Трубка

ТРУБКА

Наш ледокол шульгу полосовал,
Мы направлялись к полюсу планеты,
И мой попутчик, бывший адмирал,
Крошил для своей трубки сигареты.

Семидесятиградусный абсент
Мы, восходя в семидесятый градус,
Раскупорили, важный был момент.
О, господи, какая ж это гадость!

Вонючка, а крепка и горяча,
Она горела пламенем в стакане.
И было это пламя, как свеча –
По морякам, лежащим в океане.

Попутчик произнёс короткий тост,
Суливший жизнь немецкому шахтёру,
Подводниками перенятый: - Прост!
- С ним рудокопы опускались в гору.

На широте, где был потоплен «Курск»,
Мы выпили за канувших навеки.
Так ледоколу был проложен курс.
Абсент горел, как топливо в отсеке.

Затягивался трубкой мой сосед –
С каким-то непонятным мне надрезом:
На чубуке был ясно виден след,
Оставленный на дереве железом.

Мы шли на север, градус нарастал,
Корабль вибрировал, он старым был корытом.
Мой взгляд заметив, бывший адмирал
Стал вспоминать о прошлом и забытом.

                ***

В стальных сетях выискивая брешь,
Вслепую пробираясь через мины,
Не раз противолодочный рубеж
Форсировали наши субмарины.

Они крались, цепляя тросы мин,
Тот не поймёт, кто под водой не плавал,
Но их стерёг невозмутимый финн,
Его подлодка называлась «Дьявол».

Он вычислил наш тайный коридор:
Как мы, нырнув, крадёмся еле-еле
По Финскому заливу до тех пор,
Пока аккумуляторы не сели.

Но слишком долог потаённый путь,
Он точно знал: поднимутся ребята,
Чтоб зарядиться и опять нырнуть –
Иначе не дотянут до Кронштадта.

Дана команда на машины: Стоп.
Они по жизни осторожны, финны.
И высунув из моря перископ,
Он видит корпус русской субмарины.

Пошла торпеда, без промашки, взрыв!
Захлёбывались люди-человеки.
Кто корчился в огне, от боли взвыв,
А кто с ума сойдёт на дне в отсеке.

Но капитан невозмутим, в руке
Он держит свою шкиперскую трубку,
И кортиком на гладком чубуке
Спокойно делает глубокую зарубку.

А я сидел, сцепивши пальцы рук,
Война прошла, и мир иной, и всё же:
Мне так хотелось замострячить хук
По этой финской адмиральской роже!

Но тут динамик сипло стал хрипеть,
И я не стал навязываться в пренья.
Нам объявили, что плывёт медведь,
Какое-никакое развлеченье.

Мы поднялись с соседом посмотреть:
Нигде земли не видно и на мили,
И только одиноко плыл медведь,
И мы к нему всё ближе подходили.

Туристы фоткались, горланя горячо,
Стюарды разносили медовуху.
А он всё плыл, и лишь через плечо,
Поглядывал на нашу разволюху.

Я надорвал коробку папирос,
Ядрёный «Беломор» продрал по глотке,
Когда-то точно так же плыл матрос
С потопленной на Балтике подлодки.

Он плыл один, почти, что наугад.
Его друзья остались под водою.
И он спиной держался на закат,
На траверзе с Полярною звездою.

И ночь прошла, и на исходе дня
Он плыл и плыл – в беспамятстве, в провале.
И я совсем не помню, как меня
Друзья с другой подлодки подобрали.

Но я отлично помню, адмирал,
Как я по сходням, расстегнув тужурку,
Вразвалочку спускался на причал,
Когда пришла бригада в город Турку.

И я шагал по пирсу за дружков,
В недобрый час потопленных торпедой.
Мы все победы финских моряков
Перечеркнули собственной победой.

                ***

Волна играла с нами в раскачай,
Попутчик гладил старую зарубку.
И на каком-то взмахе невзначай
Вдруг обронил надрезанную трубку.