***

т                Мы с тобой одной крови.         
                Памяти поэтессы Ирины Живописцевой
                Посвящаю.
   
   Я услышал этот рассказ на поминках одной ленинградской поэтессы. Её брат, рассказывая о жизни своей сестры, вспомнил этот случай.
  - Наша семья: мать, две сестры и  шестилетний я, повторно была эвакуирована, уже из воронежской области в Казахстан.
    Поселили нас в домике, где жила  женщина, сын которой ушёл на войну; в его маленькой комнате, нас и разместили.  Посёлок был небольшой, но каждый казахский дом приютил эвакуированных. И стал дружной многонациональной семьёй, жившей в трудных условиях, но делавшей всё, чтобы помочь фронту.
     В комнатке, где нас поместили, стояла узкая железная кровать и небольшой стол с двумя табуретками. На кровати спала мама. Нам, детям, сделали в углу лежанку из матрасов, которые выдавали эвакуированным. В казахстанских степях ночи очень холодные. Осенью вода в рукомойнике, что стоял на улице, покрывалась тоненькой корочкой льда. А главное очень хотелось, есть, казалось голод, и холод проникают до самых костей. В районе, где мы жили, были большие стада овец. Но почти всё мясо, шерсть и кожа; в виде тушёнки, варежек, носков, тулупов отправлялись в действующую армию.
      И вот в одну из таких ночей в дверь кто-то постучал. Хозяйка, за день, намаявшись на работе, крепко спала. А мы, дети, плотно прижавшись, друг к другу,  укутанные грудой тряпья, чтобы не замёрзнуть, с любопытством и страхом прислушивались к  этому стуку.  Через какое-то время стук повторился. Тогда мама встала со своей скрипучей кровати, накинула старенький овечий тулуп, подарок хозяйки, и отворила дверь. При тусклом освещении луны было видно, как в проёме двери чья-то тень протянула большой свёрток и чуть слышно сказала: «Сохраните». И сразу же дверь закрылась, и было слышно, как заржала лошадь, и удаляющийся цокот копыт. Мама растерянно подошла к столу, на котором в консервной банке стоял огарок свечи, освещавший наши « хоромы », и увидела в руках мешок. Она опустила его на пол, открыла и… ахнула. В нём лежал чуть тёплый комочек с огромными, смотрящими на нас глазами, жеребёнок. Подняв тряпьё, которым мы были укутаны, мама положила жеребёнка между нами, такого же худущего и замёршего, как и мы. И снова накинув на нас ворох старой одежды, потушила огарок и легла в свою остывшую постель. И так всю ночь, согревая друг друга, своими  детскими тельцами, в которых бились сердца человека и животного, и текла одинаковая кровь, мы спасали друг другу жизнь. Удивительное дело, через несколько дней наша «Победа», (а это бала девочка) которой мы успели дать это имя, твёрдо стояла на ногах-спичках, и тёплыми губами слизывала крошки хлеба с наших ладоней.
     И это была наша победа – победа жизни над смертью.
     К вечеру пятого дня в дверь постучали. Вошёл казах, небольшого роста, в национальной одежде и протянул нам два солдатских вещевых мешка. В одном лежали две бутылки кумыса и большой кусок мяса, в другом аккуратно свёрнутая овечья шкура.
Немногословный гость сказал только одну фразу: « Если бы вы в не спасли жеребёнка, он бы умер » и, сказав по-казахски рахмат, что означало спасибо,  ушёл.               
     И долго было слышно, как жеребёнок, своими копытцами, убегая за мамой, выстукивал:               
     «Мы с тобой одной крови, ТЫ и  Я».               
               
               Записал с рассказа очевидца  Смольянинова  Геннадия Васильевича.
               Член международной  писательской ассоциации баталистов-маринистов
               Владимир Лобов          август 2012 года.      Санкт - Петербург