Овраги

        В "Пионерский лагерь" она попала только один раз в своей жизни. Строгий распорядок дня, утренние линейки, обязательная общественная жизнь настолько противоречили домашнему укладу жизни и внутреннему миру девочки, что она от тоски и слёз заболела, и родители уж более не решались в последующие годы отпускать её от себя. Семья приехала издалека, и дом их теперь находился в пригородном селе. Переулок спускался в глубокий овраг – пойму узенькой резвой речушки, за которой, если подняться на взгорье и пройти лугом метров пятьсот, начинался парк, настоящий заповедный лес на крутом берегу широкой полноводной по весне реки. Девочка обычно шла к большой реке, чтобы побродить босиком по берегу, собирая камни и окаменелости, чёртовы пальцы, ракушки, причудливые коряги, а весной бегала в чащу леса за подснежниками...
        Но более всего она любила ближние овраги и маленькую речушку в зелёных заливных луговинах на излучинах... Речушка, извиваясь, тянулась до самой школы, вернее она начиналась там, на самой высокой точке села, вытекая из большого деревенского пруда, отделявшего часть деревни. Дорога в школу и из школы поверху, вдоль оврага, со спуском к речушке и подъёмом к парку мимо запруды, дарила те лучшие часы жизни наполненного радостью одиночества, которые оставляют неизгладимый след и  питают память всю последующую жизнь.
        Зимой всегда увлекало катание с крутых овражистых снежных гор на широких устойчивых лыжах, доставшихся от отца – охотника, и со столь же крутых ледяных гор (вода в любое время года лилась сверху от колонки) – на прикрученных к валенкам коньках-снегурках, прямо в замёрзшую ледяную гладь речки... А весной, в половодье, девочка обходила овраги по кружной длинной главной дороге через плотину, невольно замедляя шаги на высоте у школы, и долго стояла, глядя вниз и в даль на оставшиеся с осени зеленые южные склоны и ещё белые в сугробах – северные, на потоки воды и образовавшиеся синие озёрца в пойме... Летом она любила найти высокую точку на пересечении оврагов, чтобы увеличить обзор окрест и вобрать в себя всю ширь и красоту Божьего мира.
        Одно из таких мест – деревенское кладбище. Ее тайна – крайняя могила над самым обрывом, заросшая высокой травой и шиповником, почти скрывавшим белую мраморную плиту с поясным портретом девочки лет девяти, с тонкими чертами лица и в белом нарядном кружевном платье. Казалось, что никто и никогда не приходил сюда. Дети боялись кладбища, у взрослых были свои заботы, свои близкие, настоящие и ушедшие... Но девочка на портрете заброшенной могилы чем-то притягивала ровесницу из 20-го века.
        Детвора в селе делилась на враждующие лагеря, строившие козни друг другу, ибо лидеры боролись за первенство, обиженные утешались пересудами, а фавориты властителей толпы наслаждались близостью к вожаку и испытывали удовлетворение от сознания собственной силы. Городской девочке трудно было держать себя на равных с местными детьми, и она предпочитала нейтралитет. Конечно, катание с гор или купание в пруду увлекало одинаково и на время объединяло всех.
        Дом, где жила девочка, стоял на самом краю села. Возле дома был небольшой сад, а у крыльца росла кудрявая липа, с широкой выдающейся в сторону низкой ветвью, делавшей липу ассиметричной. На этой шершавой, чуть изогнутой, достаточно плоской поверхности ответвления у самого ствола любил возлежать любимец всего дома – полосатый кот. Стену у террасы закрывал вьюнок, в тени этой зелёной части дома стояло кресло-качалка, где любили читать. Перед домом прямо в землю был врыт квадратный стол на одном столбе, по обе стороны – две лавки. Здесь пили чай и играли в карты. За дальней от дома лавочкой, в кустах акации, прятался от жары домашний пес. Здесь же, во дворе, девочка стирала, помогая матери, или мыла посуду. Закопчённые в печи кастрюли и чайники дети носили к речке, чтобы почистить посуду серым мельчайшим песочком, а заодно поплескаться в воде и наловить пиявок для больной соседки. Уклад жизни дома был так прочен, надёжен, что не хотелось взрослеть.
        Наступала пора отрочества, и она пугала неизвестностью, необходимостью расставания, ухода от самого дорогого, из скорлупы детства.
        Но пора пришла, и совпала она с воцарением в стране нового властителя, расширявшего “свои владения”. И эту деревню, все дома и кладбище снесли бульдозерами, овраги сровняли, речушку заковали в трубы, пруд засыпали, по спрямлённому руслу речки пустили поезд, землю застроили безликими серыми, белыми, грязновато-жёлтыми бетонными коробками. Но старая липа выжила, только мешавшую кому-то ветвь отрубили, и родное дерево одиноко стоит теперь посреди заасфальтированного двора типового "Универсама". Память оживляет прошлое в снах и подолгу не отпускает... И то же волнение охватывает душу, когда идёт героиня рассказа тропинками детства, стоит на краю оврага, созерцая дали окрест и, пробудившись, благодарит Создателя за реальность и живость сна, полноту памяти и дарованное счастье чувствовать неповторимую прелесть земного бытия.