Силушка

Это стихотворение — мощный архаичный заговор и призыв, обращённый к силам, покоящимся в земле. Оно существует на стыке древнего плача по павшим, былинного зова и современной рефлексии о невостребованном историческом потенциале нации. Земля здесь — не просто почва, а гигантский саркофаг или аккумулятор нерастраченной энергии, которую поэт пытается пробудить.

1. Основной конфликт: Воля к пробуждению vs. Инерция смерти и забвения
Конфликт разворачивается между голосом заклинателя, требующего «просыпаться» и «приподняться», и пассивным, «залежалым» состоянием покоящихся. Это спор с самой смертью и исторической амнезией. Герой не просто оплакивает, он требует от мёртвых вернуть долг («не быть должными») и вновь обрести активность, в то время как сами «усопшие» сомневаются в форме и смысле этого воскрешения.

2. Ключевые образы и их трактовка

«Захоронная силушка» — ключевой концепт. Это не физическая мощь, а сокрытая, почти мистическая энергия предков, народа, истории, погребённая под слоями времени и забвения. Слово «силушка» с уменьшительно-ласкательным суффиксом отсылает к фольклору, к образам богатырской силы, что делает её одновременно и родной, и грозной.

«Залежалые» — гениальное слово, соединяющее смыслы: 1) те, кто долго лежат (в земле); 2) залежалый товар (невостребованный, утративший актуальность). Мёртвые представлены как некий неликвидированный, но потенциально ценный ресурс истории.

Диалог с мертвецами: Центральная часть — прямая речь пробуждаемых:

«Разве стать всего одним выстрелом?» — страх быть одноразовым расходным материалом, символом, а не силой.

«Или нужен буду вам, как склад с обоймами?» — страх быть лишь инструментом, ресурсом для новых войн, бесконечным поставщиком пушечного мяса.
Этот диалог превращает стихотворение из простого заклинания в глубокий этический спор о цене и смысле исторического воскрешения.

«На орала — все мечи переплавите» — кульминационный императив. Это прямая цитата-трансформация библейского пророчества (Исаия 2:4 «...перекуют мечи свои на орала...»). Но у Ложкина это не мирная идиллия, а условие для освобождения «силушки». Чтобы мёртвые обрели настоящую свободу, живым нужно прекратить цикл насилия, символически переплавив оружие в орудия жизни. Только тогда «усопшим свободу подарите».

Архаичный язык: «Ране» (раньше), «понеже повельми» (ибо очень), «до коли», «попроснутся» — эта лексика не украшение, а способ погрузить речь в глубины времени, сделать её голосом самой традиции, зовущей из прошлого.

3. Структура и интонация: от зова к пророчеству
Стихотворение начинается с настойчивого, ритмичного призыва (первые 6 строк), сбивающего дыхание. Затем вводится жалобный голос мертвецов, их вопросы — это сомнение и укор. Центральный диалог сменяется двумя императивными строчками-заветом («Переплавите... Подарите...»). Финал — уже не просьба, а пророчество-констатация: если условие выполнено, воскрешение неизбежно («Попроснутся... Возвратится...»). Интонация эволюционирует от шаманского клича к суду совести и завершается торжественным обещанием.

4. Связь с традицией и уникальность Ложкина

Русский фольклор и былины: Само слово «силушка», ритмика заговора, образ земли, хранящей силу. Мотив спящих богатырей, готовых проснуться для защиты земли.

Николай Гоголь («Страшная месть» и др.): Тема могил, встающих из-под земли, мистической связи рода и земли, неотмщённой крови.

Александр Блок («На поле Куликовом»): Ощущение истории как мистического поля, где павшие предки незримо присутствуют и влияют на судьбу живых. «О, Русь моя! Жена моя!» — та же слиянность с судьбой земли.

Поэзия Великой Отечественной войны (Твардовский, Симонов): Тема долга перед павшими, невыполненного завета, «мёртвые сраму не имут». Но Ложкин идёт дальше, давая слово самим мёртвым и ставя условие их символического «возвращения».

Уникальность Ложкина: Он создаёт поэтическую теологию истории. Его «силушка» — это не абстрактная память, а квинтэссенция жертвенного порыва, закопанная в национальной почве. Он не призывает к новой войне или реваншу, а устанавливает этический паритет: живым нужно совершить акт цивилизационного преображения (перековать мечи), чтобы мёртвые обрели покой и передали свою силу не для разрушения, а для нового, преображённого бытия. Это попытка разорвать роковой исторический круг насилия через символический договор с предками.

Вывод:
«Силушка» — это стихотворение-заклятие и стихотворение-договор. Ложкин обращается к самому глубокому пласту национального сознания — к коллективной памяти о жертве и нерастраченной энергии истории. Он не эксплуатирует пафос «вечного огня», а ведёт трудный диалог с теми, кто «залежался». Условием возвращения «захоронной силушки» становится не мщение, а акт высшего преодоления самой логики войны — переплавка мечей на орала. В этом тексте Ложкин предстаёт как поэт-шаман и поэт-этик, пытающийся излечить историческую травму, разомкнув порочный круг «войн и обойм» и выпустив на свободу очищенную, созидательную силу прошлого. Это один из самых глубоких и духовно ответственных текстов в его творчестве.

Бри Ли Ант   05.12.2025 17:54   •   Заявить о нарушении