок, публике.
 Оказывается, мои томления по Оле не остались незамеченными, вот ведь! Словом, уговорили. Сняли с Танюхи шубу и парик с кокошником, приладили парик мне, натолкали каких-то тряпок под футболку, имитирующих бюст. Хлопнув соточку, отправился я на свой актёрский дебют.
 Дальше – ну просто картина маслом. Выхожу я из правой кулисы на сцену. Мама дорогая, сколько народу! А спиной ко мне, в непосредственной близости причём, наш худрук, сразу узнаю его по лысине с огромным шрамом на башке. А вот напротив, на другом конце стола – Она! И вижу я вдруг, что меня Она узнала, в глазах – смешинки и интерес. Вот этот-то Её интерес меня и подвёл. Как гаркну в полный голос:
 -Здравствуйте, дети!

 Человек я музыкальный. Слух абсолютный. И голос хороший. Только, как бы это сказать… не женский совсем. Баритон. Что-то между Никитой Джигурдой и Луи Армстронгом. Нет, не совсем так – между Джигурдой и трубой Армстронга. Мне в детстве бабушка говорила:
 -Внучек, ты в городе как хочешь, а у нас в деревне в полный голос не говори, а то лошади понести могут, а коровы – те и вовсе вместо молока простоквашей доятся, когда ты с ребятами играешь.

 И теперь прикиньте – я выстреливаю своё «здравствуйте дети» прямо в затылок худруку. Звучит моя реплика примерно как: "Рота, подъём!" или "А теперь горбатый!". Он от неожиданности подпрыгивает, проливает водку на скатерть и дрогнувшим таким голосом спрашивает:
 - Что эттто было? Я чуть не описался
А я в этот момент вижу! Восторг! В Олиных глазах! И ловлю кураж.
 Так иногда подходишь к столу и точно знаешь, что сейчас ты возьмёшь серию, кий лежит чётко в ладони, даже малейшая дрожь уходит из пальцев. Ты победитель! Ты на коне! Эта партия твоя, каким бы сильным ни был противник. И ты кладёшь шары один за другим.
Вот и сейчас, увидев этот Олин взгляд, я понял – эта партия моя, я сейчас возьму её с одного кия, все восемь номеров один за другим. И даже, возможно, закрою счёт каким-нибудь немыслимым карамболем, каких ещё на разу не играл. Короче, Остапа понесло:
 - Ничего, сейчас спою – обкакаешься!
 - Да кто ты такая? Как звать-то тебя, чудище громкоголосое?
 - Снегурочка я. Охрипла просто. С Морозом целый день ваших деточек поздравляли, вот голос и охрип,- тут я вижу актёра, который играет Короля в Щелкунчике,-
Ваше величество, заступитесь! Что ж оне народных героев Снегурков шпыняють, а сами не то что не народные, а даже не заслуженые...
 В голове у меня в этот самый момент звучит: « ****ец котёнку, отработался ты, Вовка, в театре. Не простит!» Но восторг читается уже во всех взглядах, обращённых ко мне. Да уж, сумел-таки наш худрук заслужить народную нелюбовь.
 Дальше – по плану, позвали Мороза, он спел арию «в этом чистом, этом лучистом, этом искристом вине», потом что-то дарил. Потом мы откланялись, ушли. Нет, не совсем. Нас дважды вызывали на бис. «Теперь точно ****ец. Этого уже точно не простит,»- подумал я счастливо.
  Пока я дебютировал, веселье у Палыча продолжалось. Таня, как ни странно, очухалась, пила потом со всеми наравне и не напилась. Минут через двадцать раздался робкий стук в дверь. Оля.
 -Можно мне с вами тут посидеть? Там, на сцене, скукотища.
Посидели. А потом я её провожал до дому. И на чай зашёл. И до завтрака задержался. На работе мы старались друг друга не замечать. Нечего давать повод для сплетен. Зато после работы мы старались замечать друг дружку.
 Худрук меня, конечно же, не простил. Но и не выжил. Он ушёл из театра уже в январе, перевели его обратно в Питер. А в марте в тот же театр перевелась Ольга. Вот ведь как.
Хотя нет, не верю. Она же ангел, а он плешивый. Не верю, брехня.