Из сожженных дневников. 5

  ЖИТИЕ. Видна зелень на бинокулярном расстоянии. Прохожие состоят из девчонок дошкольного покроя, проезжие – из шоферов на грузовиках. Стены, двери, не говоря об окнах, напоминают японские ширмы своей пропускной способностью. Нельзя сказать, чтобы это способствовало вдохновению, но зато скрашивает одиночество плачем, воем, лаем и матом на языке всех возрастных категорий.
    Маленькая комнатушка: два с половиной на два с половиной, две кровати, стол со щелями, в которые свободно пролазит большая зеленая муха, два окна – на северо-запад и северо-восток, с рамами без подоконников, занавесок и с видами на траву, опилки, канавы и заборы на переднем плане и на белые стандартные домики – на заднем.

    Сначала я подумал о ней весьма греховно, но потом уверовал в «нет».

    Подаю на стол, порезав хлеб топором, благо тот от настоящего плотника.

    Приехав в гости, нашел тетку несколько удивленной моим существованием.

    Я им не друг любезный, а товарищ средней привязанности.

    Корень нашего барака – строительный мастер, черный и густоволосый с до невменяемости мохнатыми бровями – страстный любитель простоять вечер, облокотясь на заборчик около своей двери. Половина его помогает ему переваривать съеденное беседами и рядомстоянием.

    Воскресенье. Рабочий люд облачается во все что ни на есть сокровенно-сундучное, с пролежнями и вмятинами, и гордо шествует «в город».

    Сейчас во мне открылось нечто философское: от сна я восстал, одетый в белую простыню, как патриархальный старец, достал три конфеты из кулька, кружку воды из бачка, отрезал граммов триста хлеба и безо всякой меланхолии поел.

    Число ВОСЕМЬ. Восемь "подушечек" я позволяю себе съесть за один присест (в день – 24). На день мне необходимо их двести граммов – два рубля, и булку хлеба – два рубля, пачку маргарина – два рубля и проезд – два рубля – так снова это число.

   Все забывается перед пищей духовной и после телесной.