Потом

Потом… взойдет над жизнью душной
и наши озарит кресты
огнем нездешней, равнодушной,
своей – чужой, почти что скушной,
дурному слову непослушной,
прямой, сияющей, воздушной,
непостижимой красоты.

Мы сонно льнем к своей основе,
врастаем в призрачный каркас;
Судьба заламывает брови,
и только капли алой крови
растут и капают из нас.

Но куклам этого не надо.
У кукол роль, а не вина.
На потаенных тропках сада,
где целый день царит прохлада,
мы все очнемся ото сна.

Нет, не от мира чудо это,
но где-то там, уже не в нас,
такого маленького света,
наверно, зайчик не угас.

Все, что вы думали, навеки
ушло и вами сожжено…
Но течь назад умеют реки,
и сердце в мертвом человеке
живет и бьется все равно.

Еще не сказанное слово,
лишь дальний трепет жизни той,
когда из дальнего живого – – –
От стекол дома родового
отскочит зайчик золотой.

Из утомительной работы
на уморительной земле, –
туда, где кончены заботы,
бред, болтовня и злые счеты,
и где рассыпанные ноты
и в воздухе и на столе.

Всё здесь в неощутимом плене;
все тайны детские свои,
мы, дети старые на сцене,
едва колеблемые тени, –
расскажем каждое мгновенье
земной и маленькой любви.

Но игры кончатся – быть может.
Быть может, скоро мы уйдем.
Но мама наша руки сложит,
игрушки по местам разложит, –
потом, потом, потом, потом….

Потом – весна без передышки.
Ничто не может нас спасти.
Лишь только плюшевые мишки
и детские в чулане книжки
нам скажут ласково: «прости».