Улыбка сквозь десятилетия

Без шутки, как без чеснока,
И борщ будет невкусным,
Равно, что клев для рыбака
Без шутки будет грустным.

Умом легко меня понять.
(Что я, Россия, что ли?)
Так было, ну чего скрывать, —
Летал по божьей воле

Летать, конечно, всем за честь
В усах и бакенбардах,
Но только доля в шутке есть,
Все остальное — правда!

Не сдав все нормы ГТО,
Шел дождик еле-еле.
Проверить наши ПВО
Мы как-то полетели.

Лежал на Запад наш маршрут.
Все было в прошлой жизни:
Кругом враги — и там и тут.
Лети, спасай отчизну!

Тогда Варшавский договор
Был заключен с Россией.
Кто друг? Кто враг? И где там вор?
Проверить нас просили.

Тот договор, как бич от зла,
Являлся всем примером:
В нем вроде Чехия была
И Польша с ГэДээРом.

Пробарражировали всех
И с фотопулемета
Узнали чаяния тех,
Кому войны охота.

Жить, оказалось, все хотят
И жаждут только мира.
Бойцы порядок зорко бдят
От неба до сортира.

Мы над нейтральною водой
Пошли Балтийским морем,
Чтобы скорей попасть домой,
Не нахлебавшись горя.

Поляки — справа, слева — швед,
На траверзе Борхольма,
Хотели передать привет,
Но не видать Стокгольма.

А экипаж у нас был лих,
Почище бриллианта.
Я б озаглавил этот стих
«Приют комедиантов».

В корме на поприще стрелка
Был Осипянц Серега.
Собой являл он знатока,
Но с придурью немного.

Он петухом в эфир орал,
Скрипя ларингофоном.
И даже в шахматы играл
С армяно-русским клоном.

Каждый из нас не без причуд,
Хоть летчики при этом.
Рукой нащупав парашют,
Я вспомнил все советы:

«Лети, но глупость не лепи
И не смотри на воду»...
Вдруг штурман захотел пи-пи
И объявил народу:

 «Прости, отец мой командир,
Мне стало так охота...
Пойду-ка пос-с-смотрю на мир
С высокого полета».

Сергеич, он же командир,
Изрек: «Иди помалу.
Внимательней с-с-смотри на мир,
Чтоб вниз не протекало».

Стрелок-радист не утихал:
«Во время-то обеда?!
Ну штурман! Гришка, ну нахал!
Не обмочил бы шведа!»

Вот писсуар уже налит —
Лиха беда начала!
Весь экипаж в эфир блажит:
«Что, штурман, полегчало?»

Радист опять дает совет:
«Если превысил квоту,
То неуемный, наглый швед
Пришлет протеста ноту!»

И боже мой! Не в бровь, а в глаз:
Корма трубит тревогу:
«...мандир! Быстрее, жми на газ!
Быстрей, быстрей! В три бога...

Вдали — два маленьких висят,
Похоже, иностранцы...
Как воронье на хлеб летят —
Почуяли, засранцы».

Для нас та парочка была
Как лук в цветочной грядке.
И слишком быстро начала
Качать свои порядки.

Два тридцать пятых с буквой «Ж»,
По-нашему «драконы»,
На реактивном форсаже
Пристроились, вороны.

«Я ж говорил, протест придет
От королевы шведов.
Вот идиоты! В рот компот!
Теперь не до обеда...

Чего теперь-то голосить
И звать святую Деву?
Их надо всех бы оросить,
Не только королеву».

С одним, что справа был от нас,
Сказать? Да не к обеду.
Руками, жестами, на глаз
Затеял я беседу.

Мол, русский, швед, на брудершафт,
За хоккей, геймз, за лигу!..
Тот, отвергая мой фройндшафт,
В ответ мне тычет фигу.

Крутил в виске и тыкал в нос,
Облизывая кроны...
Как оказалось, негритос
У шведского «дракона».

Как лук обжаренный в борще,
Лицо чернее ночи.
Такую «физию» вообще
Не зрили б мои очи.

Что ж, пережаренный шашлык!
Твой Бог тебя пусть судит,
Свяжусь с радистом, и твой лик
Белей медведя будет.

Всю суть Сереге рассказал,
Аж щеки заалели.
Он им такое показал,
Что негры побелели.

Что показал там наш ковбой,
За то его и любят.
Но сучьев негры под собой
Теперь уже не рубят.

Вернулась наглость им назад,
Добились что хотели:
Он показал им голый зад.
Те сразу улетели.

Когда вам слякотно во рту,
То слюни вытирайте.
А если честь невмоготу,
Хоть совесть не теряйте!

Запомнить надо всем подряд:
Мы все — живые люди!
Коль нас обидеть норовят,
Вернем вам все! На блюде!