Подарок. Часть 2. Баба Настя

 Нас деревня полюбила от души, не дать не взять.  Прямо с первых посещений стала шины ковырять.  Стоит сунуться к колодцу иль в родник под бугорок,   так проколоты колёса.

 Что за дьявол?!  Дал бы Бог, так повыкрутил бы руки.  Только было бы кому.  Ни души на всю округу. Разве же, «другу» одному…

 « Хлопец»  именем Михалыч,  мужичок был   холостой.  От системных возлияний  днём и ночью  сам не свой.  Завсегда  в одном  исподнем и с рассолом на столе.  Да, с кормильцем, тракторишкой, на  неприбранном дворе.
 
 Знамо дело,  с подозреньем как с пистолем, на него. «Ты чего ?  Того Михалыч?  Вы же чистое жульё!  Поднимайсь, пора проснуться.  Снова пьяный как свинья!»   

Тот, с хрустинкой потянулся  и промямлил:  «Эт  не я…»
И  домишко,  приобмякнув,  опираясь на засов,  подтверждало : « Хата  с краю, далеко от родников». 

То и правда, что дорога, широка как на показ со столетними дубами, поражая статью нас,  раскрывала как секреты. Что бывали времена,  где  Заветы и Советы   в «тапках»  видела она. 

Вся деревня на ладони,  нужно лишь найти ответ. Отчего в таком «проспекте», никаких строений  нет. Прямо копия Чернобыль,  будто были здесь дома, да растаяли случайно.  Видно, жаркая зима посетила  их  когда-то. А сейчас и следа нет, что рождались тут ребята  и шумел дворовый цвет. 

Три  избушки у колодца , позабыли лай  собак.  Да  распятое лукошко на заборе,  и висят, словно вышарканы ветром,  два  бесцветных  полотна.  Неприметная дорожка  в поле тянется одна.

Вдруг с  пронзительным стенаньем, кто, откуда?   Не понять.   С благим  матопричитаньем  к нам летит, ни дать, ни взять леший.  Или,  кто  похлеще? Но,  раздвинулась ветла , то ли парень, то ли девка, то ли с  бабкою  метла. 

Руки заняты орудьем.   Вся с шипами булава.   Значит самовыдвиженец  или местная глава.  Где же набраться  столько силы? Бабка вроде как сморчок. Толь в машине закрываться, то ли лучше наутёк.

Но она сама, как ветер, вздыбил   поле и  устал.   Серый  глаз лукаво  светел:  Кто-ты? Чёрт тебя  побрал?  А чего не забоялся?   Аль  не поротый небось ?  Это я тебе колёса...   Вишь какой здоровый гвоздь!»

Ну и бабушка, бабуся, шпарит словно пулемёт.  То,  себе же отвечает, то,  вопросы задаёт.   Только рот открыл, как тут же словно кляп цветастых слов  затыкает красноречием.    "Мне…,  да я…" - ответ  готов.
 
Наконец и нам,  случайно слово вставить удалось. «Здравствуй бабушка!  Да, что же ты нас гвоздями. Всё же гости,  мы пока в твоей деревне.  Люди же, хоть и не родня…»      
 
« А чего вы, это, швыдко  раскатались  у  меня?  Кто же,  эт вам,  того, позволил?  Тут дорогу выбирай.  Ишь,  наделали  колдобин.   На дворе, поди,  не май.  Нам тут раньше на колёсых  испокон запрещено.   Чё,  осклабился, белёсый!  Убирай своё говно».

Паренёк, не отвечая,  предпочёл в машину сесть. Ну а мы оторопели.  Вроде в  криках  правда есть. Мы привыкли,  без затеи,  со своим уставом в Храм.   Не вникая ни в  законы, ни  в порядки по дворам.
 
Извинившись, осторожно, отогнав машину прочь.  Снова к бабке на скамейку.    «Может  чем- нибудь  помочь?»  - «Мы такие и такие.  Ну, а вы как долго тут?»  -  В белых лучиках морщинки  – «Столько люди  ня жавут. 

Тольки ране то,  по боле нас  родила  тут земля .  То  добротными дворами, то колхозом, только зря  разводили мы скотину.  Всё по вывели немцы.  Враз деревню  запалили, отступая, шельмецы».

Рассказала ,  что деревня самой справною слыла.  То, с землицею равнялась, то, как феникс,  вновь  росла.  И церквей когда – то было как грибов по всем холмам .  Сам Можайск  священным звался, главным,  по колоколам.

 А к Никольскому Собору вся паломничала Русь.  Шли к  Угоднику Святому,  от малого до бабусь.   Силу он давал большую и излечивал от ран.  А теперь  на святом месте  со ступенями бурьян.

Рвали, жгли и убивали,  разбазарили гумно.  Первый подступ под Москвою,  по-особому дано.   И во все  лета земные  из Европы наглецы подступались  с первой силой.  Натерпелись праотцы. 

Бородинскими верстами тут отмеряна земля. И в Великой,  вражьи  стаи, всё спалили здесь не зря. От досады, под проклятья  и рыданья матерей  вырывались из объятий в грязь разорванных полей.
   
***
Ну, а мы, с нас гладки взятки ,  мы дожили до УЕ.  Без особых потрясений в  подкопирочном жилье.  Без культуры градостроя  и  российских деревень.  И, давай вершить такое  .. .   Кто куда, кто в лес, кто в пень.
   
Первым  вековым  строением, дом   Аминны , Майи взрос,  влез повыше на пригорок,   чтоб не съехать под откос.  Правда,  в планах от управы  он намечен был не так.  Но, как время показало, был  то,  слабенький косяк.

Следом, через  восемь соток, поднимался как оплот дом из камня без решеток.  Дамский в нём пока живёт. То есть жил, пусть будет пухом  комментаторам земля, что   талантами святили   те Петровские края.   

Сам Майоров, Маслаченко и Сан Саныч  Курашов.  Но, от правды не отступим, первым  Герочка Сурков показал дорогу в вечность. А ему бы жить да жить.  Комментировать  бы греблю,  да  с девчонками  дружить.

***

Строя  бодро, без запретов  на этажность и размер.  Жить зимою или летом. Всё  одно, под  адюльтер  подходило б .  Коль  свобода, так свобода от всего. Только лето проскочило и снегами замело  нашу жизнь бесповоротно.
 
Мы не знали в те года, что старея с нами,  злее станут зимы,  и вода в нашей ласковой Исконе,  что под горкою течёт.   Даже в солнечное утро   зубы холодом сведёт.    

Самым первым откровеньем  стало  то,  что каждый   дом, как известно  пятистенный, мог срубить любой  долдон.   Что, профессия строитель, это вроде бы пустяк.  Строят, так как захотите. Вы скажите только как?   
 
С нас, любимые творенья  столько выкачали  сил, что предать  труды забвенью  каждый Господа просил.  Нас дурили на вагонке, обжимали кирпичом.  И цена на всё плясала,  прикрывая,  что, по чём?

 Воровали  у соседа, где работали вперёд,  за ограду  продавали , а потом наоборот.  А  уж  сколько приключений , не сказать,  не  описать.  Мы теперь  по стройке дома  можем  профи фору дать.  Досконально изучая, нет ведь  мелочи в дому,  всё прошли за чашкой чая, докопались  по уму.
      
Ну,  а Настя, поначалу нас снабжала молоком,  поросяток забивала,  не тужила,  ни о ком. То, что мужа  схоронила, не хотела вспоминать.  Все года, что  в землю  врыла как один прошли.

 И знать  о любви, ну разве к детям, ну а так, что б как в кино…  Бог не дал!  И быть красивой, как призналась, не дано было в молодости.  Плакать было что ли? А на кой?  Всё как всем! «Не  вышла рылом, так была всё  ж  молодой!»   

Постепенно  всё менялось.  И коровы не поднять. Стало проще молочишко в магазине покупать. И не то, что мало силы, просто выгода ушла и тихонько вся скотина улизнула со двора.
 
Но, зато её наделы, все земельные хвосты, что стояли без движенья,  добавляя пустоты.  Детям выросшим достались,   превращая в шум и гам вновь ожившее Петрово, если счёт вести дворам.
 
Часть третья.  Посадки.