Язык для внуков - рассказ моей жены Ирины

  Этот рассказ написала моя жена Ирина. Я только перепечатал его слово в слово.

  Мы с мужем стопроцентные этнические евреи, но этот факт своей биографии ощущали скорей вне дома, чем внутри него.

  Нет, дома, конечно, рассказывали о великих ученых, писателях и музыкантах-евреях, но не ради пробуждения в нас национального самосознания, так как большинство из этих великих евреев трудились на нивах, принадлежащих  другим национальностям, а в качестве прививки от неминуемо надвигавшегося по мере нашего взросления в среде развитого антисемитизма комплекса неполноценности.

  Сначала факт нашего еврейства был зафиксирован  в свидетельствах о рождении в графе: "национальность родителей", затем перекочевал оттуда в классный журнал и даже в библиотечный формуляр.

  Каждый раз на перекличках, когда с классом знакомился новый учитель, мы вновь и вновь перед лицом своих товарищей должны были признаваться в своем еврействе.

  Если мы временно забывали об этом факте нашего рождения, нам с готовностью напоминали о нем товарищи по школьной скамье.

  Надо заметить, что росли мы в тяжелые послевоенные годы. Мне повезло больше, я росла в интеллигентном районе демократичного Харькова,  в котором люди разных национальностей сосуществовали довольно мирно.

   Кроме того, я была надежно защищена тройной защитой – папой офицером-фронтовиком и двумя старшими братьями.

   В нашей семье с музыкально-техническим уклоном любили собираться и сослуживцы отца, и соученики старшего брата, ставшего впоследствии лауреатом конкурса имени Чайковского.   

   Мама была большой интернационалисткой, она была готова кормить, лечить и утешать каждого, независимо от национальной принадлежности.

  Мужу повезло меньше, он рос в элитном районе националистичного Киева. Родители и старшая сестра были тихими интеллигентными людьми, умолявшими его не сопротивляться насилию: в украинской столице множились тревожные слухи о предстоящем выселении евреев в Сибирь. Ребята во дворе и в школе, политически просвещенные и науськанные своими номенклатурными родителями, очень рано объяснили мальчику, кто он есть такой. Несколько ребят, не употреблявших слово "жид", были скорей исключением, о них муж до сих пор хранит в душе теплые воспоминания.

  В общем, как вы понимаете, национальной еврейской гордостью мы не страдали, не с чего было. Ни языка идиш, а тем более иврита, ни еврейской культуры  и религии мы совершенно не знали  и не стремились узнать…

  А когда у нас родился сын все в том же Киеве, не ставшим лояльнее к евреям за прошедшие со времен нашего детства двадцать лет, мы приложили много сил, чтобы он и в этой враждебной среде чувствовал себя защищенным. Я учила его, что он умнее и образованнее любого антисемита, и поэтому способен парировать любую словесную атаку. Муж, учтя недостатки своего непротивленческого воспитания, отрабатывал с ним ответное физическое воздействие, которое отбило бы желание напасть на него еще раз. Какая уж тут национальная гордость!



  Мне всегда казалось, что я очень хорошо знаю и понимаю своего сына. Но оказалось, что это не совсем так.

  Когда ему было четырнадцать лет, умер его дедушка Самуил, отец мужа. Я уже писала, что это был тихий интеллигентный человек, очень болезненный, много работавший, автор книг по своей инженерной специальности, беззаветно преданный своей семье.

  Была у него пламенная страсть к книгам. Он не только собрал невиданную по тем временам библиотеку русской, советской и зарубежной литературы, не только мог найти любую из своих драгоценных книг в шкафах и залежах на антресолях –места в крохотной квартирке не хватало, но и помнил все, что написано в каждой из них.

  Мы подружились с ним при первом же знакомстве, когда я, двадцатилетняя студентка университета, с детства очень любившая читать, попала в их маленькую квартирку.
    Меня поразило неимоверное количество книг – книги были везде, рядами и стопками.
  От глаз будущего свекра  не скрылось, с каким восторгом и любопытством я смотрю на это богатство.

   Позже я узнала, что свекор с детства сохранил знание иврита и идиш, читал газеты и книги на этих совершенно таинственных для нашего глаза и совершенно чуждых для наших умов и сердец языках.

  Дедушка Самуил очень любил своих внуков, но мне всегда казалось, что нашего сына он любит больше всех. Виделись они не очень часто, в основном, на общесемейных сборах по случаю праздников и дней рождения.

   Но вот дедушка серьезно заболел и через три месяца умер.

   Мы все очень горевали о его кончине. Но когда назавтра после похорон я обнаружила сына, обливающегося горькими слезами, я все-таки была несколько удивлена.

  - Ты грустишь о дедушке, я понимаю, - осторожно начала я.

  - Ничего ты не понимаешь, - с отчаянием в голосе прорыдал сын. – Какой я  дурак, почему я не попросил дедушку научить меня ивриту? Теперь я никогда его не выучу, ведь вы его не знаете!

  Я, честно говоря, была смущена и озадачена. Ведь тогда изучение иврита приравнивалось к государственному преступлению! Но, кроме того, что иврит ему выучить действительно негде, зачем он ему вообще нужен!?

  Ведь сын прекрасно владеет великим и могучим русским, на котором написано столько замечательных книг, которые за всю жизнь не перечитаешь…

  Прошли годы. Сын окончил хорошую физико-математическую школу в Киеве, поступил в Политехнический институт (история его поступления в физмат школу  и институт могут служить темой отдельных рассказов, времена были все еще антисемитские). В 1986 году, после аварии в Чернобыле, он ушел в армию. Демобилизовавшись, потрясенный мрачной картиной жизни российской глубинки и нарастающей антисемитской пропагандой в печати, сказал, что жить в Союзе не намерен.
 
  И хотя в годы перестройки его пригласили работать на кафедре в том самом Политехническом институте, который совсем недавно так яростно противился его поступлению, и стали посылать в зарубежные командировки, и дали в личное пользование персональный компьютер, что было тогда большой редкостью, он от своего решения не отступил.

   В 1990 году мы втроем уехали в Израиль. Еще за несколько месяцев до отъезда сын начал учить иврит в одной из появившихся, как грибы после дождя, групп по изучению языка. Помогал ему в этом и доставшийся от дедушки Самуила иврит-русский словарь Шапиро, изданный в СССР  единственным тиражом, в годы Хрущевской оттепели.

   В Израиле, учась в университете, сын познакомился с замечательной девушкой, родители которой в сороковых годах приехали в страну из Йемена. Красивая смуглая израильтянка училась в том же университете на другом факультете.

  Они поженились пятнадцать лет назад. В семье один за другим появились четверо детей Нужно ли говорить, что в их семье язык общения тот самый иврит, незнание которого горько и безнадежно оплакивал сын не так уж много лет назад.

  А старший наш внук гордо носит имя прадедушки Самуила.