Карусель
ПОЭМА
1
… И я увидел пионерский лагерь
И сторожихой – матушку свою,
У берега купальню, старый якорь;
Потом себя увидел я… Стою.
Один. В воде. В ручонке удилишка…
И облака плывут в реке, плывут…
И мне щекочут ноги пескаришки,
И только что на писку не клюют…
Дорога в тополях от самой речки.
Теплынь. Цветёт чилига. Тишина.
Два деревянных корпуса. Крылечки
Окрашены в весёлые тона.
Белёные скульптурки пионеров
Честь отдают мне с горнами в руках…
А это, это главное, наверно,
Та карусель в малиновых цветках.
Покачиваясь, движется юлою.
Несёт меня, как лист несёт река.
И всё бегут полоскою рябою,
Вокруг, – чилиги, ивы, облака…
2
И всё бегут полоскою рябою,
Вокруг, – чилиги, ивы, облака…
Я вновь в лесу. Опять я сам с собою.
И сам в себе, как лес и как река…
…Вот серебро развесил старый тополь.
И пух весёлый всё запорошил.
И я сюда из лагеря притопал,
И, бляха-муха, спички притащил.
Со мною пламя побежало рядом,
Мгновенно опалив просохший лог.
И я орал благим, наверно, матом…
Орал,орал!.. Ведро воды волок!..
Глядело небо из глубокой сини,
Как бог меня за шалости простил!..
Но как мой зад ремня не помнит ныне –
Я что-то безнадёжно позабыл…
…Я снова вижу берег, плоскодонку.
Её ужасно низкие борта.
А за рекой – пустынная сторонка,
Вдали бараки… Больше ни черта!..
И надо плыть. Тут напрямки до дома.
Мы здесь гостюем. Лес. Томленье. Грусть.
Но я боюсь… И стыдно мне знакомых…
И я реву.., и я боюсь, боюсь…
И Бишкунак!... На маме полушалок…
Мы в круговую едем из гостей.
Даль за мостом, без пустошей, без свалок,
Без щупальцев бесчисленных путей…
3
Даль за мостом, без пустошей, без свалок
И даже, понимаете, везде,
Без буровых… Я наблюдаю галок
В весенней и туманной борозде…
Барак стоит на знойном ветродуе,
Лбом упираясь в схолмленный простор.
Отряд столбов поднялся на ходули
И ходит там, представьте, до сих пор.
Здесь, у вихлястой полевой речонки
Тарантулов я столько погубил…
А сусликов… И слушал жаворонка…
И по ночам здесь перепел двоил.
И на фонарик выбегал тушканчик,
Петлял, петлял.., вдоль пыльного жнивья…
А на бахче, вот тут, ходил охранщик
И даже в воздух жахал из ружья!
Я помню, как по жизни полурусской,
Полуказахской (разным был народ)
Однажды повалила кукуруза,
Перетекая тут за горизонт…
Сарайчиков припомнились трущобы,
Как наш сосед козу вдруг продавал…
Как на основе лысого Хрущёва
Я красной краской Маркса рисовал…
Автобус помню, корку гололёда…
Я на коньках качусь, качусь за ним,
Вдоль полусельских нищих огородов,
По улочкам, почти не городским…
4
Вдоль полусельских нищих огородов,
По улочкам, почти не городским,
Гурьбою побежали мои годы…
И вот уже любовь блазниться им!
«…Она звалась Татьяной!» Ах, засранка,
Печаль моя и мой самообман,
Племянница соседки нашей, Танька…
Да. Не везёт мне в жизни на Татьян!
Она зеленоглаза. Невысока.
Помладше… Заневестится вот-вот.
Простой и долгий взгляд лесной осоки.
И как трава, живёт себе, растёт…
А где такая девочка живёт-то?
Квартира. Центр… Это не барак!
А вот поди ж ты, зачастила к тётке,
Но не из-за меня, а просто так!
Я помогал мыть голову… Барачный
Был двор в ранетках… Сень и холодок.
Был волос в пене… И вода горячей…
Я трепетно разбавил кипяток.
И ей сливал из ковшика. И пряди,
Змеясь, на руки пьяно потекли…
Её недавно встретил в чудо-граде –
Коммерческая розочка в пыли…
Года мои когда всё это было?!
Ах, карусель… Ах, жизненный бурьян…
Меня одна девчонка не любила.
Да. Не везёт мне в жизни на Татьян!
…Теперь уже, отвергнутого ране,
Она случайной встречей огорчит.
«Как подурнела!..» – мысль меня поранит,
Пощемит и позднее устыдит.
Неужто среди девочек и женщин
Её любил; при ней чудак глупел?..
Я в сторону шагну теперь поспешно
И затеряюсь в уличной толпе.
Что изменилось в жизни-то? Ну, разве,
Не так же ярок солнечный восход?..
Конечно, приходя, любовь нас красит,
И как дурнит, когда от нас уйдёт…
5
Конечно, приходя, любовь нас красит,
И как дурнит, когда от нас уйдёт…
И молодость, как девушка подразнит,
И нового для игр своих найдёт.
Ну, что ещё с такой весёлой силой
Обманет сердце?! Хочешь, так налей
Себе вина и выпей за Россию,
Раз в ней дорог не меньше, чем полей!..
… Что я имел? Ни мало и не много…
Как все – и самолёт, и поезда…
И грёбаную русскую дорогу
В такие ж романтичные места.
… Затосковала в крик из суходолья
Кукушка длинохвостка в полный рот.
Вещует всё: кому какая доля…
Себе ж сама гнезда не соберёт!
Вот солнце розоватой пеной взбило
Белесые волнушки-облака.
И отсветы по складкам углубило,
И у вершин заохрило бока.
Тянулись к солнцу лиственницы, ёлки
В разломах дальних, в мареве сыром,
Их мягкие и жёсткие иголки…
И выдулось вдруг солнце пузырём
Над трассой, что ползла под облаками,
Врезалась в скалы, то кралась, как зверь…
По сторонам разбросанные камни,
Якутия, не собирай теперь!
Там тишина лежала вдоль опушек
До дальних придорожных шоферских.
Там пили чай и пили спирт из кружек
И было шумно от острот мужских.
Там собутыльник мой и сослуживец,
Теперь меня не помнящий якут,
Всё пишет по бортам у новой жизни,
Пустынное, пустое – Рус капут!..
Вот так оно!.. То всклень, то видно донце…
Всё выпито. И каждый по себе…
Но карусель летит… Земля и Солнце
Присутствуют в любой людской судьбе…
6
Но карусель летит… Земля и Солнце
Присутствуют в любой людской судьбе…
Вот тут я жил. Смотрел вон в то оконце…
" Мать!" – грубовато говорил тебе.
…Голубила, растила, обижая, –
Не говоря ни слова об отце.
Старела, вспоминала, вспоминая –
О чём-то незначительном в конце…
Последыш твой, я тридцать лет с тобою
(Лишь по сердечным пропадал делам),
Я помню васильковые обои
Да в сенцах, как у всех, житейский хлам.
И минимум портретов в зальце нашей,
Где ты да я, да карточки сестёр…
Из мужиков?! Тот сестрин, вроде павший…
Дед репрессирован и до сих пор…
Родная, пусть там глупости большие,
Но я-то появился или нет?!
Фамилию и отчество чужие
Ношу, как напрокат, немало лет.
Есть три сестры… Они, конечно, старше.
У них портрет отцовский на стене.
Но человек фамилию мне давший,
Он им – отец. Он был отцом не мне.
А у меня – одни лишь недомолвки.
Я – мамкин сын. У твоего креста,
Я говорю: – Отца задрали волки.
Ты умерла. Я круглый сирота…
Кто переплюнет, мать, твоей заботы,
Почти религиозной обо мне.
Как ты права! Не сделать им погоды,
Ни бывшей и не будущей жене…
Воспитанный средь задниц и средь бюстов,
Не обретя там отчего столпа,
Выдавливаю (Чтоб им было пусто!)
Я из себя по-чеховски раба.
Вот и во мне аукнулись те годы,
Безмужье, безмужичье, поздний гость…
Тебя уж нет… Таранит грудь свобода!
Поля я вижу, городской погост…
Хандрю опять над полевой ромашкой.
В судьбе, как не гадаю, всё – простор!
И вновь свяжусь с какой-нибудь алкашкой
Иль загуляю сам, как холмогор…
И слово-то какое, холмогоры!..
А дождь ещё суровей, – косохлёст!
Стоят худые, русские просторы,
Пронизанные ветром, светом звёзд…
7
Стоят худые, русские просторы,
Пронизанные ветром, светом звёзд…
В которых жить и умирать в которых…
Так, значит, путь премственнен и прост.
Никто меня не ждёт и на чужбине,
Хоть трижды будь чужбина хороша…
Я – тутошний! И помню, там, в ложбине –
Ручей примерил тельник камыша.
И в прямь, в лощине – и ивняк, и тополь…
Бежит к Уралу тоненький приток.
Года мои, за столько лет протопал
Я здесь тропу… И кто-то мне помог…
Дорогой стала маленькая тропка.
Ещё одной дорогой средь полей…
Дорога… жизнь… Всё начинаясь робко..,
Потом летит… Жалей, хоть не жалей!
Порой пишу… Порою вспоминаю…
Здесь у меня и – темы, и жильё…
Так и живу. И что-то охраняю…
Преемственность… куда мне без неё!
1996год.
Свидетельство о публикации №112121706970