Воля

                … в  жемчужном  мареве
                виденья  зипунных  рыцарей
                былых, усеявших  казацкими
                костями  простор  зелёный
                и  родной… Не  ты  ли  это,
                Родимый  край?
               
                Фёдор  Крюков

               
            В  городке  недалёком – неблизком
            Жил  тогда  несговорчивый  сотник.
            Спал  в  обнимку  с  закатом  ребристым
            Бывший  каторжник, бывший  колодник.

 
            Жил-тужил, упиваяся  службой –
            Небольшой  бесшабашной  ошарой.
            Лишь  конём  дорожил  он  и  дружбой
            С  одинокой  крестьянкой  Варварой.


            А  ещё... дорожил  он  свободой
            Да  крестом  на  груди  богатырской.
            Он  за  волей, как  ветер  голодный,
            По  степям  неприкаянным  рыскал.

 
            Раз  в  дозоре  опутали  метко,
            Оседлали  лихого  задиру.
            Стала  степь  ему – душная  клетка,
            Стали  гробом  доспехи  батыра…

       
            Расплескалися  ханские  очи:
            «Сядь, Степан, на  коня  иль  на  плаху.
            Награжу  тебя  старшею  дочью».
            Но  предать  не  годится  казаку.

 
            «Разреши  мне  последнюю  чару,-
            Молвил  рус  гололобому  чреву.-
            Не  меняю  крестьянку  Варвару
            На  твою  золотую  царевну».

 
            «Как  же  так? - удивился  Хан-ыга,-
            Для  царя  он  сегодня  обуза.
            Не  добьётся  молодка  ни  фига
            От  седьмого-восьмого  уруса.

 
            Так  позвать  палача-ятагана
            И  его  изворотливый  ножик!
            Пусть  сослужит  уздечку  для  хана
            Из  гнедой, из  Степановой  кожи».

   
            Тут  взревела  Фатима-царевна:
            «Пощади  дурака-пропитуху.
            Ведь  вчера  наказали  примерно
            Моего  багатура  Петруху.

            
            Твой  амбал  отрубил  ему  крылья,
            Твой  шакал  осушил  ему  душу.
            В  юрте  той  средь  добра  и  унынья
            На  крюках  виноватые  уши".


 
            «Сколько  их  у  тебя  на  прицеле?
            Только  мало  от  этого  прока.
            Им  же  с  детства  верблюды  не  пели
            Бесконечные  песни  Востока».

 
            «Всё  равно! Мне  не  нужно  другого.
            Эт  пригож  и  как  будто  умытый.
            До  рассвета  потерпят  немного
            Сиволапые  беи-наймиты.

 
            Нам  за  ними  не  спрятаться  боле:
            Отзвенели  мечи  буйнорубы.
            Льётся  лавою  русская  воля
            Под  твои, под  сутулые  юрты.

 
            Ты  с  царём  замиришься  однажды
            Колокольным  прожорливым  летом.
            Утолять  родословную  жажду
            Будешь  лёгким  немецким  акцентом».

               
            «Что  ты, дочь, добиваешься – порки?!
            А  шайтан  этот  толико  снится?
            Ведь  вскормили  меня  сами  волки
            Да  степная  верблюд-кобылица.

 
            Уходи  восвояси,  служивый.
            Не  буди  боле  наши  кинжалы.
            Лучше  высуши,  неторопливый,
            Бирюзовые  слёзы  Варвары».

 
            «Что  ж, прощай!  Только  вольному-воля,
            Обещать  я  не  буду  за  барство…
            Скоро  встанет  от  моря  до  моря
            Стоязыкое  вечное  царство.

 
            Коли  встретимся  нищей  украйной
            Или  нашим  морозовым  лесом…
            Постараюсь  ужалить  случайно
            Лишь  тебя  мировым  тупорезом.

      
            Дщерь… Она  караулит  измену:
            Кизяковую  подлую  зиму.-
            Хан  устал! – Продаются  тумены            
            Султану, кунаку-Ибрагиму.

            
            Хан  устал,  измочалился  в  сечах.
            Девки  ждут  женихов  из  Парижу.
            Даже  ты  в  этом  мире  не  вечен –
            Беспокойная  тень  Тохтамыша».

 
            «Нет, Степан, пока  живы  верблюды,
            Будет  грудь  парусам  московитов.
            Если  надо, у  самого  Будды
            Мы  попросим  умелых  джигитов…

 
            Воля  ваша  шумна  и  беспечна:
            Плахи  спят  над  сорви-головами.
            Казачкам  твоим  тоже  не  вечно
            Эту  степь  согревать  зипунами!

 
            Уходи… Вороного, не  плача,
            Я  дарую  от  самого  солнца.
            Но  смотри, чтобы  тяглая  кляча
            Не  сгубила  коня-иноходца».

 
            Воля! Воля! Вернулся (татарин?..)
            И  с  разгону  пожаловал  квасу.
            Но  уже  потащили  рейтары
            На  допрос  ко  плешивому  князю.

 
            «Что  и  как?» Присосался  мудило
            Да  и  влили  плетей  для  разгона.
            Извивался  гость  краснокрыло
            На  рогах  мироеда  Барона.

 
            Поперёк  и  повдоль   поясницы
            Переплясом  нагайки-салазки.
            Напевали  ему  половицы
            Фатимы  серебристые  сказки.

 
            А  Варвара  не  вскинула  глаза
            Перед  каждой  последней  напевкой.
            Ведь  теперь  она  служит  у  князя
            Безотказною  сенною  девкой.

            
                1996. Лебедянь