Сказка о невыносимости счастья-2

   Прошли годы.
  Серёжка вырос и стал неплохим человеком: закончил школу всего с двумя тройками в аттестате, отслужил в армии — между прочим, в танковых войсках!
Стал он уже не Серёжка, а Серёга.
   А потом в город переехал, вслед за другом Витькой, поступил в институт и приобрел нужную людям профессию. И всё чаще окружающие обращались к нему: Сергей Иванович.
Но в душе-то он как был, так и остался — Серёжка… 
   Однажды встретил он — нет, не принцессу, — а просто милую славную девушку, полюбил ее и женился. И родились у них лапочка-дочка и сынок-озорник. Тут одна из подруг Сережкиной жены (тоже милая и славная, да к тому ж ещё и православная) стала им внушать: мол, всё у вас хорошо, так благодарите Бога, ведь неблагодарность — страшный грех.
   Подумала Сережкина жена над её словами, поразмыслила. Она в детстве была крещена, только потом это забылось. А теперь она всё вспомнила, крестик свой крестильный у бабушки в шкатулке с ракушками отыскала и на шею надела. И стала Сережкина жена ходить в храм. Детей окрестила, научила молиться. Сын и дочка в церковь шли с охотой.  Сам-то Серёжка при  рождении тоже был окрещён — так, на всякий случай! — как выражалась его мама, которая была не то чтоб неверующая… но и не верующая.
   Сначала не очень-то понравилось мужу это хождение: ну чего, спрашивается, таскаться, свечи ставить, молиться картинкам нарисованным.      
      «Глупости», — думал Серёжка.
   Но умная и спокойная жена понемногу раскрыла мужу глаза на тайные и дивные Божии дела, научила читать книги святых отцов, приохотила к молитве.
   В первые разы тяжко давалось Сережке стояние на службах. Скучно, тошно. Ноги болят. Спина ноет. Есть хочется. Хор всё время одинаковое поёт — в сон клонит...
    А когда стал вникать, о чём взывают, почему кланяются, стал проникаться и сопереживать —  время быстро полетело: уж и проповедь сказана, и крест поцеловали — а уходить не хочется.
 Хорошо!
   Одно никак не мог Сережка: исповедаться и причаститься.
   Что-то мешало.
   Грехи у него за душой, может, и не самые тяжкие. И оправдания имелись. В армии там… кое-что. Дело молодое! В институте подпись преподавателя подделал. А чего он привязался со своими придирками, не ставит зачёт, хоть тресни. Да, вот на работе иногда… приходится ругаться не по-хорошему. Так ведь по-другому не слушаются!
    В одно светлое утро Серёжка всё же пришел в храм и исповедался.
А после того — и причастился.
   Когда, скрестив на груди руки, отходил от чаши со Святыми Дарами, в душе у Серёжки вдруг надулся огромный радостный воздушный шар!
   Аж дыхание перехватило.
Сердце ударило сильно два раза — бах! бах!
 И замерло.
   Серёжка испугался, что сейчас умрет. Но потом вдруг догадка — сверк! «Это со мной уже было!» —  подумал Серёжка. Но вспомнить, когда и что — не смог.
  Жена и дети поздравляли отца с первым причастием. Лица их светились.
  А Серёжка думал: «Счастье! Какое огромное… Как его вынести?».
   Осторожно ступая, он шёл домой и боялся, что если сейчас упадёт и умрёт, то омрачит радость близких, испортит им праздник.
   «И жена, и дети мои причащались не раз, неужели они тоже переживали ЭТО?!» — думал Серёжка, но спросить не решался. Весь день он был тих и молчалив. Задумывался. Как будто что-то рассматривал у себя внутри.
   А то вдруг встанет, начнёт быстро ходить по комнате — туда-сюда, туда-сюда…
Рукою грудь растирает.
— Что? Сердце? — тревожно спрашивала жена.
— Нет, нет, всё нормально, — отвечал Серёжка.
 Но было видно, что не всё нормально...
   А где-то часов в шесть вечера позвонил Серёжке старый друг Витька.
— Приходи, Серёга. Я шкаф новый купил, здоровенный, поможешь его свинтить, а то я один не справлюсь.
   Пошёл Серёжка шкаф винтить.
А воздушный шар-то изнутри на сердце давит, давит…
Когда водрузили шкаф, куда следует, Витька сказал:
— Спасибо, друг, что помог. Один бы я с этим шкафозавром ни за что не справился. Давай теперь выпьем, как следует, чтоб крепко стоял!
 И Серёжка напился.
И ему стало легче.
      Наутро Серёжке было страшно стыдно, хотя никто его ни в чём не укорял.
  «Эх, зачем же я?! — мыкался Серёжка. — Всё испортил. Но ведь… Надо же было как-то это… вынести!»
   И вдруг, в самом Серёжкином страдающем сердце, чей-то тихий голос произнёс:
  — Лучше бы ты, Серёжка, пошёл да поцеловал почтовый ящик!