Цена терпения... Исторический триптих

Терпеливая страна (Аллегорическая поэма)

«Смерть каждого человека умаляет и тебя,
ибо ты един со всем человечеством; а потому
не спрашивай никогда: по ком звонит колокол?
Он звонит по тебе».

Джон Донн.


Хочу использовать свободу
открыто, честно говорить,
и эпитафию народу
давно убитому сложить.
Я знаю, что меня осудят,
а может быть, и проклянут…
И уж конечно не прибудет
мне ничего за этот труд.
Ведь люди ждут от эпитафий
воспоминаний дорогих
о тех, кто смотрит с литографий
гранитных столбиков и плит.
А если вместо утешенья
им предлагает кто-то вдруг
поразмышлять, то их сомненья
одолевают и испуг.
Испуг калечит людям души,
парализует волю, ум.
И не желают они слушать.
Слова для них – всего лишь шум.
Я все, конечно, понимаю
и отдаю себе отчет
в том, что ошибку совершаю,
и мало кто меня поймет.
Однако всё-таки, читатель,
я не смолчу на этот раз.
Пусть кто-то скажет: «Враг!.. Предатель!..»
Я начинаю свой рассказ…

В лесах дремучих затерялась
одна нелепая страна.
Быть может, даже попадалась
на карте мира вам она.
Огромным пестрым одеялом
она укрыла материк.
Всю мощь в себя притом вобрала
трёх океанов. Среди них
лежит, как будто в колыбели,
не опасаясь грозных бурь,
вулканов, смерчей, наводнений…,
лежит и смотрится в лазурь
морей, озер, ручьев прозрачных,
своих величественных рек.
Здесь всё сложилось так удачно!..
Быть должен счастлив человек
тем, что ему фортуны жребий
позволил тут найти покой
и о насущном думать хлебе
одном лишь.
        Здесь стихии злой
на все века предел положен
по воле Бога самого.
Барьер ландшафтный так надежен,
что защищает от всего.
Природа щедро наделила
сию гигантскую страну,
богатства в недра ей вложила,
ошибку сделав лишь одну:
все, как один аборигены
страдают странной слепотой.
Скорей всего, проблема в генах,
а может, что-то и с водой.
В воде, быть может, не хватает
лишь ерунды какой-нибудь…
Одной молекулы… Кто знает?..
В природе всё так сложно!.. Жуть!..

По исторической арене
я собираюсь побродить
и о судьбе аборигенов,
читатель мой, поговорить.
Итак, по прихоти природы
произошел какой-то сбой.
В судьбу несчастного народа
вмешался случай роковой.
Поверьте. Дело тут не в зреньи
аборигенов.
 В их глазах
изъяна нет.
 Но вот терпенье…
Терпенье их внушает страх.
Встает вопрос: «Ужель терпенье
слепого делает слепым?..
Не яд, тяжелое раненье,
огонь, болезни, едкий дым?»
На ваш вопрос отвечу сразу.
Бывает, зрячий человек
при виде сцены безобразной
потупит взор и, как на грех
«ослепнет» вдруг, пойдет, шатаясь,
своей дорогой тихо прочь,
по мере сил забыть стараясь
про то, что мог вполне помочь
тому, кого зверье безликое –
отребье, мерзость, нелюдь, мразь –
под улюлюканье и гиканье
упорно втаптывало в грязь.
Но в тот же вечер для забавы,
стремясь ухарством щегольнуть,
«слепец» наш, как солдатик бравый,
готов и жизнью всей рискнуть.
И ни при чем тут вовсе зренье,
и трусость тоже ни при чем.
Всё дело именно в терпеньи
к чужой беде.
       Итак, начнём.

Кого винить аборигенам
в том, что они в своей стране
ходить привыкли по колено,
прошу прощения, в говне?..
Ландшафт безрадостный, равнинный
и широта и долгота
тут ни причем. Всему причиной
аборигенов слепота.
Они не видят бед друг друга,
не слышат стонов и мольбы.
Они не чувствуют испуга
при виде чьей-то злой судьбы.
Живут всегда поодиночке,
как зелень в глиняных горшках.
Любая кошка может ночью
расколотить их в пух и прах.
Легонько лапкой шаловливой
горшочек к краю подтолкнет,
зевнет, потянется игриво,
по подоконнику пойдет…
И те горшки, что еще целы,
покорно, молча будут ждать,
пока зверек, по ходу дела,
их будет ловко разбивать.
Не ужаснутся и не взвоют
от жуткой, муторной тоски,
увидев прямо под собою
чужие чьи-то черепки.
Абориген наш точно также
к мольбам и стонам глух чужим…
Родился он с душой бумажной
и потому не гражданин
своей страны многострадальной.
Её кто только не топтал!..
Немудрено, что изначально
нечистый здесь свой правит бал.
Заморских горстка проходимцев
когда-то высадилась тут.
Все доморощенные «принцы»
от них наследственность ведут.
Временщики, «из грязи в князи»,
с высокомерием царей
и с любопытством полупраздным
следя за жизнью дикарей,
всегда судьбу благодарили
за то, что к этим берегам
их предки смелые приплыли,
назло всем бурям и штормам.
Взамен привычного пиратства
здесь, насладясь разбоем всласть,
вдруг обрели они богатство
и абсолютнейшую власть
над тихим, сереньким народом,
который, словно спящий слон,
возможность дал чужому роду
себе воздвигнуть царский трон...
«Слон» спит, а нечисть веселится,
впадает в творческий экстаз,
хохочет, бесится, кружится.
Того гляди, пустится в пляс.
Над тушей странного созданья
растет буквально на глазах
Театра вычурное зданье.
Оно в строительных лесах.
И вот предстали перед взором
безумной воющей толпы
кусок фронтона, весь в узорах,
и кони - те, что на дыбы
взметнулись, словно пламя ада
вот-вот им гривы опалит,
и мчатся вскачь над колоннадой,
а колесница вслед летит.
Завершены приготовленья.
Накал страстей в толпе растет.
Театр уж полон. Представленье
на сцене жуткое идет
про то, как много масок разных
на протяжении веков
меняла нечисть раз за разом,
с клыков отряхивая кровь.
Вот по залитой кровью сцене
несутся маски вскачь, резвясь.
Изображают лицедеи
свой долгий-долгий путь во власть.
То в золотых они каретах,
то в лимузинах дорогих,
в хоромах царских, в кабинетах.
Одежда разная на них:
собольи шапки и короны,
фуражки, шляпы с галуном,
шинели - те, что при погонах
с огромным вышитым гербом…

Пожалуй, хватит аллегорий:
театр, спектакль и спящий слон…
Иносказательных историй
придумать можно миллион.
Под ними, как под слоем краски,
сокрыт морали грубый холст.
Они – как персонажи сказки,
сюжет которой очень прост.
Груба мораль: «Цена терпенья
всегда должна быть учтена».
Жесток сюжет: пришло прозренье:
мертва несчастная страна.



Из тьмы веков...

Сын татарки, праправнук варяга,
неврастеник, садист и палач...
Изнывал он от скуки, бедняга.
На Руси скукотища, хоть плач!

«Нагоните на быдло, вы, страху! -
Приказал он боярам своим. –
Коль восстанут – тащите на плаху,
дабы впредь не повадно другим.
Расплодились они здесь изрядно.
Да и нечего нам их жалеть.
Кстати, ноздри им рвите нещадно,
коль откажутся молча терпеть.
Мы-то с вами - не местной породы.
Эти русичи нам не чета!
Все они от рожденья уроды:
в них, похоже, закваска не та.
Лизоблюдствуют, аки собаки.
Аки волки, друг друга грызут.
Кабы мы не держали их в страхе,
учинили б над нами свой суд,
отворили бы наши палаты,
опоганили жён, дочерей,
растащили бы сЕребро, злато
из построенных нами церквей».
Дума дружно в ответ загалдела,
инсценируя яростный спор.
«Государево слово и дело!» -
прозвучал, наконец, приговор.
И тотчас же в опричном приказе
зачирикали перья писцов,
выводя в новом царском указе
буквы жутких, немыслимых слов:
«тряска», «виска», «сажание на кол»,
«открывание чрева живьём»…
Кое-кто из писцов даже плакал,
про себя возмущаясь царём.
Наконец, закорючка Ивана
на пергаментный свиток легла,
как большая кинжальная рана
под указом, с угла до угла.

С той поры на Руси лихолетье
век за веком ведёт свой отсчет.
Не найдёте на всем белом свете
вы народа, который живёт
под пятой у меняющей маски
горстки хитрых, рисковых людей,
сочиняющих странные сказки
о событиях прожитых дней:
о династиях царских фамилий,
о борцах за свободу идей –
тех, которые Русь превратили
в безымянную груду костей,
и об их жизнестойких потомках,
растащивших остатки страны
и сумевших на старых обломках
водрузить указатель цены.

Русь славянская, ты обезличена.
Скрыт от мира твой ангельский лик.
Чужеземная злая «опричнина»
на бескрайних просторах твоих
разрослась, как трава сорняковая,
схоронив под собою цветы.
Призакрывши глаза васильковые,
В вечный сон погружаешься ты.



Петру Великому...

Кто ты, перемалыватель косточек русских незлопамятных людей,
собиратель кораблей из досточек с целью воплощения идей,
хитрый дьявол, щерившийся в усики; пытошник, презревший небеса;
неврастеник, бившийся в конвульсиях, запрещая церкви чудеса?..
Кто ты для Руси?.. Злодей иль праведник? Вождь великий или лжекумир?..
Не твои ль реформы нас ограбили, пригласив стервятников на пир?..
Мы всё время ропщем…, только шёпотом. На Россию смотрим, как на клеть.
Мы – этап тюремный, с громким топотом, в кандалах шагающий на смерть.
Третий век уже деваться некуда от чужих вождей, идей и клятв…,
и парят реформы, словно беркуты, и клюют, клюют нас, как цыплят…
Ты сварганил топором империю, шведа победил, построил флот,
предоставив миру на съедение русский незлопамятный народ.



Эпилог:

НАША ИСТОРИЯ

Жили, как птицы, в лесах и степях, истово Богу молились в скитах,
дабы спасти человечество.
Но в предвкушенье мирского конца в души впустили златого тельца
и обратились во жречество.