Гамельнское

У зимы в ледяном рукаве, голубом терему
прививали с рожденья тебе то любовь, то чуму,
и сажали в промёрзший до белых костей чернозём,
и пытали звенящею медью, водой и огнём.

Ты прижился, привык и пошёл, к удивлению, в рост:
по ночам твоё горло почти доставало до звёзд –
и стеклянная песня  как мостик оттуда –  сюда
на рассвете для нас вырастала из чистого льда.

Как ты пел, боже мой, как ты пел! – мы сходили с ума:
оставляли детей и родных, покидали дома
и – влекомые песней твоей –  уходили туда,
где трава зеленей, голубее и чище вода.

… Не вернулся никто – все остались лежать в той земле,
где зима расплетала  хрустальную реку во мгле –
и на берег из мутной воды вперемешку с песком
медяки выносила и мёртвые тушки зверьков.

Их обгладывал ветер, нещадное солнце пекло,
превращая подкладку мечты в голубое стекло – 
в голубиную высь, в бессловесный язык высоты,
возводящий из музыки каждое утро мосты.