Аллен

Аллен понял, что кто-то прикоснулся к нему,
Потому что из него ушла сила,
Когда он стоял один-одинёшенек у перекрёстка,
Где на скорости света
Мелькали взад-вперёд обетования Господни.

Аллен понял, что кто-то прикоснулся к нему,
Потому что из него ушла сила.
Был ли это мещанинишка,
Буркнувший ему мимоходом: «Убивец…»,
С нарочито британским акцентом?
Был ли это многодетный языческий ковбой из Мадиама,
Основавший в Орегоне коммуну блюграсс-меннонитов?
Естественно, что тот, кто прикоснулся к Аллену,
Унаследовал землю шекспировских грёз
И телосложение Лота-содомитянина,
 Водящего по лесам Пенсильвании
Двенадцать колен иерихонских блудниц,
Зачавших во чреве от  плейстоценовых  меньшинств Аль-Сауда,
Скитающихся по водам Галилейского треугольника
В одеяниях из верблюжьего волоса
И опоясывающие чресла свои кожаными поясами.

В своей тревоге, Аллен присоединился
К дурно одетым иностранцам,
А вслед за ними –
К процессии похорон государственной незнакомки…
Так Аллен жаждал чуда и жаждал суда над чудом,
Как в аптечных упаковках, по восемь таблеток в каждой,
Аллен жаждал ядерного апокалипсиса.
А между тем, Царство Божие
Уже прилично разнесло ему десну под расшатавшимся зубом.

Аллен молча бродил, взмокший от ливня и пота,
И только из глаз  вырывалось  пламя,
Словно внутри него был подожжён целый город,
Полный парков, издательств, книжных лавок и
Благопотребных ведомств по части осторожной жизни.


Аллен молча бродил, и что же?, – его одиночество
То и дело отбивало по стенам короткометражными фильмами.
Дождь переходил в джаз и Аллен,
Мокрый, как новорождённый Колтрейн,
Заживо переходил в джаз,
Задолго до того, как уверовавшие полицейские из рода человеческого,
Проходя, шептали друг другу:
«Не тот ли это, кого мы хорошо знаем?
Не сын ли это Иосифа и Марии?
И братья его, и сёстры – не все ли между нами?»


2012.