Последняя повесть

Я придумал последнюю повесть
на осеннем сыром ветру
в павильоне зарытом по пояс
в листья отданные костру.
 
Пьяный сторож обряд их сожженья
отложил на неведомый срок –
в парке отдыха и веселья
господин директор не строг.

А тем более публика наша:
после «соточки» тянут пивко
милицейский сержант со старшим
лейтенантом, да так кое-кто…

Завсегдатаев мало осталось,
эти двое, да я, и всё?
Ну, конечно, хозяин зала,
хотя, в общем-то, он не  в счёт.

Он и раньше разглядывал небо
только через знак водяной,
правда, видел я как-то он хлеба
дал собаке бездомной, чужой…

А сегодня, когда листопада
отзвучала яркая дробь,
он добавил в бокал лимонада
панацею от бед и забот,

и загадочно улыбаясь,
смотрит мимо меня в окно
ни минуты не сомневаясь –
не зайдёт больше к нам никто!

В эту пору всегда исчезает
населенье волшебной страны,
и поэтому мало кто знает
каруселей скрипучие сны…

Вскрикнет лютой зимой берёза –
вороньё недовольно шумит, –
карусель пробудилась, и, ёжась,
длинной цепью печально звенит.

И кому может быть интересна
грусть лошадок и верблюжат?
Ну, скажите, что вам известно,
как зимою они дрожат?

Ну, скажите, что вы слыхали,
как поют по ночам фонари?
Было слово в самом начале,
значит, будут и снегири!

А качели, наевшись снега,
будут кашлять потом, по весне…
Колесо обозрения неба
гордо высится в стороне

от собрания грустных историй;
от всего, о чём я не сказал,
позабыв за пустым разговором;
от всего, что нашёл и искал;

от питейного заведенья,
где довольный тоскою своей,
я в случайном стихотворении
ничего не сказал о ней.