Медитативная лирика

         РОССИЯ, ГЛУШЬ…

     1

Уже тихи лесные берега.
Светла берёза и черна ольха.
И верба лишь клоками краснотала
Средь желтизны пылает где попало.
И тут, и там соседствует друг с другом
И снег, и грязь с ещё зелёным лугом.
С листом, набитым в колеи путей,
Наскоками то снега, то дождей…
Река ещё шевелится стремниной.
Река ещё ласкает и несёт.
И всё же, под береговою глиной,
Уже она по-зимнему встаёт.
Торчат по льду, торчат хохлом – осока,
Камыш да куст седого тальника.
А солнце блещет и стоит высоко.
Но цепенеет поздняя река,
Туманится по местности окрестной.
А по-над всем поднялся свод небесный.
В нём ледяная пышет вышина…
Россия. Глушь. Октябрь. Тишина.

    2

И выпячено как-то, и широко
Уходит в дол пустынная дорога.
Калина там, там – уголья часов
В золе судьбы, в золе пустых лесов,
Окалина, осенняя забава…
И этот миг, он тоже твой по праву…
Догадываюсь, а, скорее, знаю,
Что любопытно зрелому сознанью,
Ни гнев распутиц, ни восторг цветов.
Ни утомлённость ягод и плодов…
А тут, в тенётах оголённых веток.
Где птицы крик и странен уж, и редок.
Средь долговязых шорохов былья,
Уединённость радует жилья.
Медлительность и мысли, и мгновенья…
Россия. Глушь. Задумчивость. Забвенье.

    3

Но день прошёл. И ночь уже видна.
Желтеет над полянами луна.
И там, и тут пустынная дорога.
Прострелы звёзд по тёмным далям Бога…
Так любишь ты осенними ночами
Ходить, бродить пустыми колеями.
Бродить в глуши, когда в холодной мгле,
Ледок, порою, треснет в колее.
Дымком печным натянет издалёка.
И никого. Лежит одна дорога.
И ты один. И в два её конца,
Ни Божьего, ни смертного лица…
Светлеют смутно дальние деревья.
Сверкает иней. Речка слюденеет.
Мерцают комья мёрзлого репья…
Россия. Глушь. Пустая колея.

     4

Где ныне ты? Где ты бываешь ныне?
Река да лес… Там снег упал и иней.
Там с берегов исчез последний стан.
И снова распахнулось захолустье,
Прозрачность крон,
Пространственность полян…
Река, оцепеневшая до устья,
Глядит с излучин ледяным бельмом
Сквозь светлый лес, сквозь тёмный дуролом.
Дорога поймой. Тихая опушка.
Да чистый яр. Да тот же взгляд реки.
За лугом – поле. Дымка и дымки.
Проглядывает краем деревушка.
Как вкусно пахнет хмурою полынью…
Россия. Глушь. Где ты проходишь ныне.



ОСЕННЯЯ    ДОРОГА

 
Я вышел в поле. Там была
Одна осенняя дорога.
С неё рукой подать до Бога…
А даль пустынна и гола,
Другими песнями жила.
Соломой жжёной, как зимою
И старой пылью пахло в ней.
И свежевспаханной землёю.
И тишиной прозрачных дней.
И всё. Лишь бечева дороги
По клеткам встрёпанных полей.
Да жизни грустные итоги.
Жалей о том, хоть не жалей.
Тут на луга и огороды
Холодных зорь рассыпан прах.
Горят морозные тенёты
В осенних нищенских дворах.
Забытый мир степных окраин.
Полукрестьянский скучный мир.
Сортир. Участок за сараем.
Сараи. Огород. Сортир…
Здесь в зиму воздух резкий, синий.
Калёный, право, каждый звук.
В полях широкий след лосиный,
В морозной мгле речных излук.
И в молоке ночей уречья
До тёмных инистых небес,
Страдальчески, по-человечьи
Вдруг крикнет филин через лес.
Темнеет стыло, спозаранку
Хватая ивы куржаком.
Куда-то лошадь тянет санки
С мертвецки пьяным мужиком.
Какой ему ещё удачи
На этой горестной земле?
Едва-едва ступает кляча
В холодной окаянной мгле.
Кто знает, средь озябших галок
Да ив мерцающих в снегу,
Кто помнит то, что жизнь – подарок
На этом горьком берегу?!
Бог с ними, право… Лист последний
В сквозящем мечется кусте.
Мерещится мне отзвук летний
В плодоносящей борозде.
Ещё кивает разноглазо
Ветрам и пчёлам травостой.
И перепёлка нянчит фразу:
«Поди, постой… поди, постой!..»
И пыли смирные воронки
Таскает ветер вдоль колей.
И сплетничают жаворонки
С высоким солнышком полей.
А глубже, там, спокойный коршун
Летит внимательный свой круг…
А дале, – горизонт взъерошен
Худыми спинами лачуг.
Там на околице телега,
Забор, сколоченный внахлёст…
Там жизнь простого человека.
Его изба. Большак. Погост.
И крики птиц, скота, металла…
И над засоренным прудом,
По стороне одной квартала:
Пивнушка, церковь и роддом…
А я люблю апрель хрустальный,
Чумазость вешнего пути.
И сущего живые тайны.
И тайны нового в груди.
И переклики птиц весёлых.
И шумы рек больших вдали.
Когда ручьём бежит просёлок
И дышит каждый ком земли.
Когда росточком розоватым
Пронизан луг, простёган лог.
И жерди новые ограды
Горчащий прострелил листок.
И чувствуешь себя нестарым,
И любопытным… И томясь,
Глядишь в весенние Стожары
И месишь по пригоркам грязь…
И радуясь крестьянской баньке,
Издрогший, шалый, маешь кровь.
И юной женщине Любаньке
Несёшь старинную любовь!
…Любовь – есть Божье наказанье!
Ты прав, мой друг, тоска в крови…
А жизнь, она – всё те же сани,
Куда уж вывезла, увы!
Как много в сердце грустной боли.
Люблю, люблю!.. Как больно мне…
Я в степь хочу!.. Я вышел в поле
В осенней старой тишине.
И рубцеватой колеёю
Иду, куда глаза глядят.
И слышу: В поле, надо мною
Сегодня птицы не летят.
Ручей замолк. И, обезслёзив,
Раскрылись ивы над рекой.
И как металл, скрежещет озимь.
Скрежещет озимь под ногой.
Но к снегу так поёт дорога.
Поёт в былье, в комках грязи.
С неё рукой подать до Бога.
Прости нас, Господи, спаси...

             НАВЕЯННОЕ

В ветреный день всё вокруг мимолётно и пьяно.
Мнётся и плещет вода на речную корягу.
Катятся, скачут сухие колёса бурьяна.
Сыплется сор на запавшее лоно оврага.
Тени несёт и пылит на пригорках дорога,
Режет ступню смуглобёдрой и взвихренной ивы.
В ветреный день не суди себя трезво и строго…
Клонятся бледные груди кустов нестыдливо.
Ходит воронками обочь ковыльная пустошь.
Думы идут, как ределый табун на покосы…
Как это миром знобящее в сердце не впустишь,
Как не заплачешь, и как не простишь эти слёзы?
С неба примчатся, покатятся несколько капель,
Сцепятся в шарики с пылью дорожного круга.
Вон и в посёлке окольном почтарь снова запил,
Постная тянет на почту бедняжку старуха.
В этой дали бесконечно пустой и знобящей,
Вспомнит ли кто-то всю нежность твою и заботы?
Ты ревновал даже юную женщину спящей,
Как целовал за пустые грядущие годы.
В ветреный день воздух полон и пыли, и сора…
Плачешь и плачешь, и знаешь – не всё только ветер!
Кони ходили по тощей стерне косогора…
Ветер выдёргивал стебли и сыпал на грейдер.
Долго катились они колеёй рубцеватой
И трепетали на бровке степного откоса.
Ветер дышал и игрался забытой оградой,
Бог его знает зачем пересекшей покосы.
Что же так сладко ходить по пустынным околкам,
В пальцах листок теребить неживой, бестелесный.
Взором скользить по пустым и закатным пригоркам
И не жалеть ни себя, ни кочкарник окрестный.
Помнить, любить и испытывать нежное счастье,
Жадно слова собирать, если жизнь быстротечна,
В ворох вдышать их щемяще-вечернего платья,
Так ведь и всё на земле обрываемо-вечно!
Жить и держать юногрудую женщину подле,
Встать на дорогу у смуглой и взвихренной ивы,
Значит, не зря здесь пути выгибались на поле,
Грудью клонились к дороге кусты нестыдливо.
Ходит воронками обочь ковыльная пустошь.
Думы идут, как ределый табун на покосы,
Как это миром знобящее в сердце не впустишь,
Как не заплачешь и как не простишь эти слёзы?
В ветреный день всё вокруг мимолётно и пьяно.
Мнётся и плещет вода на речную корягу.
Катятся, скачут сухие колёса бурьяна.
Сыплется сор на запавшее лоно оврага…

 
               ПОЛОВОДЬЕ

В глухой лощине талая вода
Стоит в лесу безжизненно и блёкло.
Но воду пьют кусты. Трава в воде промокла.
И трепетный кулик заглядывал сюда.
А там, где ивняки от дуновений шатки,
В конюшне ледяной спит тёмная лошадка…
И то, скажу я вам, всёму там свой черёд:
Когда она ручьи окольные вберёт,
Когда лощины все на льды её сольются,
И галки по верхам разломов их пройдутся, –
Зашумкает река на всём большом пути…
И, знаю, день и ночь, там будет лёд идти.
Слыхать тогда везде, с проспектов и просёлков,
Как мечется река средь ледяных осколков,
Как возится во тьме, о берега скребётся,
О гиблую ветлу своею ношей трётся…
Но льды сойдут, как ночь.
Среди рассветной мглы,
Ни берега уже не видно, ни ветлы…
Вбежит река в поля. Войдёт она в овраги.
Прибрежные леса замусорят коряги.
Обступит все бугры. Нахлынет на задворки…
(Селения у нас обычно на пригорке)
Гнедая понесёт лихого половодья.
Кому, как повезёт. Бог отпустил поводья…

Но и разлив пошёл на убыль понемногу.
Уже видать сквозь лес размытую дорогу.
И  рядышком с её распаренной пятой,
Черёмуха цветёт над жёлтою водой.
А следом забелел терновник и вишарник.
Поехало-пошло! цветёт в лесу кустарник.
Поехало-пошло! царит в лесу подлесок…
И лес, как никогда, дурманом зол и резок…

Но как-то зарябил печально край небес.
И скучная заря отзаревала рдяно.
Посыпались во тьму, сквозь зашумевший лес,
Неслись цветы и снег на мокрые поляны.
Черёмуха цветёт всегда к похолоданью,
Короткое тепла весеннего дыханье…

А ныне, по степи висит хвостами пыль
Над знойным, вековым, разъезженным просёлком.
Волнуется, летит и катится ковыль,
На пустошах степных весёлою позёмкой.
Почти до тех лощин, где милые кусты,
Все в родинках плодов… Где с детства нам знаком;
Вишарник – вишенкой,
Терновник – торонком..,
Где чувства сердца, так наивны и просты!..
Пойду к воде!.. Угрюмы крутояры!
На донце вьётся кроткая река.
Здесь поднимались, как леса, века.
Случались наводненья и пожары.
Когда-то  степняки здесь гнали свой полон.
Шалил тут Емельян до вседержавной кары.
Сейчас казах ведёт свои отары…
Да, да.., степи, однако, – тьма времён!..

Но отражая солнечные блики,
Куст на бугру да берег, да кулиги,
Бежит, бежит уральская струя,
В которую, грустя, теперь гляжу и я.