Дорожный монолог опального вельможи

 Если полоз по снегу скрипит, будто в бурю канаты,
 доканать норовя, словно соло на рану сонаты,
 если на кон поставлены - мачта и парус, и киль и форштевень,
 если брызги горбатого вала  на корму, словно щебень-
 в пасть опалубки, если по палубе - щупальце вьется,
 чтоб,  сдавив, раскрошить этот бриг, как скорлупку,- сдается
 мне   все ж глупо тогда  уповать на компАс,
 на обрывки гнилой парусины, на ванты,
 на оставленный квас про запас, государыня, да и на вас,
 ан ты,
 матушка, знай, и молитва, пожалуй, поможет уже маловато.

 Nicht ferschteen, форштевень! Бушпритом - оглобля,
 и слеза  на щеке солонее, чем вобла,
 и возница, как птица, вкогтился в насест облучка,
 ну а качка такая, что даже со-пенье дьячка
 над псалтирью, что стырил, проныра, намедни,
 в алтаре, чтоб  отчитку устроить ещё до обедни,
 да чтоб бесов изгнать и,  низринув в пучину,
 доложить об успехах сего - благочинному, 
 в сон вогнать не могло.
 Зло наказано, матушка. Так уж  зело!
 Как за мамонтом мамонт, за селом возникает село-
 из мерзлотных глубин -
 щурясь глазками зверя,
 вот он наш исполин
 в шкуре древних поверий!

 Что ж, дьячок, бормочи! Не с тобой, запершись в башне Сухаревой,
 под стеклом Левенгука я разглядывал сукровицу,
 открывая в ней мир, наподобие нашего,
 где вот, правда, правления нету монаршего,
 но зато за микробом охотится хищный микроб,
 чтоб уже без разбору загнать хоть царевича в гроб,
 хоть какого раба крепостного.
 Для бацилл все мы вроде съестного. 
 Для уды  Люцифера наживка
 навроде червя, на крюке, коим ловят аспидохилона.
 Так, ножи в голенища вложив,
 разбредаются, чтобы не ведать закона.