Красноярские мотивы Сурикова

1
С обозом чужим он спешил в Петербург.
Пора уж накинуть узду на судьбу!
И больше не видно усадьбу вдали,
Где детство и юность в заботах прошли.
Был срублен навечно, казалось, их дом,
Хоть скреплен без гвоздика. Этим гнездом
Гордились и дед, и отец – казаки,
Они в самых разных делах мастаки!
Сюда его предок пришел с Ермаком,
И был Красноярск тем основан полком.
А дед Атаман так России служил,
Что с именем этим уж остров лежит.
В роду материнском опять казаки,
Их кони, как ветры, быстры и легки!
Сундук материнский с любовью хранит
Все, чем интересен казачий их быт.
В подполье реликвий немало лежит.
У шашек с пистолями грозный был вид,
Старинные седла здесь и ятаган –
Средь воинской «справы» растет мальчуган.
Давно представлял, как средь вод Иртыша
Два войска навстречу друг другу спешат,
В огне и дыму устремляются в бой.
Героем назваться здесь мог бы любой.
Потом уж в Москве сколько дней он читал
О том, что задумал в сибирских местах,
Энциклопедист он казачий и маг,
Всемирно известным его стал Ермак!

2
А есть и другие герои в родне.
Хоть тоже казаки, но только в войне
Сражались за волю свою бунтари –
Им тоже картины Василь подарил.
И «Бунт Красноярский» и «Разин Степан» -
Одна, по большому-то счету, тропа,
Где воля и смелость, надрыв и порыв
Вскрывали трагический русский нарыв.
Два полюса разных казачьей судьбы,
И нам ничего уж теперь не забыть,
Но только осмыслить мы все до конца
Не можем, два разных увидев лица.
Вот так же и Суриков с грустью смотрел,
Как разинский струг вдаль куда-то летел,
И волей-неволей на нем каждый пьян,
Но мрачную думу хранит Атаман.

3
Картины, что позже оформит Василь,
Он с детства в душе постоянно носил
И не написать Снежный свой городок,
Наверное, Суриков просто не мог.
Но только не ведал, что радостный миг,
Когда конь пред крепостью снежной возник,
Всей грудью тараня ее, вспомнит он,
Когда  от тоски силы нет и на стон.
Когда потерял он внезапно  жену,
Два года не мог подойти к полотну,
Лишь, с Библией сидя, твердил: Почему
То горькое горе досталось ему?
Но брат посоветовал – и в Красноярск
Он все же приедет, надежду тая,
Что даст ему новые силы Сибирь
И выведет к свету там Бог-поводырь.
Он снежные крепости строит зимой,
И кони несутся вперед, за собой
Оставив клубящийся, взвихренный снег.
И радость на лицах, и слышится смех.
Своим же искусством он был исцелен,
Громадою замыслов сам удивлен,
И снова картины победный парад
Одна за другою вершат, вставши в ряд.
В Березове Меньшиков в шубе сидит,
На дочек замерзших понуро глядит,
Совсем как и автор не так уж давно,
И в тех же сибирских узорах окно.
А в «Казни стрельцов», и в «Суворове» он
Мужей красноярских выводит и жен.
И даже «Морозову» смог здесь найти,
Пуская не боярыня тетка, но тип!

4
Поземка мела, заметая пути.
Не видно пока, что же ждет впереди.
Зато все, что вроде уже за спиной,
Опять набегает горячей волной.
Он вспомнил отца, что так рано ушел,
И дом родовой, двухэтажный, большой,.
Сдавали в аренду этаж весь второй,
Но денег на жизнь не хватало порой.
И начал иконы Василь рисовать,
Расписывал яйца, чтоб их продавать,
Работал он много, потом для души
Брал в руки то краски, то карандаши.
С учебой потом губернатор помог,
Он видел: из парня получится толк,
Письмо в Академию пишет – и вот
Нашел мецената, что в Питер везет.
Сын вспомнил глаза милой мамы своей.
Побольше бы было таких матерей!
Без слез отпустила его в трудный путь,
Сказав: «Только дом свой родной не забудь!»
О нет, не забыть ему эти края,
И мощь Енисея, и тот Красноярск,
Что средь бесконечных сибирских лесов,
Как крепость, стоит, дверь закрыв на засов!

5
Живя в Петербурге, а позже в Москве,
Он часто сюда приезжал, как на свет,
Что здесь лишь так ярко, призывно горит,
Здесь чаще с Всевышним душа говорит.
Картины его разошлись по стране,
И в странах других они тоже в цене.
Но лишь в Красноярске так много оерест
Священных, с ним связанных, памятных мест!
В Москве встретил Суриков жизни конец
И ей подарил свой сибирский венец.
Но словно живой, он стоит там и тут
На родине, где память корни плетут.